Однажды Грегор Замзе проснулся и обнаружил, что он смертельно устал. За окном было пасмурно, по подоконнику стучал противный холодный дождь. Стрелки часов показывали, что он опоздал на утренний поезд. Надо было вставать, уехать хотя бы на следующем, потом как-то объяснять управляющему свое опоздание. Так хотелось поспать, но ужасное уродливое тело мешало занять привычную удобную для сна позу. Грегор Замзе превратился в противного огромного жука. Беспомощный жук лежал на спине в кровати и пытался, шевеля в воздухе всеми своими шестью лапками, отыскать усилия для того, чтобы перевернуться, встать с кровати, собраться и сквозь серое ненастное утро добраться-таки до ненавистного вокзала, заняться скучной неинтересной ему работой ради того,… а вот ради чего?... Очень достоверно и убедительно Кафка описывает состояние унылого, тяжелого и беспомощного смирения перед жизненными обстоятельствами, в которых думаю, не раз многие из нас оказывались. Нелюбимая работа, нет сердечных отношений с сослуживцами, да и родственные отношения больше похожи на привычку, чем на сердечную близость. В те дни, когда Грегор ночевал дома, он и здесь, благодаря приобретенной в поездках привычке, предусмотрительно закрывал все двери. Зачем? Почему не доверял даже домашним, родным, близким людям? Что скрывал? Дверь закрыта на ключ изнутри. В комнату не ворваться. Там что-то творится неладное. Глухой стук,… “- Там что-то упало, - сказал управляющий в соседней комнате слева”. … все невнятнее и непонятнее речь,… “- Это был голос животного, - сказал управляющий, сказал поразительно тихо по сравнению с криками матери”. … “А Грегору стало гораздо спокойнее. Речи его, правда, уже не понимали, хотя ему она казалась достаточно ясной, даже более ясной, чем прежде, - вероятно потому, что его слух к ней привык. Но зато теперь поверили, что с ним творится что-то неладное, и были готовы ему помочь. Уверенность и твердость, с какими отдавались первые распоряжения, подействовали на него благотворно. Он чувствовал себя вновь приобщенным к людям и ждал от врача и от слесаря, не отделяя по существу одного от другого, удивительных свершений”.
Грегор-жук вызывает сочувствие, сожаление и… отвращение. Что-то не так в этой части наших душ. А то, что Кафка отобразил внутреннюю реальность каждого из нас,… это несомненно. Собственные, невесть откуда берущиеся и невесть как плодящиеся “тараканы” в наших душах и головах, каждому известны. В Грегоре Замзе отыскать себя нетрудно. Нелюбимая работа ради долга перед родными и заботы о близких создает хитиновый панцирь лицемерия: начальника не люблю, сослуживцев не уважаю, клиентов презираю, но ничего не могу высказать, потому что от всех них завишу материально. В этом основная суть Грегора-жука. В нем есть, вызывающие уважение чувство долга, чувство заботы, чуткая деликатность и нет любви. На его родителей, сестру, начальника мы смотрим глазами Грегора-жука. Этот взгляд, взгляд отчуждения, и строит уродливую оболочку насекомого. Когда он вынужден был ее показать, от него все отшатнулись. Он болен. И все родные стали ждать выздоровления, брезгливо отстраняясь от Грегора, надеясь, что он сам вновь загонит жука внутрь души и закроет дверь изнутри. Глобальная отчужденность друг от друга – вот что мне чувствуется в этом рассказе. Причем не просто существующая, а сознательно углубляющаяся. Ну правда, нужны ли кому-нибудь наши внутренние “тараканы”. Мы и сами их брезгливо разгоняем по углам, загоняем под диван, в смысле выкидываем из зоны светлого сознания в темные комнаты бессознательного и надеемся на их скорую смерть там, в захламленных глубинах, подпитывая испорченными остатками ненужного кушанья.
“Превращение” – это миф о смерти искренности,… взаимной искренности и искренности внутренней, искренности перед самим собой. Этот миф использует много библейских мотивов. Только вот звучат все они как-то апокалипсически. “И вот, когда он, еле волоча ноги и едва открывая глаза, пытался собрать все силы для бегства не помышляя в отчаянии ни о каком другом способе спасения и уже почти забыв, что может воспользоваться стенами, заставленными здесь, правда, затейливой резной мебелью со множеством острых выступов и зубцов, - вдруг совсем рядом с ним упал и покатился впереди него какой-то брошенный сверху предмет. Это было яблоко; вдогонку за первым тотчас же полетело второе; Грегор в ужасе остановился; бежать дальше было бессмысленно, ибо отец решил бомбардировать его яблоками”. Библейский миф об изгнании из Рая, только какой-то перевернутый. Грегор ведь вовсе не собирался есть пресловутые яблоки. Он не скрывается от отца,… наоборот, он всем своим видом показывает, что готов уйти сам, только откройте, пожалуйста, дверь. Но начинается неуклюжая и абсурдная погоня, а потом и вовсе бомбардировка яблоками, одно из которых пробивает панцирь жука и застревает в нем. Именно яблоко и здесь становится причиной смерти. Только вот при этом желание стать, “как боги” напрочь отсутствует. И становятся бессмысленными угрызения совести и стыд. Пустые они какие-то у Грегора Замзы,… надуманные. Не перед своей божественной сущностью он испытывает совестливое беспокойство и деликатную стыдливость, а перед внешней личностью, которой он обращен к миру. В общем-то туда внутрь он ведь так и не пробился, он ведь не родился второй раз, как божественный младенец. И снова библейские параллели… Три бородатых жильца поселяются в доме. Причем со своими вещами, из-за которых прежде пустая комната Грегора стала складом “лишних вещей, которые нельзя было продать, но и жаль было выбросить”. Опять перевернутая ассоциация с тремя библейскими волхвами, идущими с дарами вслед за Звездой на встречу с божественным младенцем. Но нет здесь Бога. Небо заменено потолком, божественная сущность закрыта хитиновым панцирем. Лестница в Небо всего лишь бессмысленные прогулки по стенам и потолку. Свет сознания и порядка постепенно сужаясь,… сначала это окно в комнате, затем узкая щель из темной комнаты в освещенную гостиную,… меркнет. Последний всплеск яркого сознания,… музыка вытаскивает Грегора из запустения и хлама к свету. “Был ли он животным, если музыка так волновала его?” Он вдруг вспоминает, что главная и подлинная цель его жизни была в мечте: определить сестру в консерваторию, помочь ей стать музыкантом, впустить гармонию музыки в жизнь своей семьи и всего мира. Не случилось, не смог, слишком поздно,… излишний и, наверное, не очень нужный сытый бытовой комфорт семьи подорвал силы, ослабил веру в мечту, отдалил всех близких людей друг от друга, сделал внутренне чужими. Грегор умер, семья окрепла. Все получили материальную самостоятельность. Сестра выросла и похорошела. Музыка забыта. Играла она плохо. Жильцы-волхвы изгнаны из дома. “С каким-то, как оказалось, совершенно необоснованным недоверием господин Замза вышел с обеими женщинами на лестничную площадку; облокотясь на перила, они глядели, как жильцы медленно, правда, но неуклонно спускались по длинной лестнице, исчезая на каждом этаже на определенном повороте и показываясь через несколько мгновений опять; чем дальше уходили они вниз, тем меньше занимали они семью Замзы, а когда, сначала навстречу им, а потом высоко над ними, стал, щеголяя осанкой, подниматься с корзиной на голове подручный из мясной, господин Замза и женщины покинули площадку и все с каким-то облегчением вернулись в квартиру”. Навстречу с корзиной на голове поднимался подручный из мясной лавки. Внешний мир победил мир внутренний. Внутренние потребности заменены внешним потреблением. Хитиновый панцирь выкинут на свалку. Душа умерла. Все вздохнули свободно.
_________________ Всем! Всем! Всем! Здравствуйте!
|