Уже несколько дней собираюсь собраться и написать о Цветаевой, но мне трудно о ней писать. Также как трудно говорить о музыке. Тут надо либо быть таким профессионалом как Бродский, чтобы размышлять о магии цветаевского стиха, либо говорить … о себе. А впрочем, может быть только так и можно говорить о поэте? Ведь и Цветаева все время говорила о тех, кто в ней.
Стихи Марины Ивановны надо читать вслух. Многие (не все) сразу требуют этого, не признают чтения про себя. “Новогоднее” из их числа. Начала читать про себя, бросила сразу же на второй строке, стала читать вслух. “Назвать – спастись”, - говорила Цветаева. И она называет все то, что в ней вызвало известие о смерти Рильке. Читая первый раз, я поняла не все. Но почувствовала все, всю ее боль, которую она уводила и уводила от поверхности эмоциональной истерики в глубь, все глубже, все больнее. Все высветляя и высветляя ее, расставаясь с чем-то в себе. С чем? … я поняла это только позднее, прочитав ее переписку с Рильке и Пастернаком.
Переписка трех великих поэтов на уровне стихов. Они, эти письма, об этой их поэтической стихии, в которой все они жили и которую Марина Цветаева считала единственной подлинной действительностью, подлинной природой, подлинной собой. “Когда я обнимаю незнакомца, обвив его шею руками, это естественно, когда я рассказываю об этом, это неестественно (для меня самой!). А когда я пишу об этом стихи, это опять-таки естественно. Значит, поступок и стихи меня оправдывают. То, что между, обвиняет меня. Ложь — то, что между, — не я. Когда я говорю правду (руки вокруг шеи) — это ложь. Когда я об этом молчу, это правда”. Оправдывают поступок и стихи и Марина Ивановна стремилась к встрече с Рильке, мечтала о ней, планировала ее.
Рильке подписывая ей свою книгу “Дуинезские элегии”, пишет четверостишье… Касаемся друг друга. Чем? Крылами. Издалека свое ведем родство. Поэт — один. И тот, кто нес его, Встречается с несущим временами Поэт – один. Есть только разные проявления его. Это единство, родство и чувствуется в переписке трех поэтов. И Цветаевой хотелось коснуться не крылами – поэта, а руками – человека. “… совершая жест, я радуюсь, что еще могу его совершить. Так редко чего-то хотят мои руки”.
Коснуться руками кого? … чего? “Я радуюсь тебе так, словно ты — целая и всецело новая страна”. – пишет она Рильке. “Борис, мы никогда не поедем к Рильке. Того города — уже нет”. – пишет она Пастернаку после смерти Рильке. Обнять страну, город, мир, целую вселенную, что зовется Райнер Мария Рильке, к этому стремилась Марина Ивановна, когда появилась ее личная реальная связь через переписку с Рильке-человеком. И не успела.
“Топография души — вот, что ты такое”. – пишет она Рильке. И дальше – “«Рильке легко понять» — с гордостью говорят посвященные: антропософы и другие мистические сектанты (я, собственно, не против, лучше, чем социализм, но...). «Легко понять». По частям, в раздробленном виде: Рильке-романтик, Рильке-мистик, Рильке-мифотворец и т. д. и т. п. Но попытайтесь охватить всего Рильке. Здесь бессильно все ваше ясновиденье. Для чуда не нужно ясновиденья. Оно налицо. Любой крестьянин — свидетель: глазами видел. Чудо: неприкосновенно: непостижимо”. Охватить всего Рильке, вот чего хотелось Цветаевой. Она как никто знала, что такое жест, прикосновение, касание. “Так редко чего-то хотят мои руки”. Так редко. Но если они хотели, она знала, они касаются чуда и тайны. Касаются для того, чтобы … “Глубоко погрузить в себя и через много дней или лет — однажды — внезапно — возвратить фонтаном, перестрадав, просветлев: глубь, ставшая высью. Но не рассказывать: тому писала, этого целовала”. … чтобы погрузить в себя и однажды вернуть стихами глубь, ставшую высью. Вот чего не сбылось, вот о чем боль “Новогоднего”. Не сбылась встреча, в которой, Марина Ивановна это точно знала, могла возникнуть она новая (“Райнер, я хочу к тебе, ради себя, той новой, которая может возникнуть лишь с тобой, в тебе”). Не сбылось, не случилось, не состоялось…
Из письма Марины Цветаевой Рильке … “Любимый! Я хочу подарить тебе слово, может быть, ты его не знаешь. «Боль — истинное слово, боль — доброе слово, боль — милосердное слово». (Св. Кунигунда, XIII век)”. Боль “Новогоднего” последняя личная связь с Рильке — До свиданья! До знакомства! Свидимся — не знаю, но — споемся. С мне-самой неведомой землею — С целым морем, Райнер, с целой мною! Не разъехаться — черкни заране. С новым звуконачертаньем, Райнер! В небе лестница, по ней с Дарами... С новым рукоположеньем, Райнер! — Чтоб не залили, держу ладонью. — Поверх Роны и поверх Rarogn'a 37, Поверх явной и сплошной разлуки Райнеру — Мария — Рильке — в руки.
_________________ Всем! Всем! Всем! Здравствуйте!
|