Запретить просто, убедить сложно. Сложно воспитать хороший вкус, сложно воспитать внутреннего цензора, сложно воспитать деликатность, чуткость, сочувствие. Чтобы все это воспитать нужны разговоры и разговоры, а не суды. Нужны обсуждения, обмен мнениями, нужны долгие и вдумчивые усилия для понимания другого, нужно уметь не только доступно аргументировать свое мнение, но и услышать аргументы другого. Что есть мое религиозное чувство? – это моя внутренняя интимность. Как можно ее защищать в суде, раз за разом тыкая в то место, которое болит? Это что мазохизм?... или в оскорбленном религиозном чувстве нет боли? Только благодаря православным активистам Новосибирска все увидели то, что задело их религиозное чувство. Оскорбленные, они расплодили свое оскорбление по всей стране. Даже не замечая, что этим они начинают сами оскорблять себя.
До скандального суда о “Тангейзере” Вагнера только слышала. Теперь пытаюсь понять новый замысел режиссера. И мне кажется, сужу только по сопоставлению либретт, что он издевается не над верующими, а над Вагнером. А о чем собственно “Тангейзер” Вагнера? Его Тангейзер мечется между чувственной любовью и духовной близостью не в силах объединить их внутри себя. Венера дарит высочайшие телесные наслаждения, но надоедает. Елизавета всего лишь влюбленная в него девушка. Ее любовь приводит Тангейзера к убеждению, что плотские наслаждения с Венерой – это грех, в котором он должен покаяться. И отправляется он в паломничество в Рим, чтобы папа снял с него этот грех, очистил душу. Только вот стоило ли ходить так далеко? Ведь подлинно задета в своем чувстве, обижена и унижена была именно Елизавета. Она, так долго ждавшая его, обрадованная его возвращению, внутренне чувствовавшая, что именно чувственность будит в ней Тангейзер своим творчеством, готовая, связав с ним жизнь, узнать и эту сторону любви, вдруг слышит от того, кого любит, что не познавший чувственных утех с богиней любви, не может любить. А как же тогда ее чувство?... что оно такое?... не любовь?... или все-таки любовь, переступающая через обиду и спасающая Тангейзера от разъяренных рыцарей. И что же дальше? А дальше у Вагнера все умирают. Папа Тангейзера не простил. Елизавета молит Бога забрать ее жизнь, только чтобы Тангейзер успел раскаяться перед смертью. Тангейзер зол на всех и на весь мир и спешит в грот Венеры. Пропадать, так уж лучше в чувственных наслаждениях. И грот Венеры уже виден, но мимо проносят гроб с телом Елизаветы и Тангейзер в раскаянии кидается к ней и умирает, прощенный, потому что посох папы зацвел. В общем все трагично, красиво и … безжизненно. В результате через 170 лет существования на сцене Тангейзер дорастает до режиссера. Снимает скандальный фильм и после всеобщей обструкции впадает в депрессию, переходящую в безумие и кончающуюся его смертью. Паломничество в Рим всего лишь часть его бреда, а зацветший посох – приз престижного кинофестиваля. И вообще Тангейзер Кулябина как-то очень похож на импотента. В грот Венеры он уже не попадает. Он помещает туда Иисуса. Елизавета из влюбленной неопытной девушки превращается в опытную женщину, становится матерью Тангейзера. Материнская любовь – это как-то понятнее. А всякие там Венеры и Елизаветы – это уж очень хлопотно. Так знает ли уже сам Тангейзер, что такое любовь?
Умеет ли современное искусство говорить о любви и чувственной, и духовной? Да и нужны ли нам, обществу, такие разговоры, если активно в СМИ обсуждаются только скандалы, связанные с фильмами, спектаклями, вставками, но не сами фильмы, спектакли, выставки? Обсуждение всего этого конечно есть, но как-то в сторонке, в специализированных журналах и передачах, специалистами и авторами, но не зрителями. А зрители оказываются активными только в скандальных ситуациях. Только это пробуждает нашу активность, православную и неправославную. Да и то, не к самому произведению, а только к скандалу.
_________________ Всем! Всем! Всем! Здравствуйте!
|