Когда мне было 4 года, мама привела меня на спектакль «Синяя птица». Через некоторое время после начала действия я спросила её: «А почему там всё время ночь и ночь? Когда уже будет день?»
(правда, я этого сама не помню, это мне как-то мама рассказывала, когда нам на глаза попались пожелтевшие билетики). Так вот, одно из окутывающих ощущений, оставшихся после фильма «Ностальгия», - это какое-то похожее ощущение: нахождения во тьме. Причём нахождение мучительное, с постоянной ноющей головной болью, с внутренней тревогой и бессилием - в непрерывной тьме, мгле, тумане, растерянности, в маскараде чужого бытия, из которого постоянно хочется вынырнуть на свет и на чистый воздух. Как смоговым летом 2010 года. Давление тучности, серости, «черно-белости», непогоды «как отзвуки душевной непогоды» ощущается на протяжении почти всего фильма. Кто из русских героев, занесённых в чужую сторону, доволен жизнью? Только к концу его, когда герой Олега Янковского «ходит по воде», появляются краски (мне так почувствовалось) – зелень и какая-то чистота; и появляется девочка Анжелика, которая «довольна жизнью».
Конечно, и крепостной музыкант Сосновский, и Горчаков с душевной, сердечной болью (для Горчакова - и в прямом смысле) скучали по своей Родине - стране, где родились, и по родным просторам, родной земле, родным полям, родному воздуху, родному солнцу, родному ветру, и по родным людям, близким, даже по своим наставникам-хозяевам, наверное. А также, может быть, и по тому самому «своему месту», о котором мы говорили в передаче о стойкости, - месту, где нельзя не быть, где и становишься самим собой, куда возвращаешься, где живёшь, где светишься. Ведь недаром крепостной музыкант почувствовал страх в своём сне, когда он пошевелился: может быть, именно потому, что таким образом он изменил своей роли.
Герои на чужбине ищут свою родину. А она, выраженная в Боге, как будто и не совсем далека, - она стучится, она протягивает руки, - так я поняла образ лестницы, уходящей из-под арки, образ, также сопровождающий весь фильм. Только в к концу, в сцене с проповедью Доминико на коне, как мне на мгновение показалось, лестница и арка поменялись местами… Только… только, быть может, в том-то всё и дело, что без покидания дома, и без странствий, без работы духа, без поиска, без напряжения, без размышлений – вернуться домой невозможно? Ведь в одной из сцен переводчица Евгения пыталась взбежать по лестнице из под арки с низкого старта, но – как-то невнятно она взбиралась по ней и упала. Наверное, была ещё не готова прорваться в царство Божье?
С другой стороны, фильм, как я пока понимаю, прежде всего и о единстве всех и всего – того состояния апостольского единства до дня Святой Троицы: «При наступлении дня Пятидесятницы все они были единодушны вместе. И внезапно сделался шум с неба, как бы от несущегося сильного ветра, и наполнился весь дом… И явились им разделяющиеся языки, как бы огненные, и почили по одному на каждом из них. И исполнились все Духа Святого, и начали говорить на иных языках, как Дух давал им провещевать» (Деян. 2, 1-4) – хоть и боюсь в своём земном неведении дерзать на это сравнение. Может быть, потому и искусство непереводимо, и границ государственных быть не должно, и 1+1 =1 (из двух капель получается одна). Также в самом начале фильма звучат, как мне кажется, столь важные, может быть, главные слова: "Зачем мне вся эта ваша красота, Мне одному?" (цитата не точная). Может быть, когда-нибудь всем нам нужно вновь обрести Светлое Единство?
Вообще фильм, как сон, почувствовался во многом противоречивым. Это чувство осталось, а доказательств ему вспомнить не могу… Только это: в фильме применяется, кажется, две методологии: и метафизика (как «недвижность», неизменяемость, постоянство), и диалектика: в частности, ведь и пальто, давно висящее в шкафу, захотелось надеть, и в то же время не видится необходимости менять крепкие ботинки. Также и в удивительнейших, долгих кадрах с почти немыми сценами мне ощутилось это сосуществование, эти переходные, неустойчивые состояния: ведь ни в одной из сцен, кажется, нет полного замирания: кто-то или что-то чуть заметно, но движется: человек или стелящийся по земле туман. И совершенно непонятно, что в этих сценах: покой, или вопрошение, или безысходность, или отправная точка на пути домой? Может быть, это те же лестницы с арками…
Доминико, конечно, не сумасшедший, а скорее юродивый – «гениальный шут».
Горчаков понимает его. Как, наверное, в итоге понимает и крепостного музыканта Сосновского. Они все умирают после некоего прозрения. К сожалению, именно смерть физическая, наверное, символизирует в фильме переход к Божьему Царству, - Родине человечества, которое пока, наверное, невозможно восстановить на Земле…