Записные книжки- особый жанр. Читая опубликованную "записную книжку" мы получаем возможность заглянуть в интимный мир пишущего человека, взглянуть на мир его глазами. Понять, или хотя бы слегка почувствовать, чем же таким особым наделены пишущие, что даёт им силу преодолевать трагические события своей жизни. Чего не хватает всем нам, не пишущим? Не умеющим писать..
Нынешним летом
Нынешним летом я как-то отправилась в своем каюке с визитом к тете Хване. Разумеется, меня, как всегда, угощали. Как всегда, протестовать против водки в грязноватом стакане и нарезанных со свежим луком помидоров было так же невозможно, как протестовать против поцелуев тети Хвани или уверений Павла в том, что я его лучший друг. Спившийся фельдшер, он стал рыбаком, женившись на тете Хване. У него хранился затрепанный том Достоевского («Униженные и оскорбленные»), который он усердно читал.
Когда я вышла из хаты, положение вещей предстало передо мной в самом неблагоприятном свете. Усилился противный ветер, и море явно не предвещало ничего доброго; кроме того, я выпила, и это в самую жару, в час дня на солнцепеке. Вот что лежало на одной чашке весов; на другой чашке лежало то обстоятельство, что на мне не было ничего, кроме купального халата и купального костюма, следовательно, сухие пути возвращения на дачу были отрезаны. Кроме того, Павел спокойно заметил выпивавшему вместе с нами парнишке, что кого другого он, пожалуй, не выпустил бы в море по такой погоде, но Лидию Яковлевну!..
— О, Лидия Яковлевна, — сказала тетя Хваня, — да вы ее не знаете, да против нее тут на всем берегу ни один любитель ничего не стоит. Вот сейчас увидите!
Морское самолюбие едва ли не самое сильное и самое глупое из всех моих самолюбий. Оно неудержимо воспламеняется от самой элементарной лести и от самых сухих похвал. Я села в каюк, волнуемая желанием показать парнишке из дома отдыха, как Лидия Яковлевна отчаливает в дурную погоду. Тетя Хваня помахала ручкой, Павел Иванович, стоя на берегу, раскланивался с той безукоризненной вежливостью, которая отличала этого насмерть спившегося и по л у сгнившего человека.
Кстати, я уверена в том, что оба они действительно хорошо ко мне относились, что, будь они случайно трезвы в это утро, они все-таки не отпустили бы меня в море.
Мне твердо запомнилось это путешествие и то расчленение моего существа на плохо согласованные друг с другом части, которое я тогда испытала с особенной силой. Прежде всего имелось соображение о том, что если волна ударит сбоку и я не успею затабанить, то меня непременно опрокинет и я тогда непременно утону, потому что не смогу плавать в таком состоянии. Это соображение не оставляло меня, но оно существовало само по себе и никак не могло перейти ни в какое чувство, менее всего в чувство страха. Другая же часть сознания исправно отвечала за действия, необходимые для того, чтобы все-таки не утонуть.
У человека, работающего переутомленной головой, то же ощущение, что у гуляющего в тесных ботинках. Когда обувь жмет, ходьба перестает быть непрерывным, бессознательным действием и каждый шаг входит в светлое поле сознания. При переутомлении мы ощущаем физическое протекание силлогизма.
Свернуть
Силлогизм- логическое заключение, сделанное из двух посылок ◆ Возьмём два факта: «Сократ — человек» и «Все люди смертны». Силлогизмом этих двух фактов будет «Сократ смертен».Тяжёлый труд непрерывного осознания своей жизни, текущих событий, своих и чужих поступков.. Мы обычно способны на погружение в самоанализ с головой- с отрывом от живой, пульсирующей жизни, с отчуждением от внешнего мира, или поиском оправдания собственной растерянности перед этим изменчивым, неподвластным нашим желаниям миром в чувстве превосходства; или на другую крайность- полное бездумье "я устал", мир хорош и без моих усилий по его обдумыванию, мои усилия ничего не изменят, да и вообще, кому оно надо? Так и рехнуться недолго- думать обо всём.. А пишущие, и Лидия Гинзбург, в их числе, как-то умели справляться, не впадая ни в ту, ни в другую из крайностей.. И жизнь их была полна, и по-настоящему реальна! Может быть, потому, что мне про "силлогизм" приходится уточнять в Википедии, а для Гинзбург это понятие, это слово было так же органично вписано в повседневность, в её картину мира, как "лодка", или "волна". И как бы волны жизни не старались (да и старались ли они? это для меня волны жизни представляются опасными, а для Гинзбург- нет) опрокинуть её каюк, она держалась. Потому что знала, на чтО другое,- существующее в других сферах, отличных от "плотной повседневности", в сферах науки филологии, например,- похожи волны, знала много слов для описания волн и событий своей жизни. Владея словом, владела она и жизнью своей..