Когда тема вызывает такую бурную полемику, это означает примерно следующее: если бы пишущие здесь (и осуждающие и поддерживающие) не пережили того, что пережил Вертер, то разговор просто не продолжился бы. Кто-то мог видеть эти переживания на примере близких или друзей и сопереживать, - сути не меняет. Однако заметьте: те, кто оправдывает самоубийство из-за любви, очевидно живы; те, кто осуждает, - тоже. Значит, что-то остановило. Что?
Думаю, именно любовь. Только не любовь к одному-единственному человеку, а любовь к жизни – к миру, к кошкам, к другим людям… - к той самой обыденности и «бытовухе», которую все осуждают. По моему глубокому убеждению, именно подобная «бытовуха» помогает «заземлиться» и не улететь. Боль, переживания, переломы души… однако же – все живы, все что-то делают, все ищут себя дальше. В этом есть скрытый подтекст восхищения: те, кто все-таки ушел, - смелее, честнее, искреннее, талантливее и т.д. Чувства, мол, у них выше были и тоньше. Что это – оправдание другого или все же себя?
Для Людмилы: Разве я сказала, что не люблю поэтов? «Тонкая поэтическая натура» еще не делает человека поэтом. Поэт – человек, который пишет стихи, а это возможно, только если он любит жизнь. Любить можно по-разному – разрывая душу, как Маяковский; воспевая красоту несбывшегося, как Бунин; одушевляя природу, как Заболоцкий. Можно писать о грязи, ненависти и пороке, но делать это только ради того, чтобы читатель ужаснулся и сказал: «нет, я не такой» или: «да, я именно такой, но я не хочу быть таким». Я говорила о герое Гете, а не о самом Гете. Последний - покончил с собой в произведении и продолжил писать. Думаю, именно потому, что больше любил жизнь и творчество. И еще потому, что чувствовал свое призвание. Призвание рождает долг перед жизнью – Богом – миром: живи и пой.
Если уж размышлять применительно к поэтам-самоубийцам, то тут у меня очень смешанное мнение. Маяковский, как и Есенин, - баловни судьбы. Они, несмотря на все «но», были признаны обществом, почитаемы в кругах искушенной публики; в конце концов, они не были одиноки. Личная трагедия? Но были же и другие, трагедия которых была не меньше. Иосиф Бродский, неизбалованный признанием и почитанием, Анна Ахматова, Даниил Хармс… Таланта было меньше, поэтому жили и писали, - так что ли? Когда читаю самоубийц, меня не покидает чувство глубокой обиды. Ты же поэт! – хочу сказать я. – Как ты мог оставить мир без своего голоса?! То же самое – применительно к ушедшим рано музыкантам, актерам. Потому что оставили. Даже на Нику Турбину, которую защищала, обижена. Потому что весь талант, в итоге, оказался на асфальте, - и это притом, что вокруг тоже были близкие люди, пытавшиеся помочь. А другие продолжают жить. Будучи поэтами, не гнушаются мести улицу, читать лекции, работать в конторе (как Кафка, например). Потому что любят – в самом большом смысле этого слова, - а это чувство всегда находит ответ. А еще был Пабло Неруда, воспевающий не только несчастную любовь, но и «мелочи жизни»; был «простой человек» Роберт Бернс, хоть и заявлявший, что отдал бы все ради «милого друга», но все-таки продолживший писать дальше; был Уолт Уитмен, славивший себя и весь мир. Да много кто. И что, «надлом» был поменьше?
Теперь вернемся к «тонким поэтическим натурам». Почему я больше люблю улыбающегося дворника, а не заламывающего руки «юного Вертера», страдающего от несчастной любви и непонимания? Потому что дворник больше любит. Он каждый день находит в себе силы улыбаться и делать свое дело. Я часто встречаю талантливых юных людей. У них на месте руки и ноги, чаще всего, есть хорошее образование, окружающие их любят, родители заботятся. Но они убеждены, что их «никто не понимает», мир к ним не справедлив и никак не хочется уловить их «тонкости». Они заняты только тем, что плавают в собственных соплях (справедливости ради, периодически вылавливая там какую-нибудь поэтическую строку, картинку или мысль), а все окружающие должны трепетно следить, чтобы тонкая натура не захлебнулась и не утонула. Каждый день писать стихи/рисовать/ сочинять? Каждый день ходить на работу? Каждый день учиться? – Да вы что, это же так тяжело для тонкой натуры! Потом «тонкая натура» влюбляется. Почти всегда – несчастливо. В своей «прекрасной болезни» она не замечает, что происходит вокруг. Замыкая свою жизнь вокруг возлюбленного, она лишает других – мир – своей любви и заботы. Талант, я убеждена, не дается человеку просто так. Он есть средство дарить другим то, что имеешь – мысли, чувства, открытия, красоту, знания… В замыкании на одной объекте и последующем самоубийстве я и чувствую крайний эгоизм: «Так не доставайся же ты никому!».
Я не считаю, что нужно стать эмоционально тупым, нечутким и черствым, ходить на работу, мести двор и кормить кошек (видимо, от одиночества). Нет! Страдай, переживай, мучайся, чувствуй, но – делай что-нибудь, живи, твори, пиши стихи. Делай это, потому что любишь. Или – не пиши стихи, не становись великим писателем, но – корми кошек, мети двор, читай лекции. Снова – потому что любишь.
Я привела историю пророка Илии, так как она очень точно показывает: Бог, как и Любовь, не огне и урагане, не в буре, а в "тихом ветре". Ее голос можно расслышат только в каждодневном делании своего дела, в каждодневной жизни с любимым человеком или в разлуке с ним. Даже - в невозможности быть вместе. И тогда становится понятно, что она присутствует в жизни независимо от конкретного человека, она - свойство самой жизни.
Самоубийство – это никогда не жертва «во имя», в нем нет ничего прекрасного, потому что оно – не для кого. Только для себя. Нет ничего прекрасного в ранней смерти, как нет ничего прекрасного в долгой бессмысленной жизни, - вот этого, как мне кажется, мы не умеем объяснять. В заключение замечу, что именно романтизация самоубийств, неумение вдумываться в провокацию, обращенную писателем прежде всего к самому себе (ведь Гете гиперболизирует свое собственное чувство именно за тем, чтобы пережить его), ведет к возрастающему числу самоубийств талантливых и тонких молодых людей. И вот это – действительно больно.
|