Любая картина не является вещью в себе. Ее ценность всегда зависит от зрителя. Хочется вглядываться в те картины, которые вызывают отклик где-то в глубине души. Действительно великими становятся те картины, в которых автору удалось выразить что-то всеобщее, фрагмент коллективного бессознательного народа или всего человечества. Тогда эта картина будет вызывать отклик у каждого, кто даст себе труд в нее всмотреться. И каждый увидит что-то свое, какую-то грань вечного. Поэтому в действительно "больших" картинах разные люди видят зачастую на первый взгляд не связанные друг с другом вещи. Кто-то видит ангела, а кто-то видит демона, как это выражено на этой картине, входящей в огромный цикл схожих с нею:
Эта картина, как и многие подобные у Эшера, для меня выражает для меня идею такого единства. Я воспринимаю этот тип картин Эшера как в некотором смысле квинтэссенцию всего его творчества. Все его знаменитые работы выражают невозможное, парадоксальное единство в одном и том же пространстве. Это как единство противоположностей порождающих друг друга света сознания, и тьмы бессознательного, единство реальности и мышления.
Я математик по образованию и образу мысли, и для меня естественным является аналогия творчества Эшера с математическим мышлением. Я познакомился с его творчеством еще в средней школе, так как картинами Эшера очень любят иллюстрировать книги по математике, и особенно по топологии, т.е. науке о структуре пространства. Для тополога очевидно, что в основе картин Эшера лежит геометрический закон, простой и четкий. В основе причудливых разбивок пространства на разных существ для математика сразу видно четкое геометрическое построение (для приведенной выше картины это разбиение на равнобедренные треугольники, оно сразу будет видно, если соединить для каждого ангела и демона кончики его крыльев между собой и с основанием ног/лап). Это самый простой смысл, который виден сразу, и который сам по себе не вызывает такого глубокого отклика.
Для меня важнее другая ассоциация. Картины Эшера – это прекрасная демонстрация самого процесса мышления истинного ученого. Знаменитый французский математик конца девятнадцатого – начала двадцатого века Анри Пуанкаре с моей точки зрения прекрасно иллюстрирует эту идею в своей небольшой работе "Математическое творчество". Приведу достаточно длинную цитату:
Цитата:
Часто, когда думаешь над каким-нибудь трудным вопросом, за первый присест не удается сделать ничего путного; затем, отдохнув более или менее продолжительное время, садишься снова за стол. Проходит полчаса и все так же безрезультатно, как вдруг в голове появляется решающая мысль. Можно думать, что сознательная работа оказалась более плодотворной благодаря тому, что она была временно прервана, и отдых вернул уму его силу и свежесть. Но более вероятно, что это время отдыха было заполнено бессознательной работой, результат которой потом раскрывается перед математиком, подобно тому как это имело место в приведенных примерах; но только здесь это откровение приходит не во время прогулки или путешествия, а во время сознательной работы, хотя в действительности независимо от этой работы, разве только разматывающей уже готовые изгибы; эта работа играет как бы только роль стимула, который заставляет результаты, приобретенные за время покоя, но оставшиеся за порогом сознания, облечься в форму, доступную сознанию.
Можно сделать еще одно замечание по поводу условий такой бессознательной работы; а именно: эта работа возможна или по меньшей мере плодотворна лишь в том случае, если ей предшествует и за нею следует период сознательной работы. Никогда (и приведенные мною примеры достаточны для такого утверждения) эти внезапные внушения не происходят иначе, как после нескольких дней волевых усилий, казавшихся совершенно бесплодными, так что весь пройденный путь в конце концов представлялся ложным. Но эти усилия оказываются в действительности не такими уж бесплодными, как это казалось; это они пустили в ход машину бессознательного, которая без них не стала бы двигаться и ничего бы не произвела.
Необходимость второго периода сознательной работы представляется еще более понятной. Надо пустить в действие результаты этого вдохновения, сделать из них непосредственные выводы, привести их в порядок, провести доказательства; а прежде всего их надо проверить.
Это настолько верно, что сложно сказать лучше. Темные образы бессознательного хотя и не видны сразу, но их присутствие всегда ощущается за каждым гениальным озарением. Сознательные озарения появляются из неясных ночных теней, которые в свою очередь получаются из обрывков дневных образов, порожденных сознательными усилиями внимания. И получаются эти пары ангелов и демонов, птиц и рыб, светлых людей и темных карликов, образующих полную ткань (плоскость) человеческого сознания. Математическое мышления, как и любое мышления, направленное на прорыв в неизвестное, на научное открытие, и состоит из путешествия туда-сюда между светлыми и темными образами.
Другая дихотомия, которая мне видится в картинах Эшера – это дихотомия материального мира и мышления. Основой всех известных картин Эшера является некий единый объект, в котором пытливый ум выявляет скрытую структуру. В картинах на разбиение плоскости таким объектом является первоначальное единство самой плоскости. Идея единства должна быть выражена структурно, поэтому плоскость четко разбивается на части. Привлекательность картины определяется не красотой и проработкой этих частей, а самой идеей единства структуры. Это дает гармонию даже хтоническим существам, ведь они являются лишь частями светлых образов. Сравните с жутковатым ощущением бесструктурности черного квадрата Малевича. Мышление способно дать структуру бессознательной материи, и одновременно само берет начало в тьме гомогенного пространства. Кстати, для меня не удивительно, что картины Эшера были весьма популярны в психоделической среде – они ведь искали ту самую дверь в бессознательное. Среди хиппи особой популярностью насколько мне известно пользовалась знаменитая картина "Относительность".
Работы Эшера на невозможную геометрию, в которых пространство выворачивается наизнанку, искривляется и всячески изменяется, для меня являются символами бессознательного мышления, из которого рождаются прозрения. Для бессознательного нет пространства с его законами, нет времени, нет никаких ограничений. Оно комбинирует образы, строит ассоциации. Там сила тяжести действует сразу во все стороны. Туда хотели попасть психоделически настроенные хиппи, но они не хотели строить дневные образы. Поэтому могли найти только хаос. В картинах Эшера вроде бы нет разумной структуры, но для меня во всей его парадоксальной геометрии всегда чувствуется структурированное сознание. Это сознание как бы вынесено из картины, это сам зритель, или сам художник, смотрящий на холст. Он может мысленно гнать муравья по ленте Мебиуса, он сам пробегает вместе с бесконечно падающими по кругу потоками. Убери напряженного зрителя, и получишь психическую болезнь. Я именно так себе представляю шизофрению – мир реальный становится бесструктурной геометрией без зрителя. Мне здесь вспоминается фильм-фантазия Мишеля Гондри "Наука сна", где главный героя жил в реальности невозможной геометрии бессознательного.
Картины Эшера для меня глубоко разумны. В них структура сочетается с бесструктурностью, и рождает более высокую реальность. Многие обвиняли Эшера в излишней сухости и интеллектуальности. Сам Эшер говорил, что он далек от математики. Мне кажется и то и то неправдой. Для меня творчество Эшера весьма эмоционально, несмотря на геометричность. В то же время сам Эшер хотя и отрицал свои способности к математики, тем не менее это не помешало ему читать лекцию по кристаллографии в Кембридже. Вообще, для меня главное слово в Эшере – единство. Его творчество выявляет единство противоположностей науки и искусства, для меня оно невероятно цельное.