Серебряные нити

психологический и психоаналитический форум
Прямой эфир. Youtube
Чат переехал на ютуб

Текущее время: 29 мар 2024, 00:19

Часовой пояс: UTC + 3 часа




Форум закрыт Эта тема закрыта, вы не можете редактировать и оставлять сообщения в ней.  [ Сообщений: 56 ]  1, 2, 3, 4  След.
Автор Сообщение
 Заголовок сообщения: А.С. Пушкин "Медный всадник"
Непрочитанное сообщениеДобавлено: 10 июн 2015, 13:08 
Не в сети
народный корреспондент
народный корреспондент
Аватара пользователя

Зарегистрирован: 26 фев 2010, 20:07
Сообщения: 3756
Откуда: Ульяновск
Медный всадник – один из основных символов Санкт-Петербурга.

Изображение

Здесь можно прочитать поэму, чтобы вспомнить…
А.С. Пушкин. Медный всадник.

~ О чем поэма "Медный всадник" А.С.Пушкина? ~
~ Какой след она оставляет в душах? ~

_________________
Всем! Всем! Всем! Здравствуйте!


Вернуться к началу
 Профиль  
Ответить с цитатой  
 Заголовок сообщения: Re: А.С. Пушкин "Медный всадник"
Непрочитанное сообщениеДобавлено: 10 июн 2015, 17:22 
Не в сети
народный корреспондент
народный корреспондент
Аватара пользователя

Зарегистрирован: 26 фев 2010, 20:07
Сообщения: 3756
Откуда: Ульяновск
История создания Медного всадника
Памятник Петру I ("Медный всадник") расположен в центре Сенатской площади. Автор скульптуры - французский скульптор Этьен-Морис Фальконе.
Место расположения памятника Петру I выбрано не случайно. Рядом находятся основанное императором Адмиралтейство, здание главного законодательного органа царской России - Сената. Екатерина II настаивала на размещении памятника в центре Сенатской площади. Автор скульптуры, Этьен-Морис Фальконе, поступил по своему, установив "Медный всадник" ближе к Неве.
По приказу Екатерины II Фальконе пригласил в Санкт-Петербург князь Голицын. Советовали обратиться именно к этому мастеру профессора Парижской академии живописи Дидро и Вольтер, вкусу которых Екатерина II доверяла.
Фальконе было уже пятьдесят лет. До поездки в Россию он был известен как автор таких признанных обществом скульптурных произведений, как "Милон Кротонский, разрывающий пасть льва", восемь скульптур для церкви Святого Роха, "Амур", "Купальщица", "Пигмалион и Галатея", "Зима". Он работал на фарфоровом заводе, но мечтал о большом и монументальном искусстве.
Когда поступило приглашение в Россию для возведении в её столице нового грандиозного памятника, Фальконе не раздумывая в августе 1766 года подписал контракт [2, с. 458]. Его условия определяли: памятник Петру должен состоять из "главным образом конной статуи колоссального размера". Скульптор обязывался создать эскиз композиции и выполнить памятник в натуре. При этом он освобождался от каких-либо других заказов. Гонорар скульптору предложили достаточно скромный (200 000 ливров), другие мастера просили в два раза больше.

Из Парижа в Санкт-Петербург Фальконе отправился в сопровождении скульптора-резчика Фонтэна и семнадцатилетней ученицы Мари-Анн Колло. Для встречи Фальконе в Риге и его сопровождении в столицу был отправлен капитан полка Канцелярии от строений М. де Ласкари. Впоследствии, он постоянно сотрудничал с французом и сыграл важную роль в создании памятника Петру I.
Видение памятника Петру I автором скульптуры разительно отличалось от желания императрицы и большинства русской знати. Екатерина II ожидала увидеть Петра I с жезлом или скипетром в руке, восседающим на коне подобно римскому императору. Статский советник Штелин видел фигуру Петра в окружении аллегорий Благоразумия, Трудолюбия, Правосудия и Победы. И. И. Бецкой, руководивший работами по сооружению памятника, представлял его фигурой во весь рост, с удерживаемым в руке полководческим жезлом. Фальконе советовали направить правый глаз императора на Адмиралтейство, а левый - на здание Двенадцати коллегий. Посетивший в 1773 году Санкт-Петербург Дидро задумывал памятник в виде фонтана, украшенного аллегорическими фигурами.
Фальконе же задумал совсем иное. В письме к Дидро он упомянул о зарождении идеи памятника Петру I:
"День, когда на углу вашего стола я набросал героя и его скакуна, преодолевающих эмблематическую скалу, и вы были довольны моей идеей, мы не догадывались, что я столь удачно встречусь со своим героем. Он не увидит свою статую; но если бы он мог её видеть, я верю, что он, быть может, нашёл бы там отблеск чувства, которое бы оживило её" [Цит. по: 2, с. 457].
Несмотря на давление со стороны заказчика, французский скульптор на пути к реализации своей идеи проявил упрямство и настойчивость. Скульптор писал:
"Я ограничусь только статуей этого героя, которого я не трактую ни как великого полководца, ни как победителя, хотя он конечно, был и тем и другим. Гораздо выше личность созидателя, законодателя, благодетеля своей страны, и вот её-то и надо показать людям. Мой царь не держит никакого жезла, он простирает свою благодетельную десницу над объезжаемой им страной. Он поднимается на верх скалы, служащей ему пьедесталом, - это эмблема побеждённых им трудностей".

Отстаивая право на своё мнение относительно облика памятника Фальконе писал И. И. Бецкому:
"Могли ли Вы себе представить, чтобы скульптор, избранный для создания столь значительного памятника, был бы лишён способности думать и чтобы движениями его рук управляла чужая голова, а не его собственная?"
Споры возникали и вокруг одежды Петра I. Скульптор писал Дидро:
"Вы знаете, что я не одену его по-римски, точно так же, как не одел бы Юлия Цезаря или Сципиона по-русски".
Над моделью "Медного всадника" Фальконе работал три года. Она велась в мастерской у скульптора, который квартировал в доме генерал-майора Альбрехта (дом №8 по Малой Морской улице). Во дворе этого дома можно было наблюдать, как гвардейский офицер взлетал на лошади на деревянный помост и ставил её на дыбы. Так продолжалось по несколько часов в день. У окна перед помостом сидел Фальконе и внимательно зарисовывал увиденное. Кони для работы над памятником были взяты из императорских конюшен: скакуны Бриллиант и Каприз. Скульптор избрал для памятника русскую "орловскую" породу. Эту часть работы Фальконе описал так:
"Когда я задумал вылепить его, как он завершает свой галоп, вставая на дыбы, этого не было в моей памяти, ещё меньше в моём воображении, что-бы я мог на него полагаться. Чтобы создать точную модель, я советовался с природой. Для этого я велел построить площадку, которой я придал тот же наклон, который должен был иметь мой постамент. Несколько дюймов больше или меньше в наклоне произвели бы значительные изменения в движении животного. Я заставил скакать всадника 1-е - не один раз, а более ста, 2-е - различными приёмами, 3-е - на разных лошадях" [Цит по: 2, с. 459].
В феврале 1767 года Канцелярия строения домов и садов распорядилась приступить к разборке Временного Зимнего дворца на Невском проспекте для освобождения места под мастерскую Фальконе, где бы он приступил к отливке скульптуры. Для создания настоящей большой модели была сооружена большая мастерская. Оставшийся от Временного Зимнего дворца каменный корпус бывшей дворцовой кухни был приспособлен под жильё Фальконе, в который скульптор переехал в ноябре и прожил до своего отъезда во Францию. Рядом со своим казённым домом француз распорядился построить ещё один сарай и другие необходимые мастерские.
Для помощи в работе над большой моделью памятника Петру I к Фальконе в Санкт-Петербург по рекомндации Дидро были присланы ещё два французских скульптора - Симоне и Вандадриссе. Но вспыльчивый мастер не смог найти общего языка с помощниками, прогнал их, и всё сделанное ими переделал своими руками. Работа над моделью была начата 1 февраля 1768 года, а окончена - в июле 1769. До следующего мая её переводили в гипс и отделывали.
С 19 мая в течение двух недель модель памятника Петру I была открыта для всеобщего обозрения. В мастерскую Фальконе хлынула толпа людей. О модели высказывались самые разные мнения. Болезненно реагирующему на критику Фальктоне Екатерина II советовала: "Смейтесь над глупцами и идите своею дорогою". Но положительных отзывов было гораздо больше. Среди высоко оценивших работу скульптора были французский посланник де Корберон, английский путешественник Н. Рэксел, преподаватель великого князя Павла Петровича А. Николаи, учитель Фальконе скульптор Ж.-Б. Лемуан, которому ученик прислал небольшую модель монумента.
Ученица Фальконе Мари-Анн Колло вылепила голову "Медного всадника". Сам скульптор трижды брался за эту работу, но каждый раз Екатерина II советовала переделать модель. Назревал скандал, но Мари сама предложила свой эскиз, который оказался принят императрицей. За свою работу девушка была принята в члены Российской Академии художеств, Екатерина II назначила ей пожизненную пенсию в 10 000 ливров.

По замыслу скульптора основанием памятника служит естественная скала в виде волны. Форма волны служит напоминанием о том, что именно Пётр I вывел Россию к морю. Поиском камня-монолита Академия художеств занялась когда ещё не была даже готова модель памятника. Нужен был камень, высота которого составила бы 11,2 метра.
Первоначально о монолите Фальконе даже не мечтал, собираясь создать постамент из нескольких частей. Но гранитный монолит всё-таки был найден в районе Лахты, в двенадцати верстах от Санкт-Петербурга. В Контору строения о находке в начале сентября 1768 года сообщил крестьянин Семён Григорьевич Вишняков. Для проверки пригодности камня к нему отправился де Ласкари вместе с Вишняковым, которые обнаружили огромную скалу, глубоко погрузившуюся в землю. Из её расщелины шириной почти в полметра, заполненной землёй, росли пять берёз до семи метров высотой. По местным преданиям когда-то в скалу попала молния. Среди местных жителей её прозвали "Гром-камень". За находку Контора строения наградила Вишнякова 100 премией размером в 100 рублей.
По возвращении в Петербург де Ласкари подготовил примерный план транспортировки камня в город. Ему же принадлежит идея создания постамента из единого камня, что подтвердил и сам Фальконе:
"Я полагал, что этот пьедестал будет сооружён из хорошо подогнанных частей, и модели всех профилей, которые я сделал, оставались довольно долго в моей мастерской, чтобы свидетельствовать, что монолитный камень был далёк от моих желаний. Но мне предложили его, я восхитился, и я сказал: привозите, пьедестал будет более прочным" [Цит. по: 2, с. 463].
Первоначальный вес монолита - около 2 000 тонн. Екатерина II объявила награду в 7 000 рублей тому, кто придумает самый эффективный способ доставить скалу на Сенатскую площадь. Из множества проектов был выбран способ, предложенный всё тем же де Ласкари. Правда в народе ходили слухи, что он перекупил идею у какого-то русского купца. Но Фальконе писал Екатерине II:
"Г. Ласкари один изобрёл средства и сочинил машину для перенесения скалы, которая должна служить подножием статуи, он руководил один, без малейшего участия кого-либо кроме него" [Цит. по: 2, с. 464].

Работы по подготовке скалы к перемещению начались 26 сентября 1768 года. Рядом с ней построили казармы для 400 рабочих, а затем до берега Финского залива прорубили просеку шириной 40 метров. Далее раскопали скалу, которая ушла в глубь земли на пять метров. От неё отделили отколотую ударом молнии часть, которую поделили ещё на две части. Скалу освободили от лишних наслоений, она сразу полегчала на 600 тонн.
12 марта 1769 году "гром-камень" рычагами водрузили на деревянную платформу. Дальнейшие работы по укреплению грунта проводилась летом 1769 года. С наступлением зимы, когда проложенная дорога промёрзла на полтора метра, скалу при помощи огромных домкратов приподняли, платформу заменили специальной машиной, созданной специально для перевозки столь необычного груза. Машина представляла собой платформу, опиравшуюся на 30 металлических шаров. Эти шары передвигались по деревянным желобчатым рельсам, обитым медью.
Первоначально шары сделали из чугуна. Над де Ласкари смеялись, не веря в возможность "передвижения скалы при помощи яиц". И смеялись не без основания, так как чугунные шары действительно раздавились под тяжестью груза. Но вылитые после этого детали из бронзы с задачей справились.
Перемещение скалы началось 15 ноября. Просека была извилистой. Перевозка груза продолжались и в мороз и в жару. Работали сотни людей. Прямо на камне находилась кузница, где готовили необходимые инструменты.
48 каменотёсов продолжали придавать "гром-камню" необходимую форму. По расчётам Фальконе его высота должна была уменьшиться на 80 сантиметров, а длина на 3 метра. Чуть позже он приказал сколоть с него ещё один слой в 80 сантиметров. Многим стало казаться, что скала, с таким трудом перемещаемая в Петербурга, превратится в обычный пьедестал привычных размеров. Екатерина II решила умерить пыл скульптора и запретила дальнейшее уменьшение камня. В результате его длина составила 13,5 метров, ширина 6,5 метров, высота - 4. Работы по обтёсыванию "гром-камня" производились под руководством каменных дел мастера Джованни Джеронимо Руска.
На происходящее действо приезжали смотреть многие петербуржцы. Некоторые из наблюдателей собирали осколки камня и заказывали себе из них набалдашники на трость или запонки. 20 января 1770 года сюда приехала и Екатерина II, в присутствии которой скалу передвинули на 25 метров. В честь необыкновенной транспортной операции императрица повелела отчеканить медаль, на которой написано "Дерзновению подобно. Генваря, 20. 1770".
По суше скалу перетаскивали до 27 марта. На берегу залива к этому времени была построена дамба, уходящая в мелководье почти на 900 метров. Только там можно было перегрузить скалу на специальное плоскодонное судно - прам, способное перевозить груз весом более 2 500 тонн. У дамбы судно погрузили на дно на глубину 3,5 метра, после чего произвели погрузку камня. При попытке поднять корабль, из воды поднялись только его нос и корма. Середина же осталась лежать на дне под тяжестью "гром-камня". Прам пришлось снова затопить, что снова дало благодатную почву для противников де Ласкари. Всё лето продолжались попытки поднять груз, завершившиеся удачей только после находки де Ласкари ещё одного удачного инженерного решения задачи. Он предложил подложить под камень две толстые продольные балки, которые распределили вес скалы по всему кораблю равномерно. Только после этого прам наконец-то всплыл.
Прам двигался по Финскому заливу при помощи силы 300 гребцов. Он проплыл по Малой Неве между Васильевским и Санктпетербургским островами затем вошёл в Большую Неву. 22 сентября, в годовщину коронации Екатерины II, прам находился напротив Зимнего дворца. На следующий день, 23 сентября 1770 года, скала прибыла к Сенатской площади. 11 октября "гром-камень" был перемещён на 43 метра по суше, превратившись в пьедестал для памятника Петру I. Ещё летом 1768 года здесь был сооружён фундамент из 76 свай.
Поэт Василий Рубин в этом же году написал:
Нерукотворная здесь Росская гора,
Вняв гласу Божию из уст Екатерины,
Прешла во град Петров чрез Невския пучины
И пала под стопы Великого Петра.

Долгое время никто не хотел браться за отливку статуи. Иностранные мастера требовали слишком большую сумму, а местных умельцев пугал её размер и сложность работы. По расчётам скульптора для сохранения равновесия монумента передние стенки памятника должны были быть выполнены очень тонкими - не более сантиметра. От такой работы отказался даже специально приглашённый литейщик из Франции Б. Эрсман. Он называл Фальконе сумасшедшим и говорил, что в мире не существует подобного примера отливки, что она не удастся.
Екатерина II рекомендовала Фальконе самому приняться за отливку. В конце концов скульптор изучил соответствующую литературу и принял предложение императрицы. В помощники себе он взял пушечных дел мастерм Емельяна Хайлова. Вместе с ним Фальконе подбирал сплав, делал пробы. За три года скульптор в совершенстве овладел литьём. Начали отливать "Медного всадника" в 1774 году.
Перед этим, в марте 1773 года в отставку подал де Ласкари. Фальконе был очень разочарован увольнением де Ласкари и просил Екатерину II вернуть талантливого инженера в свою команду. Но императрицу так настроили против него, что заступничество скульптора оказалось бесполезным. На место де Ласкари были назначены архитектор Ю. М. Фельтен и асессор К. Крок.
Технология была очень сложна. Толщина передних стенок обязательно должна была быть меньше толщины задних. При этом задняя часть становилась тяжелее, что придавало устойчивость статуе, опирающейся всего на три точки опоры.
Одной заливкой статуи дело не обошлось. Во время первой лопнула труба, по которой в форму поступала раскалённая бронза. Была испорчена верхняя часть скульптуры. Пришлось её срубить и ещё три года готовиться ко второй заливке.
Об этих событиях Санкт-Петербургские ведомости писали:
"24 августа 1775 года Фальконе вылил здесь статую Петра Великого на коне. Литьё удалось кроме местах в двух фута на два вверху. Сия сожалительная неудача произошла через случай, который предвидеть, а значит, и предотвратить возможности вовсе не было. Вышеупомянутый случай казался столь страшен, что опасались, дабы всё здание не занялось пожаром, а, следовательно, всё бы дело не провалилось. Хайлов остался неподвижен и проводил расплавленный металл в форму, не теряя бодрости своей нимало при предоставляющейся ему опасности для жизни. Такой смелостью Фальконе тронутый по окончании дела бросился к нему и от всего сердца целовал и дарил его от себя деньгами".
Вторая отливка была произведена 4 июля 1777 года. Последующая отделка момумента продолжалась ещё один год. В об этих событиях на одной из складок плаща Петра I скульптор оставил надпись "Лепил и отливал Этьен Фальконе парижанин 1778 года".
Неудача с отливкой статуи и последующие промедления в её исправлении испортили отношение императрицы и скульптора. Фальконе несколько раз обещал Екатерине завершить работу в ближайшее время, но постоянно нарушал свои обещания. В помощь к французу был приглашён часовых дел мастер А. Сандоц, восстанавливавший тогда после пожара часы на колокольне Петропавловского собора. Сандонц тщательно отчеканил поверхность памятника, фактически выполнив работу скульптора.
Восстановить расположение императрицы Фальконе так и не удалось. Пребывание в Петербурге его всё больше тяготило. В начале сентября 1778 года он уничтожил малую модель памятника и вместе с Мари-Анн Колло покинул город. Впоследствии он больше не создал ни одной скульптуры.
Под руководством Фельтена пьедесталу была придана окончательная форма. Установкой "Медного всадника" на постамент руководил архитектор Ф. Г. Гордеев. После этого к скульптуре приделали голову всадника, под ноги коня посместили выполненную Гордеевым змею.
По повелению Екатерины II на постаменте начертано: "Екатерина II Петру I". Таким образом, императрица подчеркнула приверженность петровским реформам.
Торжественное открытие памятника Петру I состоялось 7 августа 1782 года (по старому стилю). Скульптура была закрыта от глаз наблюдателей полотняной оградой с изображением горных пейзажей. С утра шёл дождь, но он не помешал собраться на Сенатской площади значительному количеству людей. К полудню облака рассеялись. На площадь вступила гвардия. Военным парадом управлял князь А. М. Голицын. В четвёртом часу на шлюпке прибыла сама императрица Екатерина II. Она поднялась на балкон здания Сената в короне и порфире и дала сигнал к открытию памятника. Ограда упала, под барабанную дробь полки двинулись по невской набережной.
По случаю открытия монумента императрица издала манифест о прощении всех приговорённых к смертной казни и телесному наказанию, прекращении всех уголовных дел, продолжавшихся более 10 лет, освобождении всех содержащихся под стражей более 10 лет за казённые и частные долги. Из долговой тюрьмы тогда был освобождён откупщик И. И. Голиков, который дал себе зарок собрать материалы для истории Петра Великого. Так после многолетних поисков появилась 30-томная работа "Деяния Петра Великого".
В память об открытии монумента была выпущена серебряная медаль с его изображением. Три экземпляра этой медали сделали из золота. Одну золотую и одну серебряную медаль Екатерина II отправила Фальконе, который получил их из рук князя Д. А. Голицына в 1783 году.
Сразу после появления на Сенатской площади "Медного всадника" площадь была названа Петровской. Таковой она именовалась в официальных документах. Но на словах горожане часто продолжали называть площадь по старому - Сенатской.
Многими петербуржцами памятник Петру I был сразу принят весьма положительно. Князь Трубецкой писал своей дочери:
"Монумент Пётр Великий украшение городу великое сделал, и я уже третий раз, как объезжаю его и не могу ещё наудовольствоваться. Ездил нарочно на Васильевский остров, смотреть и оттудова - совершенно хорошо" [Цит. по: 1, с. 36].
"Медным всадником" скульптуру в своей одноимённой поэме назвал А. С. Пушкин. Между тем, на самом деле она выполнена из бронзы. Но выражение "Медный всадник" стало настолько популярным, что стало практически официальным. А сам памятник Петру I стал одним из символов Санкт-Петербурга.
Вес "Медного всадника" - 8 тонн, высота - более 5 метров.
Памятник Петру I был местом официальных церемоний, связанных с юбилеем города и его основателя. 16 мая 1803 года рядом с ним, на Сенатской площади, происходила торжественная церемония празднования 100-летия Петербурга. К монументу приходил 107-летний старец, который помнил императора. Маршем мимо бронзового Петра прошли 20 солдат. У памятника был учреждён особый воинский пост дежурства солдат. Он сохранялся на Сенатской площади до той поры, пока был в военно-морском ведомстве. С переводом поста в 1866 году в городское ведомство его упразднили.
Вокруг монумента была установлена ограда. Несколько позже по углам расставили четыре канделябра. Два из них в 1874 году по указанию Городской думы были перенесены на Казанскую площадь.
30 мая 1872 года у "Медного всадника" торжественно отметили 200-летия со дня рождения Петра I. По указу Александра II праздненства проводили по всей России. В Петербурге же к памятнику привезли ботик Петра I, произвели торжественный молебен и военный парад. По этому случаю на Сенатской площади установили скамейки для зрителей. Мест не хватало, любопытствующие пользовались окнами здания Сената. Люди даже забирались на крышу.
Первую реставрацию памятника осуществили в 1909 году. Созданная для этого комиссия составила протокол, согласно которому "при вскрытии большого заденанного отверстия в крупе лошади выяснилось, что в задних ногах имеется солидный кованый каркас, тщательно запаянный, вследствие чего вода в него не проникала и оставалась в брюхе коня" [Цит. по: 1, с. 48]. Из брюха лошади было выкачано 125 вёдер воды.
Во время блокады Ленинграда "Медный всадник" был укрыт мешками с землёй и песком, обшит брёвнами и досками.
При реставрации "Медного всадника" в 1976 году проводили исследование скульптуры при помощи гамма-лучей. Для этого пространство вокруг памятника оградили мешками с песком и бетонными блоками. Управление кобальтовой пушкой осуществляли из находящегося рядом автобуса. Благодаря этому исследованию оказалось, что каркас памятника может служить ещё долгие годы. Внутрь фигуры была заложена капсула с запиской о реставрации и о её участниках, газету от 3 сентября 1976 года.
Перед 300-летием Петербурга памятник был в очередной раз отреставрирован. Скульптуру очистили от патины, вокруг монумента установили невысокую ограду.
В советское время укоренилась традиция, согласно которой молодожёны возлагают цветы к подножию "Медного всадника" - основателю Петербурга. Иногда она соблюдается и в наше время.
Этьен-Морис Фальконе задумывал "Медный всадник" без ограды. Но она всё же была создана, до наших дней не сохранилась. "Благодаря" вандалам, оставляющим на гром-камне и самой скульптуре свои автографы, вскоре может быть реализована идея восстановления ограды.

http://walkspb.ru/pam/medn_vsad.html
Свернуть

В.Я. Брюсов. МЕДНЫЙ ВСАДНИК
В.Я. Брюсов
МЕДНЫЙ ВСАДНИК
I
ИДЕЯ ПОВЕСТИ
1
Первое, что поражает в "Медном Всаднике", это - несоответствие между фабулой повести и ее содержанием.
В повести рассказывается о бедном, ничтожном петербургском чиновнике, каком-то Евгении, неумном, неоригинальном, ничем не отличающемся от своих собратий, который был влюблен в какую-то Парашу, дочь вдовы, живущей у взморья. Наводнение 1824 года снесло их дом; вдова и Параша погибли. Евгений не перенес этого несчастия и сошел с ума. Однажды ночью, проходя мимо памятника Петру I, Евгений, в своем безумии, прошептал ему несколько злобных слов, видя в нем виновника своих бедствий. Расстроенному воображению Евгения представилось, что медный всадник разгневался на него за это и погнался за ним на своем бронзовом коне. Через несколько месяцев после того безумец умер.
Но с этой несложной историей любви и горя бедного чиновника связаны подробности и целые эпизоды, казалось бы вовсе ей нс соответствующие. Прежде всего ей предпослано обширное "Вступление", которое вспоминает основание Петром Великим Петербурга и дает, в ряде картин, весь облик этого "творения Петра". Затем, в самой повести, кумир Петра Великого оказывается как бы вторым действующим лицом. Поэт очень неохотно и скупо говорит о Евгении и Параше, но много и с увлечением - о Петре и его подвиге. Преследование Евгения медным всадником изображено не столько как бред сумасшедшего, сколько как реальный факт, и, таким образом, в повесть введен элемент сверхъестественного. Наконец, отдельные сцены повести рассказаны тоном приподнятым и торжественным, дающим понять, что речь идет о чем-то исключительно важном.
Все это заставило критику, с ее первых шагов, искать в "Медном Всаднике" второго, внутреннего смысла, видеть в образах Евгения и Петра воплощения, символы двух начал. Было предложено много разнообразнейших толкований повести, но все их, как нам кажется, можно свести к трем типам.
Одни, в их числе Белинский, видели смысл повести в сопоставлении коллективной воли и воли единичной, личности и неизбежного хода истории. Для них представителем коллективной воли был Петр, воплощением личного, индивидуального начала - Евгений. "В этой поэме, - писал Белинский, - видим мы горестную участь личности, страдающей как бы вследствие избрания места для новой столицы, где подверглось гибели столько людей... И смиренным сердцем признаем мы торжество общего над частным, не отказываясь от нашего сочувствия к страданию этого частного... При взгляде на великана, гордо и неколебимо возносящегося среди всеобщей гибели и разрушения и как бы символически осуществляющего собою несокрушимость его творения, мы хотя и не без содрогания сердца, но сознаемся, что этот бронзовый гигант не мог уберечь участи индивидуальностей, обеспечивая участь народа и государства, что за него историческая необходимость и что его взгляд на нас есть уже его оправдание... Эта поэма - апофеоза Петра Великого, самая смелая, какая могла только прийти в голову поэту, вполне достойному быть певцом великого преобразователя". С этой точки зрения из двух столкнувшихся сил прав представитель "исторической необходимости", Петр.
Другие, мысль которых всех отчетливее выразил Д. Мережковский, видели в двух героях "Медного Всадника" представителей двух изначальных сил, борющихся в европейской цивилизации: язычества и христианства, отречения от своего я в боге и обожествления своего я в героизме. Для них Петр был выразителем личного начала, героизма, а Евгений - выразителем начала безличного, коллективной воли. "Здесь (в "Медном Всаднике"), - пишет Мережковский, - вечная противоположность двух героев, двух начал: - Тазита и Галуба, старого Цыгана и Алеко, Татьяны и Онегина... С одной стороны, малое счастье малого, неведомого коломенского чиновника, напоминающего смиренных героев Достоевского и Гоголя, с другой - сверхчеловеческое видение героя... Какое дело гиганту до гибели неведомых? Не для того ли рождаются бесчисленные, равные, лишние, чтобы по костям их великие избранники шли к своим целям?.. Но что, если в слабом сердце ничтожнейшего из ничтожных, "дрожащей твари", вышедшей из праха, в простой любви его откроется бездна, не меньшая той, из которой родилась воля героя? Что, если червь земли возмутится против своего бога?.. Вызов брошен. Суд малого над великим произнесен: "Добро, строитель чудотворный!.. Ужо тебе!" Вызов брошен, и спокойствие горделивого истукана нарушено... Медный всадник преследует безумца... Но вещий бред безумца, слабый шепот его возмущенной совести уже не умолкнет, не будет заглушен подобным грому грохотаньем, тяжелым топотом Медного Всадника". С своей точки зрения Мережковский оправдывает Евгения, оправдывает мятеж "малых", "ничтожных", восстание христианства на идеалы язычества.
Третьи, наконец, видели в Петре воплощение самодержавия, а в "злобном" шепоте Евгения - мятеж против деспотизма.
Новое обоснование такому пониманию "Медного Всадника" дал недавно проф. И. Третьяк/*Józef Tretiak. Mickiewicz i Puszkin. Warszawa. 1906. Мы пользовались изложением г. С. Браиловского. ("Пушкин и его современники", вып. VII.) (Примеч. В. Я. Брюсова.)*/, показавший зависимость повести Пушкина от сатир Мицкевича "Ustçp". Сатиры Мицкевича появились в 1832 году и тогда же стали известны Пушкину. В бумагах Пушкина нашлись собственноручно сделанные им списки нескольких стихотворений из этих сатир/* Московский Румянцевский музей. Тетрадь N2373. {Примеч. В. Я. Брюсова).*/. Целый ряд стихов "Медного Всадника" оказывается то распространением стихов Мицкевича, то как бы ответом на них. Мицкевич изобразил северную столицу слишком мрачными красками; Пушкин ответил апологией Петербурга. Сопоставляя "Медного Всадника" с сатирой Мицкевича "Oleszkiewicz", видим, что он имеет с ней общую тему, - наводнение 1824 года, и общую мысль: что за проступки правителей несут наказание слабые и невинные подданные. Если сопоставить "Медного Всадника" со стихами Мицкевича "Pomnik Piotra Wielkiego", мы найдем еще более важное сходство: у Мицкевича "поэт русского народа, славный песнями на целой полуночи" (т. е, сам Пушкин), клеймит памятник названием "каскад тиранства"; в "Медном Всаднике" герой повести клянет тот же памятник. В примечаниях к "Медному Всаднику" дважды упомянуто имя Мицкевича и его сатиры, причем "Oleszkiewicz" назван одним из лучших его стихотворений. С другой стороны, и Мицкевич в своих сатирах несколько раз определенно намекает на Пушкина, как бы вызывая его на ответ.
Проф. Третьяк полагает, что в сатирах Мицкевича Пушкин услышал обвинение в измене тем "вольнолюбивым" идеалам молодости, которыми он когда-то делился с польским поэтом. Упрек Мицкевича в его стихах "Do przyjaciól Moskali", обращенный к тем, кто "подкупленным языком славит торжество царя и радуется мукам своих приятелей", Пушкин должен был отнести и к себе. Пушкин не мог смолчать на подобный укор и не захотел ответить великому противнику тоном официально-патриотических стихотворений. В истинно художественном создании, в величавых образах высказал он все то, что думал о русском самодержавии и его значении. Так возник "Медный Всадник".
Что же гласит этот ответ Пушкина Мицкевичу? Проф. Третьяк полагает, что как в стихах Мицкевича "Pomnik Piotra Wielkiego", так и в "петербургской повести" Пушкина - европейский индивидуализм вступает в борьбу с азиатской идеей государства в России. Мицкевич предсказывает победу индивидуализма, а Пушкин - его полное поражение. И ответ Пушкина проф. Третьяк пытается пересказать в таких словах: "Правда, я был и остаюсь провозвестником свободы, врагом тирании, но не явился ли бы я сумасшедшим, выступая на открытую борьбу с последней? Желая жить в России, необходимо подчиниться всемогущей идее государства, иначе она будет меня преследовать, как безумного Евгения". Таковы три типа толкований "Медного Всадника". Нам кажется, что последнее из них, которое видит в Петре воплощение самодержавия, должно быть всего ближе к подлинному замыслу Пушкина. Пушкину не свойственно было олицетворять в своих созданиях такие отвлеченные идеи, как "язычество" и "христианство" или "историческая необходимость" и "участь индивидуальностей". Но, живя последние годы
В тревоге пестрой и бесплодной
Большого света и двора,

он не мог не задумываться над значением самодержавия для России, На те же мысли должны были его навести усердные его занятия русской историей и особенно историей Петра Великого. Убедительными кажутся нам и доводы проф. Третьяка о связи между "Медным Всадником" и сатирами Мицкевича. Впрочем, и помимо этих сатир Пушкин не мог не знать, что его сближение с двором многими, и даже некоторыми из его друзей, истолковывается как измена идеалам его юности. Еще в 1828 году Пушкин нашел нужным отвечать на такие упреки стансами:
Нет, я не льстец, когда царю
Хвалу свободную слагаю...
Кроме того, понимание Петра в "Медном Всаднике", как воплощения, как символа самодержавия, - до некоторой степени включает в себя и другие толкования повести. Русское самодержавие возникло в силу "исторической необходимости". К самодержавию царей московских с неизбежностью вел весь ход развития русской истории. В то же время самодержавие всегда было и обожествлением личности. Петра Великого Ломоносов открыто сравнивал с богом. Богом называли современники еще Александра I. Мятеж личности против самодержавия невольно становится мятежом против "исторической необходимости" и против "обожествления личности".
Но, присоединяясь к основным взглядам проф. Третьяка, мы решительно не принимаем его выводов. Видя вместе с ним в "Медном Всаднике" ответ Пушкина на упреки Мицкевича, мы понимаем этот ответ иначе. Мы полагаем, что сам Пушкин влагал в свое создание совершенно не тот смысл, какой хотят в нем прочесть.
2
Если присмотреться к характеристике двух героев "Медного Всадника", станет явным, что Пушкин стремился всеми средствами сделать одного из них - Петра - сколько возможно более "великим", а другого - Евгения - сколько возможно более "малым", "ничтожным". "Великий Петр", по замыслу поэта, должен был стать олицетворением мощи самодержавия в ее крайнем проявлении; "бедный Евгений" - воплощением крайнего бессилия обособленной, незначительной личности.
Петр Великий принадлежал к числу любимейших героев Пушкина. Пушкин внимательно изучал Петра, много об нем думал, посвящал ему восторженные строфы, вводил его как действующее лицо в целые эпопеи, в конце жизни начал работать над обширной "Историей Петра Великого". Во всех этих изысканиях Петр представлялся Пушкину существом исключительным, как бы превышающим человеческие размеры. "Гений Петра вырывался за пределы своего века", - писал Пушкин в своих "Исторических замечаниях" 1822 года. В "Пире Петра Великого" Петр назван "чудотворцем-исполином". В "Стансах" его душе придан эпитет "всеобъемлющей". На полях Полтавы Петр -
Могущ и радостен, как бой.
...............................
....... . Лик его ужасен...
Он весь, как божия гроза.
В "Моей родословной" одарен силой почти сверхъестественной тот,
Кем наша двигнулась земля,
Кто придал мощно бег державный
Корме родного корабля.
Однако Пушкин всегда видел в Петре и крайнее проявление самовластия, граничащее с деспотизмом. "Петр I презирал человечество, может быть, более, чем Наполеон", писал Пушкин в "Исторических замечаниях". Тут же добавлено, что при Петре Великом в России было "всеобщее рабство и безмолвное повиновение". "Петр Великий одновременно Робеспьер и Наполеон, воплощенная революция", писал Пушкин в 1831 году. В "Материалах для истории Петра Великого" Пушкин на каждом шагу называет указы Петра то "жестоким", то "варварским", то "тиранским". В тех же "Материалах" читаем: "Сенат и Синод подносят ему титул: отца отечества, всероссийского императора и Петра Великого. Петр недолго церемонился и принял их". Вообще, в этих "Материалах" Пушкин, упоминая бегло о тех учреждениях Петра, которые суть "плоды ума обширного, исполненного доброжелательства и мудрости", - усердно выписывает те его указы, по поводу которых ему приходится говорить о "своевольстве и варварстве", о "несправедливости и жестокости", о "произволении самодержца".
В "Медном Всаднике" те же черты мощи и самовластия в образе Петра доведены до последних пределов.
Открывается повесть образом властелина, который в суровой пустыне задумывает свою борьбу со стихиями и с людьми. Он хочет безлюдный край обратить в "красу и диво полнощных стран", из топи болот воздвигнуть пышную столицу и в то же время для своего полуазиатского народа "в Европу прорубить окно". В первых стихах нет даже имени Петра, сказано просто:
На берегу пустынных волн
Стоял Он, дум великих поли.
/*В первоначальном варианте "Вступления" читаем:
На берегу варяжских волн
Стоял, задумавшись глубоко,
Великий Петр. Пред ним широко... и т. д.
(Примеч. В. Я. Брюсова.)*/
Петр не произносит ни слова, он только думает свои думы, - и вот, словно чудом, возникает
юный град,
Полнощных стран краса и диво,
Из тьмы лесов, из топи блат.
Пушкин усиливает впечатление чудесного, делая ряд параллелей того, что было и что стало:
Где прежде финский рыболов,
Печальный пасынок природы,
Один у низких берегов
Бросал в неведомые воды
Свой ветхий невод, ныне там,
По оживленным берегам,
Громады стройные теснятся
Дворцов и башен; корабли
Толпой со всех концов земли
К богатым пристаням стремятся.
В гранит оделася Нева;
Мосты повисли над водами;
Темно-зелеными садами
Ее покрылись острова.
В одном черновом наброске этих стихов, после слов о "финском рыболове", есть у Пушкина еще более характерное восклицание:
...дух Петров
Сопротивление природы!
/*Все цитаты, как эта, так предыдущие и последующие, основаны на самостоятельном изучении автором этой статьи рукописей Пушкина. (Примеч. В. Я. Брюсова.)*/
С этими словами надо сблизить то место в повести "Арап Петра Великого", где описывается Петербург времен Петра. "Ибрагим, - рассказывает Пушкин, - с любопытством смотрел на новорожденную столицу, которая подымалась из болот по манию самодержавия. Обнаженные плотины, каналы без набережной, деревянные мосты повсюду являли победу человеческой воли над сопротивлением стихий". Очевидно, и в стихах "Медного Всадника" Пушкин первоначально хотел повторить мысль о победе над "сопротивлением стихий" - человеческой, державной воли.
"Вступление" после картины современного Пушкину Петербурга, прямо названного "творением Петра", заканчивается торжественным призывом к стихиям - примириться со своим поражением и со своим пленом.
Красуйся, град Петров, и стой
Неколебимо, как Россия!
Да умирится же с тобой
И побежденная стихия:
Вражду и плен старинный свой
Пусть волны финские забудут...
Но Пушкин чувствовал, что исторический Петр, как ни преувеличивать его обаяние, все же останется только человеком. Порою из-под облика полубога будет неизбежно выступать облик просто "человека высокого роста, в зеленом кафтане, с глиняною трубкою во рту, который, облокотясь на стол, читает гамбургские газеты" ("Арап Петра Великого"). И вот, чтобы сделать своего героя чистым воплощением самодержавной мощи, чтобы и во внешнем отличить его ото всех людей, Пушкин переносит действие своей повести на сто лет вперед ("Прошло сто лет...") и заменяет самого Петра - его изваянием, его идеальным образом. Герой повести - не тот Петр, который задумывал "грозить Шведу" и звать к себе "в гости все флаги", но "Медный Всадник", "горделивый истукан" и прежде всего "кумир". Именно "кумиром", т. е. чем-то обожествленным, всего охотнее и называет сам Пушкин памятник Петра . /*Выражение "гигант" не принадлежит Пушкину; это - поправка Жуковского. (Примеч. В. Я. Брюсова.)*/
Во всех сценах повести, где является "Медный Всадник", изображен он как существо высшее, не знающее себе ничего равного. На своем бронзовом коне он всегда стоит "в вышине"; он один остается спокойным в час всеобщего бедствия, когда кругом "все опустело", "все побежало", все "в трепете". Когда этот Медный Всадник скачет, раздается "тяжелый топот", подобный "грома грохотанью", и вся мостовая потрясена этим скаканьем, которому поэт долго выбирал подходящее определение - "тяжело-мерное", "далеко-звонкое", "тяжело-звонкое". Говоря об этом кумире, высящемся над огражденною скалою, Пушкин, всегда столь сдержанный, не останавливается перед самыми смелыми эпитетами: это - и "властелин Судьбы", и "державец полумира", и (в черновых набросках) "страшный царь", "мощный царь", "муж Судьбы", "владыка полумира".
Высшей силы это обожествление Петра достигает в тех стихах, где Пушкин, забыв на время своего Евгения, сам задумывается над смыслом подвига, совершенного Петром:
О, мощный властелин Судьбы!
Не так ли ты над самой бездной,
На высоте уздой железной
Россию поднял на дыбы?
Образ Петра преувеличен здесь до последних пределов. Это уже не только победитель стихий, это воистину "властелин Судьбы". Своей "роковой волей" направляет он жизнь целого народа. Железной уздой удерживает он Россию на краю бездны, в которую она уже готова была рухнуть/*Мы понимаем это место так: Россия, стремительно несясь вперед по неверному пути, готова была рухнуть в бездну. Ее "седок", Петр, вовремя, над самой бездной, поднял ее на дыбы и тем спас. Таким образом, в этих стихах мы видим оправдание Петра и его дела. Другое понимание этих стихов, толкующее мысль Пушкина как упрек Петру, который так поднял на дыбы Россию, что ей осталось "опустить копыта" только в бездне, - кажется нам произвольным. Отметим кстати, что во всех подлинных рукописях читается "поднял на дыбы", а не "вздернул на дыбы" (как до сих пор печаталось и печатается во всех изданиях). (Примеч. В. Я. Брюсова.)*/. И сам поэт, охваченный ужасом перед этой сверхчеловеческой мощью, не умеет ответить себе, кто же это перед ним.
Ужасен он в окрестной мгле!
Какая дума на челе!
Какая сила в нем сокрыта!
.......................................
Куда ты скачешь, гордый конь,
И где опустишь ты копыта?
Таков первый герой "петербургской повести": Петр, Медный Всадник, полубог. - Пушкин позаботился, чтобы второй герой, "бедный, бедный мой Евгений", был истинною ему противоположностью.
В первоначальном наброске "Медного Всадника" характеристике второго героя было посвящено много места. Как известно, отрывок, выделенный впоследствии в особое целое под заглавием "Родословная моего героя", входил сначала в состав "петербургской повести", и никто другой, как "мой Езерский", превратился позднее в "бедного Евгения". Именно, рассказав, как
из гостей домой
Пришел Евгений молодой,

Пушкин сначала продолжал:
Так будем нашего героя
Мы звать, затем что мой язык
Уж к звуку этому привык.
Начнем ab ovo: мой Евгений
Происходил от поколений,
Чей дерзкий парус средь морей
Был ужасом минувших дней.
Однако потом Пушкин нашел неуместным рассказывать о предках того героя, который, по замыслу повести, должен быть ничтожнейшим из ничтожных, и не только выделил в отдельное произведение все строфы, посвященные его родословной, но даже лишил его "прозвания", т. е. фамилии (в различных набросках герой "петербургской повести" назван то "Иван Езерский", то "Зорин молодой", то "Рулин молодой"). Длинная родословная заменилась немногими словами:
Прозванья нам его не нужно,
Хотя в минувши времена
Оно, быть может, и блистало...
Не довольствуясь тем, Пушкин постарался совершенно обезличить своего героя. В ранних редакциях повести Евгений - еще довольно живое лицо. Пушкин говорит определенно и подробно и о его житейском положении, и о его душевной жизни, и о его внешнем облике. Вот несколько таких набросков:
Он был чиновник небогатый,
Лицом немного рябоватый.
________________________________________

Он был затейлив, небогат,
Собою белокур...
________________________________________

Он был чиновник очень бедный,
Безродный, круглый сирота.
________________________________________
Чиновник бедный,
Задумчивый, худой и бледный.
________________________________________

Он одевался нерадиво,
Всегда бывал застегнут криво
Его зеленый, узкий фрак.
________________________________________

Как все, он вел себя не строго,
Как все, о деньгах думал много,
И жуковский курил табак,
Как все, носил мундирный фрак.
От всего этого, в окончательной обработке, остались только сведения, что "наш герой" - "где-то служит" и что "был он беден".
Характерно также, что первоначальный герой повести представлялся Пушкину лицом гораздо более значительным, нежели позднейший Евгений. Одно время Пушкин думал даже сделать из него если не поэта, то человека, как-то интересующегося литературой. В черновых набросках читаем:
Мой чиновник
Был сочинитель и любовник,
________________________________________

Как все, он вел себя не строго,
Как мы, писал стихами много.

Вместо этого, в окончательной редакции, Пушкин заставляет Евгения мечтать:
Что мог бы бог ему прибавить
Ума и денег...

Где уже думать о сочинительстве человеку, который сам сознается, что ему недостает ума!
Точно так же первоначальный герой и на социальной лестнице стоял гораздо выше Евгения. Пушкин сначала называл его своим соседом и даже говорил о его "роскошном" кабинете.
В своем роскошном кабинете,
В то время, Рулин молодой
Сидел задумчиво...
________________________________________
...в то время
Домой приехал мой сосед,
Вошел в свой мирный кабинет.
/*Что касается отрывка, даваемого многими изданиями как вариант стихов "Медного Всадника":
Тогда, по каменной площадке
Песком усыпанных сеней.
Взбежав по ступеням отлогим
Широкой лестницы своей... и т.д. -

то связь этих стихов с "петербургской повестью" кажется нам вес".ма сомнительной. {Примеч. 8. Я. Брюсова.)*/
Все эти черты постепенно изменялись. "Мирный" кабинет был заменен "скромным" кабинетом; потом вместо слова "мой сосед" появилось описательное выражение: "в том доме, где стоял и я"; наконец, жилище своего героя Пушкин стал определять, как "канурка пятого жилья", "чердак", "чулан" или словами: "Живет под кровлей". В одной черновой сохранилась характерная в этом отношении поправка: Пушкин зачеркнул слова "мой сосед" и написал вместо того "мой чудак", а следующий стих:
Вошел в свой мирный кабинет. -

изменил так:
Вошел и отпер свой чердак.
Пушкин простер свою строгость до того, что лишил всяких индивидуальных черт самый этот "чердак" или "чулан". В одной из ранних редакций читаем:
Вздохнув, он осмотрел чулан,
Постелю, пыльный чемодан.
И стол, бумагами покрытый,
И шкап, со всем его добром;
Нашел в порядке все: потом,
Дымком своей сигары сытый,
Разделся сам и лег в постель,
Под заслуженную шинель.
Ото всех этих сведений в окончательной редакции сохранилось только глухое упоминание:
Живет в Коломне... -

да два сухих стиха:
Итак, домой пришед, Евгений
Стряхнул шинель, разделся, лег.
Даже в перебеленной рукописи, представленной на цензуру государю, оставалось еще подробное описание мечтаний Евгения, вводившее читателя в его внутренний мир и в его личную жизнь:
Жениться? Что ж? Зачем же нет?
И в самом деле? Я устрою
Себе смиренный уголок,
И в нем Парашу успокою.
Кровать, два стула, щей горшок.
Да сам большой... чего мне боле?
По воскресеньям летом в поле
С Парашей буду я гулять:
Местечко выпрошу; Параше
Препоручу хозяйство наше
И воспитание ребят...
И станем жить, и так до гроба
Рука с рукой дойдем мы оба,
И внуки нас похоронят.
Уже после просмотра рукописи царем и запрещения ее Пушкин выкинул и это место, неумолимо отымая у своего Евгения все личные особенности, все индивидуальные черты, как уже раньше отнял у него "прозванье".
Таков второй герой "петербургской повести" - ничтожный коломенский чиновник, "бедный Евгений", "гражданин столичный",
Каких встречаете вы тьму,
От них нисколько не отличный
Ни по лицу, ни по уму.
/*В такой редакции эти стихи входят в одну из рукописей "Медного Всадника". {Примеч. В. Я. Брюсова.)*/
В начале "Вступления" Пушкин не нашел нужным назвать по имени своего первого героя, так как достаточно о нем сказать "Он", чтобы стало ясно, о ком речь. Введя в действие своего второго героя, Пушкин также не назвал его, находя, что "прозванья нам его не нужно". Изо всего, что сказано в повести о Петре Великом, нельзя составить определенного облика: все расплывается во что-то громадное, безмерное, "ужасное". Нет облика и у "бедного" Евгения, который теряется в серой, безразличной массе ему подобных "граждан столичных". Приемы изображения того и другого, - покорителя стихий и коломенского чиновника, - сближаются между собою, потому что оба они - олицетворения двух крайностей: высшей человеческой мощи и предельного человеческого ничтожества.
3
"Вступление" повести изображает могущество самодержавия, торжествующего над стихиями, и заканчивается гимном ему:
Красуйся, град Петров, и стой
Неколебимо, как Россия!
Две части повести изображают два мятежа против самовластия: мятеж стихий и мятеж человека.
Нева, когда-то порабощенная, "взятая в плен" Петром, не забыла своей "старинной вражды" и с "тщетной злобою" восстает на поработителя. "Побежденная стихия" пытается сокрушить свои гранитные оковы и идет приступом на "стройные громады дворцов и башен", возникших по манию самодержавного Петра.
Описывая наводнение, Пушкин сравнивает его то с военными действиями, то с нападением разбойников:
Осада! приступ! Злые волны,
Как воры, лезут в окна...
________________________________________
Так злодей,
С свирепой шайкою своей,
В село ворвавшись, ловит, режет,
Крушит и грабит; вопли, скрежет,
Насилье, брань, тревога, вой!..
На минуту кажется, что "побежденная стихия" торжествует, что за нее сама Судьба:
Народ
Зрит божий гнев и казни ждет.
Увы! все гибнет...
Даже "покойный царь", преемник оного покорителя стихий, приходит в смятение и готов признать себя побежденным:
На балкон,
Печален, смутен, вышел он
И молвил: "С божией стихией
Царям не совладать"...
Однако среди всеобщего смятения есть Один, кто остается спокоен и неколебим. Это Медный Всадник, державец полумира, чудотворный строитель этого города. Евгений, верхом на мраморном льве. вперяет "отчаянные взоры" в ту даль, где, "словно горы", "из возмущенной глубины", встают страшные волны. -
И обращен к нему спиною,
В неколебимой вышине,
Над возмущенною Невою,
Стоит с простертою рукою
Кумир на бронзовом коне.

В первоначальном наброске этого места у Пушкина было:
И прямо перед ним из вод
Возникнул медною главою
Кумир на бронзовом коне,
Неве мятежной/*Вариант: "безумной". {Примеч. В. Я. Брюсова.)*/ в тишине
Грозя недвижною рукою...
Но Пушкин изменил эти стихи. Медный Всадник презирает "тщетную злобу" финских волн. Он не снисходит до того, чтобы грозить "мятежной Неве" своей простертою рукою.
Это первое столкновение бедного Евгения и Медного Всадника. Случай сделал так, что они остались наедине, двое на опустелой площади, над водой, "завоевавшей все вокруг", - один на бронзовом коне. другой на звере каменном. Медный Всадник с презрением "обращен спиною" к ничтожному человечку, к одному из бесчисленных своих подданных, не. видит, не замечает его. Евгений, хотя его отчаянные взоры и наведены недвижно "на край один", не может не видеть кумира, возникшего из вод "прямо перед ним".
Медный Всадник оказывается прав в своем презрении к "тщетной злобе" стихии. То было просто "наглое буйство", разбойничье нападение.
...насытясь разрушеньем
И наглым буйством утомясь,
Нева обратно повлеклась,
Своим любуясь возмущеньем
И покидая с небреженьем
Свою добычу...
(Так) грабежом отягощенны,
Боясь погони, утомленны,
Спешат разбойники домой,
Добычу по пути роняя.
Всего через день уже исчезли следы недавнего мятежа:
Утра луч
Из-за усталых, бледных туч
Блеснул над тихою столицей,
И не нашел уже следов
Беды вчерашней...
В порядок прежний все вошло.
Но мятеж стихий вызывает другой мятеж: человеческой души. Смятенный ум Евгения не переносит "ужасных потрясений", пережитых им, - ужасов наводнения и гибели его близких. Он сходит с ума, становится чужд свету, живет, не замечая ничего вокруг, в мире своих дум, где постоянно раздается "мятежный шум Невы и ветров". Хотя Пушкин и называет теперь Евгения "несчастным", но все же дает понять, что безумие как-то возвысило, облагородило его. В большинстве редакций повести Пушкин говорит о сумасшедшем Евгении -
он оглушен
Был чудной внутренней тревогой.
/*Так читаются эти стихи и в беловой рукописи, представленной на просмотр государю. {Примеч. В. Я. Брюсова.)*/
И вообще во всех стихах, посвященных "безумному" Евгению, есть особая задушевность, начиная с восклицания:
Но бедный, бедный мой Евгений!
/*В один год с "Медным Всадником" написаны стихи "Не дай мне бог сойти с ума", где Пушкин признается, что и сам "был бы рад" расстаться с разумом своим. (Примеч. В. Я. Брюсова.)*/
Проходит год, наступает такая же ненастная осенняя ночь, какая была перед наводнением, раздается кругом тот же "мятежный шум Невы и ветров", который всечасно звучит в думах Евгения. Под влиянием этого повторения безумец с особой "живостью" вспоминает все пережитое и тот час, когда он оставался "на площади Петровой" наедине с грозным кумиром. Это воспоминание приводит его на ту же площадь; он видит и каменного льва, на котором когда-то сидел верхом, и те же столбы большого нового дома и "над огражденною скалою"
Кумир на бронзовом коне.

"Прояснились в нем страшно мысли", говорит Пушкин. Слово "страшно" дает понять, что это "прояснение" не столько возврат к здравому сознанию, сколько некоторое прозрение/*"Страшно прояснились" - в окончательной редакции; в более ранних редакциях: "странно прояснились", что еще усиливает даваемый нами этому месту смысл. {Примеч. В. Я. Брюсова.)*/. Евгений в "кумире" внезапно признает виновника своих несчастий,
Того, чьей волей роковой
Над морем город основался.
Петр, спасая Россию, подымая ее на дыбы над бездной, ведя ее своей "волей роковой", по им избранному пути, основал город "над морем", поставил башни и дворцы в топи болот. Через это и погибло все счастье, вся жизнь Евгения, и он влачит свой несчастный век получеловеком, полузверем. А "горделивый истукан" по-прежнему стоит, как кумир, в темной вышине. Тогда в душе безумца рождается мятеж против насилия чужой воли над судьбой его жизни, "Как обуянный силой черной", он припадает к решетке и, стиснув зубы, злобно шепчет свою угрозу державцу полумира:
"Добро, строитель чудотворный! Ужо тебе!"
Пушкин не раскрывает подробнее угрозы Евгения. Мы так и не знаем, что именно хочет сказать безумец своим "Ужо тебе!". Значит ли это, что "малые", "ничтожные" сумеют "ужо" отомстить за свое порабощение, унижение "героем"? Или что безгласная, безвольная Россия подымет "ужо" руку на своих властителей, тяжко заставляющих испытывать свою роковую волю? Ответа нет, /*Как известно "Медный Всадник" был напечатан впервые не в том виде, как он написан Пушкиным. Это подало повод к легенде, будто Пушкин вложил в уста Евгения перед "горделивым истуканом" какой-то особо резкий монолог, который не может появиться в русской печати. Кн. П. П. Вяземский в своей брошюре "Пушкин по документам Остафьевского архива" сообщил как факт, будто в чтении повести самим Пушкиным потрясающее впечатление производил монолог обезумевшего чиновника перед памятником Петра, заключавший в себе около тридцати стихов, в которых "слишком знергически звучала ненависть к европейской цивилизации". "Я помню, - продолжал кн. П. П. Вяземский, - впечатление, произведенное им на одного из слушателей, А. О. Россетти, и мне как будто помнится, он уверял меня, что снимет копию для будущего времени". Сообщение кн. П. П. Вяземского должно признать совершенно вздорным. В рукописях Пушкина нигде не сохранилось ничего, кроме тех слов, которые читаются теперь в тексте повести. Самое резкое выражение, какое вложил Пушкин в уста своего героя, это - "Ужо тебе!" или "Уже тебе!", согласно с правописанием подлинника. Кроме того, "ненависть к европейской цивилизации" вовсе не вяжется со всем ходом рассказа и с основной идеей повести. (Примеч. В. Я. Брюсова.)*/ и самой неопределенностью своих выражений Пушкин как бы говорит, что точный смысл упрека неважен. Важно то, что малый и ничтожный, тот, кто недавно сознавался смиренно, что "мог бы бог ему прибавить ума", чьи мечты не шли дальше скромного пожелания: "местечко выпрошу", внезапно почувствовал себя равным Медному Всаднику, нашел в себе силы и смелость грозить "державцу полумира".
Характерны выражения, какими описывает Пушкин состояние Евгения в эту минуту:
Чело
К решетке хладной прилегло,
Глаза подернулись туманом,
По сердцу пламень пробежал,
Вскипела кровь...
Торжественность тона, обилие славянизмов ("чело", "хладной", "пламень") показывают, что "черная сила", которой обуян Евгений, заставляет относиться к нему иначе, чем раньше. Это уже не "наш герой", который "живет в Коломне, где-то служит"; это соперник "грозного царя", о котором должно говорить тем же языком, как и о Петре.
И "кумир", остававшийся стоять недвижно над возмущенною Невою, "в неколебимой вышине", не может с тем же презрением отнестись к угрозам "бедного безумца". Лицо грозного царя возгорается гневом; он покидает свое гранитное подножие и "с тяжелым топотом" гонится за бедным Евгением. Медный Всадник преследует безумца, чтобы ужасом своей погони, своего "тяжело-звонкого скаканья" заставить его смириться, забыть все, что мелькнуло в его уме в тот час, когда "прояснились в нем страшно мысли".
И во всю ночь, безумец бедный
Куда стопы ни обращал,
За ним повсюду Всадник Медный
С тяжелым топотом скакал.
Медный Всадник достигает своей цели: Евгений смиряется. Второй мятеж побежден, как и первый. Как после буйства Невы "в порядок прежний все вошло". Евгений снова стал ничтожнейшим из ничтожных, и весною его труп, как труп бродяги, рыбаки похоронили на пустынном острову, "ради бога".
4
В первой юности Пушкин примыкал к либеральному политическому движению своей эпохи. Он был в дружеских отношениях со многими декабристами. "Возмутительные" (по тогдашней терминологии) стихи были одной из главных причин его ссылки на юг. В сущности, политические идеалы Пушкина всегда были умеренны. В самых смелых своих стихотворениях он повторял неизменно:
Владыки, вам венец и трон
Дает закон, а не природа!
В таких стихотворениях, как "Вольность", "Кинжал", "Андрей Шенье", Пушкин раздает самые нелестные эпитеты "бесславным ударам", "преступной секире", "исчадью мятежа" (Марат), "ареопагу остервенелому" (революционный трибунал 1794 г.). Но все-таки в ту эпоху, под влиянием общего брожения, он еще готов был воспевать "последнего судию позора и обиды, карающий кинжал" и верить, что над "площадью мятежной" может взойти
...день великий, неизбежный
Свободы яркий день...
Однако в середине 20-х годов, еще до события 14 декабря, в политических воззрениях Пушкина совершился определенный переворот. Он разочаровался в своих революционных идеалах. На вопрос о "свободе" он начал смотреть не столько с политической, сколько с философской точки зрения. Он постепенно пришел к убеждению, что "свобода" не может быть достигнута насильственным изменением политического строя, но будет следствием духовного воспитания человечества. /*Эволюция политических воззрений Пушкина, схематически намеченная нами, более подробно прослежена в статье Александра Слонимского - "Пушкин и декабрьское движение" (т. II, стр. 503). (Примеч. В. Я. Брюсова.)*/ Эти взгляды и положены в основу "Медного Всадника". Пушкин выбрал своим героем самого мощного из всех самодержцев, какие когда-либо восставали на земле. Это - исполин-чудотворец, полубог, повелевающий стихиями. Стихийная революция не страшит его, он ее презирает. Но когда восстает на него свободный дух единичного человека, "державец полумира" приходит в смятение. Он покидает свою "огражденную скалу" и всю ночь преследует безумца, только бы своим тяжелым топотом заглушить в нем мятеж души.
"Медный Всадник", действительно, ответ Пушкина на упреки Мицкевича в измене "вольнолюбивым" идеалам юности. "Да, - как бы говорит Пушкин, - я не верю больше в борьбу с деспотизмом силами стихийного мятежа; я вижу всю его бесплодность. Но я не изменил высоким идеалам свободы. Я по-прежнему уверен, что не вечен "кумир с медною главой", как ни ужасен он в окрестной мгле, как ни вознесен он "в неколебимой вышине". Свобода возникнет в глубинах человеческого духа, и "огражденная скала" должна будет опустеть".
II
ВОЗНИКНОВЕНИЕ И СОСТАВ ПОВЕСТИ
Анненков предполагает, что "Медный Всадник" составлял вторую половину большой поэмы, задуманной Пушкиным ранее 1833 года и им не конченной. Отрывок из первой половины этой поэмы Анненков видит в "Родословной моего героя". Однако у нас нет оснований принять такое предположение.
Ни в бумагах Пушкина, ни в его письмах до 1833 года нет никаких указаний на задуманную им большую поэму, в которую "Медный Всадник" входил бы как часть. Достаточно веские доводы позволяют думать, что к работе над "Медным Всадником" толкнули Пушкина сатиры Мицкевича, с которыми мог он познакомиться не раньше конца 1832 года. /*См. предыдущую статью. (Примеч. В. Я. Брюсова).*/ Если и существовал у Пушкина раньше 1833 года замысел поэмы, имевшей что-то общее с "Медным Всадником", то только в самых общих чертах. Так, в одном из набросков "Вступления" Пушкин говорит, что мысль описать петербургское наводнение 1824 года явилась у него под впечатлением первых рассказов об нем. Пушкин даже намекает, что видел в этом как бы свой долг, - долг поэта перед "печальными сердцами" своих современников:
Была ужасная пора!
Об ней начну повествованье.
Давно, когда я в первый раз
Услышал грустное преданье,
Сердца печальные, для вас
Тогда же дал я обещанье
Стихам поверить свой рассказ.
Что касается "Родословной моего героя", то свидетельство рукописей не оставляет сомнения в ее происхождении. Это - часть "Медного Всадника", выделенная из его состава и обработанная как отдельное целое. В первоначальных набросках "Родословная моего героя" была именно родословной позднейшего "бедного Евгения", но Пушкин скоро убедился, что эти строфы нарушают стройность повести, и исключил их. Позднее он сделал из них самостоятельное произведение, дающее родословную некоторого героя, не героя той или иной повести, но "героя" вообще. Кроме того, "Медный Всадник" - создание настолько законченное, его идея настолько полно выражена, что никак нельзя считать "петербургскую повесть" частью какого-то более обширного целого.
Написан "Медный Всадник" в Болдине, где Пушкин после поездки на Урал провел около полутора месяца, с 1 октября 1833 года по середину ноября. Под одним из первых набросков повести есть помета: "6 октября"; под первым списком всей повести: "30 октября". Таким образом, все создание повести заняло меньше месяца.
Можно, однако, не без вероятности допустить, что мысль написать "Медного Всадника" возникла у Пушкина раньше его приезда в Болдино. Вероятно, и некоторые наброски уже были сделаны в Петербурге, - например те, которые написаны не в тетрадях, а на отдельных листах (таков отрывок "Над Петербургом омраченным..."). У нас есть свидетельство, что по пути на Урал Пушкин думал о наводнении 1824 года. По поводу сильного западного ветра, застигшего его в дороге, он писал жене (21 августа) : "Что было с вами, петербургскими жителями? Не было ли у вас нового наводнения? что, если и это я прогулял? досадно было бы".
Из Болдина Пушкин почти никому, кроме своей жены, не писал. С женой же о своих стихах он говорил только как о доходной статье и притом непременно тоном шутки. Поэтому из болдинских писем Пушкина мы ничего не узнаем о ходе его работы над "петербургской повестью". II октября он сообщал: "Я пишу, я в хлопотах". 21 октября: "Я работаю лениво, через пень колоду валю. Начал многое, но ни к чему нет охоты; бог знает, что со мной делается. Старам стала и умом плохам". 30 октября: "Недавно расписался и уже написал пропасть". 6 ноября: "Я привезу тебе стишков много, но не разглашай этого, а то альманашники заедят меня". Самое заглавие "Медного Всадника" здесь не названо, и общий тон шутки не позволяет отнестись с доверием к признанию Пушкина, будто во время работы над повестью у него "ни к чему не было охоты".
Обращаясь к рукописям, мы видим, что повесть стоила Пушкину громадного труда. Каждый ее отрывок, каждый ее стих, прежде чем облечься в свою окончательную форму, являлся в нескольких - иногда до десяти - видоизменениях. Из первоначальных черновых набросков, где еще недостает многих связующих частей, Пушкиным, в особой тетради, был сделан первый свод всей повести. Этот свод, помеченный "30 октября", является второй редакцией повести, так как в нем многое изменено, сравнительно с первыми набросками. Этот список покрыт новыми поправками. дающими третью редакцию. Она дошла до нас также в собственноручном пушкинском списке, сделанном для представления повести государю. Наконец, уже в этом беловом списке (и притом после запрещения повести "высочайшей цензурой") Пушкиным тоже сделан ряд изменений, целые отрывки выкинуты, многие выражения и целые стихи заменены другими и т. д. Таким образом, ныне печатаемый текст надо считать четвертой редакцией повести.
Чтобы дать понятие о работе, затраченной Пушкиным на "Медного Всадника", достаточно сказать, что начало первой части известно нам в шести,вполне обработанных, редакциях. Уже одна из первых кажется настолько законченным созданием, что почти заставляет жалеть о строгости "взыскательного" художника, опустившего из нее многие черты:
Над Петербургом омраченным
Осенний ветер тучи гнал.
Нева, в теченьи возмущенном,
Шумя, неслась. Угрюмый вал,
Как бы проситель беспокойный,
Плескал в гранит ограды стройной
Широких невских берегов.
Среди бегущих облаков
Луны совсем не видно было.
Огни светилися в домах,
На улице взвивался прах
И буйный вихорь выл уныло,
Клубя подол сирен ночных
И заглушая часовых.
2
Фабула "Медного Всадника" принадлежит Пушкину, но отдельные эпизоды и картины повести созданы не без постороннего влияния.
Мысль первых стихов "Вступления" заимствована из статьи Батюшкова "Прогулка в Академию художеств" (1814). "Воображение мое, - пишет Батюшков, - представило мне Петра, который в первый раз обозревал берега дикой Невы, ныне столь прекрасные... Великая мысль родилась в уме великого человека. Здесь будет город, .сказал он, чудо света. Сюда призову все художества, все искусства. Здесь художества, искусства, гражданские установления и законы победят самую природу. Сказал - и Петербург возник из дикого болота". Стихи "Вступления" повторяют некоторые выражения этого места почти буквально.
Перед началом описания Петербурга Пушкин сам делает примечание: "См. стихи кн. Вяземского к графине З - ой". В этом стихотворении кн. Вяземского ("Разговор 7 апреля 1832 года"), действительно, находим несколько строф, напоминающих описание Пушкина:
Я Петербург люблю с его красою стройной,
С блестящим поясом роскошных островов,
С прозрачной ночью - дня соперницей беззнойной,
И с свежей зеленью младых его садов... и т. д.
Кроме того, на описании Пушкина сказалось влияние двух сатир Мицкевича: "Przedmiescia stolicy" и "Petersburg". Проф. Третьяк/*См. предыдущую статью. Мы и здесь пользуемся изложением г. С. Браиловского. (Примеч. В. Я. Брюсова.)*/ доказал, что Пушкин почти шаг за шагом следует за картинами польского поэта, отвечая на его укоры апологией северной столицы. Так, например, Мицкевич смеется над тем. что петербургские дома стоят за железными решетками; Пушкин возражает:
(Люблю)
Твоих оград узор чугунный.

Мицкевич осуждает суровость климата Петербурга: Пушкин отвечает:
Люблю зимы твоей жестокой
Недвижный воздух и мороз.

Мицкевич презрительно отзывается о северных женщинах, белых, как снег, румяных, как раки; Пушкин славит -
Девичьи липа ярче роз

и т. д.
Есть аналогия между изображением "кумира" в "Медном Всаднике" и описанием той же статуи в сатире Мицкевича "Pomnik Piotra Wieikiego".
Образ оживленной статуи мог быть внушен Пушкину рассказом М. Ю. Вьельгорского о некоем чудесном сне. В 1812 году государь, опасаясь неприятельского нашествия, предполагал увезти из Петербурга памятник Петра, но его остановил кн. А. И. Голицын, сообщив, что недавно один майор видел дивный сон: будто Медный Всадник скачет по улицам Петербурга, подъезжает ко дворцу и говорит государю: "Молодой человек! До чего ты довел мою Россию! Но покамест я на месте, моему городу нечего опасаться". Впрочем, тот же образ мог быть подсказан и эпизодом со статуей командора в "Дон Жуане".
Описание наводнения 1824 года составлено Пушкиным по показаниям очевидцев, так как сам он его не видел. Он был тогда в ссылке, в Михайловском. /*Получив первые известия о бедствии, Пушкин сначала отнесся к нему полушутливо и в письме к брату допустил даже по поводу наводнения остроту довольно сомнительного достоинства. Однако, узнав ближе обстоятельства дела, совершенно переменил суждение и, в другом письме к брату, писал: "Этот потоп с ума мне нейдет: он вовсе не так забавен, как с первого взгляда кажется. Если тебе вздумается помочь какому-нибудь нещастному, помогай из онегинских денег, но прошу без всякого шума". (Примеч. В. Я. Брюсова.)*/ Белинский писал: "Картина наводнения написана у Пушкина красками, которые ценою жизни готов бы был купить поэт прошлого века, помешавшийся на мысли написать эпическую поэму Потоп... Тут не знаешь, чему больше дивиться, громадной ли грандиозности описания или его почти прозаической простоте, что вместе взятое доходит до величайшей поэзии". Однако сам Пушкин заявил в предисловии, что "подробности наводнения заимствованы из тогдашних журналов", и прибавил: "любопытные могут справиться с известием, составленным В. Н. Берхом".
Справляясь с книгой Берха ("Подробное историческое известие о всех наводнениях, бывших в С.-Петербурге"), приходится признать, что описание Пушкина, при всей его яркости, действительно "заимствовано". Вот, например, что рассказывает Берх: "Дождь и проницательный холодный ветер ссамого утра наполняли воздух сыростью... С рассветом... толпы любопытных устремились на берега Невы, которая высоко воздымалась пенистымиволнами и с ужасным шумом и брызгами разбивала их о гранитные берега... Необозримое пространство вод казалось кипящею пучиною... Белая пена клубилась над водными громадами, которые, беспрестанно увеличиваясь, наконец, яростно устремились на берег... Люди спасались, как могли". И далее: "Нева, встретив препятствие в своем течении, возросла в берегах своих, наполнила каналы и через подземные трубы хлынула в виде фонтанов на улицы. В одно мгновение вода полилась через края набережных".
Все основные черты этого описания повторены Пушкиным, частью в окончательной редакции повести, частью в черновых набросках.
...дождь унылой
В окно стучал, и ветер выл.
________________________________________

По утру над ее брегами
Теснился толпами народ,
Любуясь брызгами, горами
И пеной разъяренных вод.
________________________________________

Нева бродила, свирепела,
Приподымалась и кипела,
Котлом клокоча и клубясь.
________________________________________
Нева всю ночь
Рвалася к морю, против бури
И спорить стало ей не в мочь!
И вот от их/*Не совсем понятно, к чему относится слово "их", как здесь, так и в соответственном месте окончательной редакции:
...Рвалася к морю против бури,
Не одолев их мощной дури.
Вероятно, Пушкин имел в виду "море" и "бурю", или "ветры", о которых сказано дальше: Но силой ветров от залива Перегражденная Нева...
Кстати, во всех изданиях до сих пор печаталось "ветра" вместо "ветров" (как читается во всех рукописях). {Примеч. В. Я. Брюсова.)*/свирепой дури
Пошла клокоча и клубясь.
И вдруг, как тигр остервенясь,
Через железную ограду
Волнами хлынула по граду.
________________________________________
Перед нею
Все побежало, все вокруг
Вдруг опустело... Воды вдруг
Втекли в подземные подвалы;
К решеткам хлынули каналы.
________________________________________
Перед Невою
Народ бежал. Навстречу ей
Каналы хлынули; из труб
Фонтаны брызнули.
В первоначальных вариантах описания воспроизвел Пушкин в стихах и ходивший по городу анекдот о гр. В. В. Толстом, позднее рассказанный кн. П. А. Вяземским/*См. в Истории текста. (Примеч. В. Я. Брюсова.)*/.
Во всяком случае, Пушкин вполне имел право сказать в одном из своих примечаний, сравнивая свое описание наводнения с описанием Мицкевича (у которого изображен вечер перед наводнением): "наше описание вернее"...
3
По числу стихов "Медный Всадник" - одна из наиболее коротких поэм Пушкина. В нем в окончательной редакции всего 464 стиха, тогда как в "Цыганах" - 537, в "Полтаве" - около 1500 и даже в "Бахчисарайском фонтане" - около 600. Между тем замысел "Медного Всадника" чрезвычайно широк, едва ли нс шире, чем во всех других поэмах Пушкина. На протяжении менее чем 500 стихов Пушкин сумел уместить и думы Петра "на берегу варяжских волн", и картину Петербурга в начале XIX века, и описание наводнения 1824 года, и историю любви и безумия бедного Евгения, и свои раздумья над делом Петра. Пушкин нашел возможным даже позволить себе, как роскошь, несколько шуток, например, упоминание о графе Хвостове.
Язык повести крайне разнообразен. В тех частях, где изображается жизнь и думы чиновника, он прост, почти прозаичен, охотно допускает разговорные выражения ("жизнь куда легка", "препоручу хозяйство", "сам большой" и т.п.). Напротив, там, где говорится о судьбах России, язык совершенно меняется, предпочитает славянские формы слов, избегает выражений повседневных, как, например:
Прошло сто лет - и юный град.
Полнощных стран краса и диво.
Из тьмы лесов, из топи блат
Вознесся пышно, горделиво.
Однако усеченных прилагательных Пушкин явно избегает, и во всей повести их всего три: "вешни дни", "минувши времена", "сонны очи".
Своеобразную особенность стиха "Медного Всадника" составляет обилие цезур. Ни в одной из своих поэм, писанных четырехстопным ямбом, не позволял себе Пушкин так часто, как в "Медном Всаднике", остановки по смыслу внутри стиха. По-видимому, в "Медном Всаднике" он сознательно стремился к тому, чтобы логические деления не совпадали с делениями метрическими, создав этим впечатление крайней непринужденности речи. Особенно много таких примеров в стихах, рассказывающих о Евгении, например:
Сидел недвижный, страшно бледный
Евгений. Он страшился бедный
Не за себя.
________________________________________

Евгений за своим добром
Нс приходил. Он скоро свету
Стал чужд. Весь день бродил пешком,
А спал на пристани.
________________________________________
Раз он спал
У Невской пристани. Дни лета
Клонились к осени. Дышал
Ненастный ветер.
Замечательно, что почти все новые отделы повести (как бы ее отдельные главы) начинаются с полустиха, В общем приблизительно в трети стихов "Медного Всадника" в середине стиха стоит точка, и более чем в половине внутри стиха есть логическая остановка речи.
В употреблении рифм в "Медном Всаднике" Пушкин остался верен своему правилу, высказанному им в "Домике в Коломне":
Мне рифмы нужны, все готов сберечь я.
В "Медном Всаднике" множество рифм самых обыкновенных (ночи - очи, конь - огонь и т.д.), еще больше глагольных (сел - глядел, злились - носились, узнал - играл и т.д.), но есть и несколько "редких" (солнца - чухонца, режет - скрежет) и целый ряд "богатых" (живые - сторожевые, пени - ступени, завывая - подмывая, главой - роковой и т. д.). Как и в других стихотворениях, Пушкин по произношению свободно рифмует прилагательные на ый с наречиями на о (беззаботный - охотно).
По звуковой изобразительности стих "Медного Всадника" знает мало соперников. Кажется, ни в одном из своих созданий не пользовался Пушкин так часто, как в "петербургской повести", всеми средствами аллитерации, игры гласными и согласными и т. п. Примером их может служить четверостишие:
И блеск, и шум, и говор балов,
А в час пирушки холостой
Шипенье пенистых бокалов
И пунша пламень голубой.
Но верха изобразительности достигает стих "Медного Всадника" в сцене преследования бедного Евгения. Повторением одних и тех же рифм, повторением несколько раз начальной буквы в стоящих рядом словах и упорным повторением звуков к, г и х - дает Пушкин живое впечатление "тяжело-звонкого скаканья", эхо которого звучит по пустой площади, как грохотанье грома.
И он по площади пустой
Бежит и слышит за собой
Как будто грома грохотанье,
Тяжело-звонкое скаканье
По потрясенной мостовой.
И, озарен луною бледной,
Простерши руку в вышине,
За ним несется Всадник Медный
На звонко скачущем коне;
И во всю ночь безумец бедный
Куда стопы ни обращал,
За ним повсюду Всадник Медный
С тяжелым топотом скакал.
Однако в повести заметны и следы некоторой торопливости в обработке формы. Три стиха остались вовсе без рифмы, а именно:
На город кинулась. Пред нею...
________________________________________

И не нашел уже следов...
________________________________________

А спал на пристани. Питался...
В первоначальных редакциях первый и последний из этих стихов имеют свою рифму:
Всей тяжкой силою своею
Пошла на приступ. Перед нею
Народ бежал и скрылся вдруг.
________________________________________

А спал на пристани. Питался
Из окон брошенным куском;
Уже почти не раздевался,
И платье ветхое на нем
Рвалось и тлело...
4
Как известно, в 1826 году государь выразил желание лично быть цензором Пушкина. Все свои новые произведения, до их напечатания, Пушкин должен был представлять, через Бенкендорфа, в эту "высочайшую цензуру".
6 декабря 1833 года, вскоре по возвращении из Болдина, Пушкин обратился с письмом к Бенкендорфу, прося позволения представить его сиятельству "стихотворение", которое желал бы напечатать. Надо полагать, что то был "Медный Всадник". 12 декабря рукопись "Медного Всадника" была уже возвращена Пушкину. "Высочайшая цензура" нашла в повести целый ряд предосудительных мест.
Мы не знаем, как отнесся к запрещению повести сам Пушкин. Последние годы своей жизни он провел в строгом духовном одиночестве и, по-видимому, никого не посвящал в свою внутреннюю жизнь. В своих письмах он сделался крайне сдержан и уже не позволял себе той увлекательной болтовни обо всем, что его интересует, которая составляет главную прелесть его писем из Михайловского. Даже в записях своего дневника, который он вел последние годы жизни, Пушкин был очень осторожен и не допускал ни одного лишнего слова.
В этом дневнике под 14 декабря записано: "11-го получено мною приглашение от Бенкендорфа явиться к нему на другой день утром. Я приехал. Мне возвращают Медный Всадник с замечаниями государя. Слово кумир не пропущено высочайшей цензурою; стихи:
И перед младшею столицей
Померкла старая Москва,
Как перед новою царицей
Порфироносная вдова -

вымараны. На многих местах поставлен - ? - . Все это делает мне большую разницу. Я принужден был переменить условие со Смирдиным".
Ничего больше не узнаем мы и из писем Пушкина. В декабре 1833 года он писал Нащокину: "Здесь имел я неприятности денежные: я сговорился было со Смирдиным и принужден был уничтожить договор, потому что Медного Всадника цензура не пропустила. Это мне убыток". Ему же Пушкин повторял в другом, позднейшем письме: "Медный Всадник не пропущен, - убытки и неприятности". Погодину, в ответ на его вопрос, Пушкин сообщил кратко: "Вы спрашиваете о Медном Всаднике, о Пугачеве и о Петре. Первый не будет напечатан".
Из этих сухих сообщений можно заключить только то, что Пушкин хотел напечатать "петербургскую повесть" (значит, считал ее законченной, обработанной) и что он познакомил с ней своих друзей.
Сам Пушкин верил, что его рукописи рассматриваются непосредственно государем. Он полагал, что и рукопись "Медного Всадника" возвращена ему "с замечаниями государя". Но в настоящее время достаточно выяснено, что рукописи Пушкина рассматривались в канцелярии Бенкендорфа и что государь только повторял, иногда сохраняя все полемические выпады, критические замечания этой канцелярии. Внутренний смысл "Медного Всадника", конечно, этой цензурой понят не был, но целый ряд отдельных выражений показался ей недопустимым.
До нас дошла, по-видимому, та самая рукопись, которая была представлена на рассмотрение государю (Пушкин пишет: "Мне возвращен Медный Всадник..."). В этой рукописи стихи о "померкшей Москве", о которых Пушкин говорит в дневнике, зачеркнуты карандашом и сбоку отмечены знаком NB. Знак вопроса поставлен против тех стихов, где впервые появляется Медный Всадник.
Над возмущенною Невою
Стоит с простертою рукою
Кумир на бронзовом коне.

Во второй части знак вопроса поставлен против повторения этих стихов:
Кумир с простертою рукою
Сидел на бронзовом коне.

Далее отмечены и подчеркнуты три последних стиха в четверостишии:
Кто неподвижно возвышался
Во мраке медною главой,
Того, чьей волей роковой
Над морем город основался.

Еще далее отмечены стихи:
О, мощный властелин Судьбы,
Не так ли ты над самой бездной,
На высоте, уздой железной,
Россию поднял на дыбы?
Наконец, подчеркнуты выражения "горделивый истукан" и "строитель чудотворный" и отчеркнуты все стихи, начиная со слов безумца, обращенных к "кумиру", до конца страницы.
В другой рукописи, списке, сделанном писарской рукой, сохранились следы поправок Пушкина, начатых, видимо, с целью смягчить указанные ему выражения. Слово "кумир" Пушкин заменил словом "седок" и в четверостишии о "померкшей Москве" восстановил первоначальный вариант второго стиха ("Главой склонилася Москва"). Однако до конца Пушкин своих поправок не довел и предпочел отказаться от печатания повести. "Поэма Пушкина о наводнении превосходна, но исчеркана (т.е. исчеркана цензурою), и потому не печатается", - писал кн. П. Вяземский А. И. Тургеневу.
При жизни Пушкина из "Медного Всадника" был напечатан только отрывок "Вступления" под заглавием "Петербург". По смерти Пушкина повесть была напечатана с поправками Жуковского, по-своему смягчившего все спорные места. Долгое время Россия знала одно из значительнейших созданий Пушкина только в искаженном виде. Исправление текста по подлинным рукописям Пушкина, начатое Анненковым, продолжалось до последнего времени. Подлинное чтение стихов о "кумире" восстановлено только в издании П. Морозова 1904 года. Однако некоторые стихи только в настоящем издании впервые появляются в том виде, как их написал Пушкин.
1909

http://www.magister.msk.ru/library/push ... usv001.htm
Свернуть

_________________
Всем! Всем! Всем! Здравствуйте!


Вернуться к началу
 Профиль  
Ответить с цитатой  
 Заголовок сообщения: Re: А.С. Пушкин "Медный всадник"
Непрочитанное сообщениеДобавлено: 10 июн 2015, 18:27 
Не в сети
Аватара пользователя

Зарегистрирован: 26 фев 2010, 22:03
Сообщения: 3765
Откуда: Мурманск
Ой ! Это что - новая тема такая ? Слоооожно. В двух-то словах. Но символ - это символ. Конь - над бездной ! Задние копыта - еще упираются в твердь, а передние... требуют ЧУДА ! Ибо...где Всадник окажется - Бог весть. Многозначная скульптура. А поэма Пушкина гениальна. Он не напечатал ее при жизни. По легенде после смерти поэта Евгений Баратанский , разбирая бумаги покойного, нашел рукопись МЕДНОГО ВСАДНИКА. Прочел и воскликнул (рядом оказались друзья-товарищи из поэтического цеха); "Нет ! Кто бы мог подумать ? Пушкин - гений!" С тех пор ТАК и думают, что...гений.

А поэма предвосхищает и дальнейшую литературу русскую и историю России. В "Ужо Тебе! " - безумное пророчество ВОЗМЕЗДИЯ. За что ? За СВЕРХчеловеческое. За этот ПРЫЖОК коня со Всадником - над бездной. Весь петербургский ТЕКСТ и КОНТЕКСТ здесь. Ух! )))


Вернуться к началу
 Профиль  
Ответить с цитатой  
 Заголовок сообщения: Re: А.С. Пушкин "Медный всадник"
Непрочитанное сообщениеДобавлено: 10 июн 2015, 21:56 
Не в сети
Аватара пользователя

Зарегистрирован: 26 фев 2010, 18:05
Сообщения: 3757
Откуда: Уфа
Отражения Всадника вверх и вниз у Д.Андреева
Цитата:
.............................................
Мне остаётся сказать несколько слов о Друккарге — единственном из шрастров, воспоминания о котором поднимаются в круг моей дневной памяти. Центр главного из городов Друккарга составляет сооружение высотою около километра: капище. О статуе праигвы, мчащегося верхом на распростёршем крылья раругге, я уже говорил; и если отдалённым подобием этой статуи нужно считать в Энрофе Медного Всадника, то с капищем трансфизически связано совсем иное, знакомое нам здание: мавзолей.
..............................

Цитата:
....................
Описание Дуггура можно закончить небольшим штрихом. В Дуггуро-Петербурге, так же, как в Друккарге, так же, как в Небесной России, есть двойник — лучше сказать, тройник — огромной статуи Всадника. Но здесь этот Всадник мчится не на раругге, как в столице российского античеловечества, и, конечно, не на заоблачном белом коне, как в небесном Петербурге. Здесь — это изваяние первооснователя этого преисподнего города с бурно пылающим и дымящимся факелом в простёртой руке. Отличие этой фигуры ещё и в том, что она мчится не на коне, а на исполинском змее. Может быть, теперь поймёт читающий эту книгу, о чём и о ком говорил Александр Блок в стихах, исполненных настоящего прозрения:


Сойдут глухие вечера,
Змей расклубится над домами.
В руке протянутой Петра
Запляшет факельное пламя.
Зажгутся нити фонарей,
Блеснут витрины и тротуары
В мерцаньи тусклых площадей
Потянутся рядами пары.
Плащами всех укроет мгла,
Потонет взгляд в манящем взгляде.
Пускай невинность из угла
Протяжно молит о пощаде!
Там, на скале, весёлый царь
Взмахнул зловонное кадило,
И ризой городская гарь
Фонарь манящий облачила!
Бегите все на зов! на лов!
На перекрестки улиц лунных!
Весь город полон голосов,
Мужских — крикливых, женских — струнных.
Он будет город свой беречь,
И, заалев перед денницей,
В руке простёртой вспыхнет меч
Над затихающей столицей.


Что в руке первооснователя Дуггура рано или поздно, вместо факела, вспыхивает меч кары, меч кармы — это понятно. И каждая душа человеческая, побывавшая в этом тёмнолунном городе, не может не помнить этого, хотя бы и совсем смутно. Не вполне понятно другое: в какой мере самому Блоку были ясны взаимосвязи между Дуггуром и нашим миром. Об этом я попытаюсь высказать некоторые наблюдения в тех главах книги, которые посвящены проблеме метаисторического смысла художественной гениальности.
..................................................................

Цитата:
.......................................
Небесная Россия.
Эмблематический образ: многохрамный розово-белый город на высоком берегу над синей речной излучиной.
Как и остальные затомисы, Небесная Россия, или Святая Россия, связана с географией трёхмерного слоя, приблизительно совпадая с очертаниями нашей страны. Некоторым нашим городам соответствуют её великие средоточия; между ними — области просветлённо прекрасной природы. Крупнейшее из средоточий — Небесный Кремль, надстоящий над Москвою. Нездешним золотом и нездешней белизной блещут его святилища. А над мета-Петербургом, высоко в облаках того мира, высится грандиозное белое изваяние мчащегося всадника: это — не чьё-либо личное изображение, а эмблема, выражающая направленность метаисторического пути. Меньшие средоточия рассеяны по всему затомису; среди них — и метакультурные вершины других наций, составляющих вместе с русской единый сверхнарод. Здесь пребывают синклиты Украины, Грузии, Армении; теперь к этому затомису начинает примыкать и синклит народа болгарского вместе со своими небесными городами. Общая численность обитателей Небесной России мне неизвестна, но я знаю, что около полумиллиона просветлённых находится теперь в Небесном Кремле.
.........................................

Даниил Андреев. Роза Мира.
Свернуть


Вернуться к началу
 Профиль  
Ответить с цитатой  
 Заголовок сообщения: Re: А.С. Пушкин "Медный всадник"
Непрочитанное сообщениеДобавлено: 10 июн 2015, 22:03 
Не в сети

Зарегистрирован: 06 ноя 2014, 18:10
Сообщения: 2728
Откуда: Новосибирск
Djuley писал(а):
[spoiler=Отражения Всадника вверх и вниз у Д.Андреева].............................................

:du_ma_et: Уй-юй-юй,Вам что,эта книжка нравится? :sh_ok: Ну Вы даёте,дядя...я на неё 3 года назад кусок недели убила, полная интоксикация для головы...
А "Медного всадника" понять не могу.В школе была отделана,как те маленькие дельты...умом понимаю,а вот мембраной--нет. :-(


Вернуться к началу
 Профиль  
Ответить с цитатой  
 Заголовок сообщения: Re: А.С. Пушкин "Медный всадник"
Непрочитанное сообщениеДобавлено: 10 июн 2015, 22:14 
Не в сети
Аватара пользователя

Зарегистрирован: 26 фев 2010, 18:05
Сообщения: 3757
Откуда: Уфа
Сеньорита, книжка из великих книг 20го века.
Интоксикация в смысле бред, или яд?


Вернуться к началу
 Профиль  
Ответить с цитатой  
 Заголовок сообщения: Re: А.С. Пушкин "Медный всадник"
Непрочитанное сообщениеДобавлено: 10 июн 2015, 22:17 
Не в сети

Зарегистрирован: 06 ноя 2014, 18:10
Сообщения: 2728
Откуда: Новосибирск
Djuley писал(а):
Книжка из великих книг 20го века.
Интоксикация в смысле бред, или яд?

Яд,дядя,он самый.Никакого другого значения я в это слово никогда и не вкладываю.Серьёзно,такое чувство,как будто вся кровь и всё серое вещество испорчены...если Вам обидно за книжку--тогда извините,это я просто ощущения описываю.И это,меня всякие игвы и раруги до сих пор иногда кошмарят.


Вернуться к началу
 Профиль  
Ответить с цитатой  
 Заголовок сообщения: Re: А.С. Пушкин "Медный всадник"
Непрочитанное сообщениеДобавлено: 10 июн 2015, 22:23 
Не в сети
Аватара пользователя

Зарегистрирован: 26 фев 2010, 18:05
Сообщения: 3757
Откуда: Уфа
Ага, тогда неча, личная непереносимость.


Вернуться к началу
 Профиль  
Ответить с цитатой  
 Заголовок сообщения: Re: А.С. Пушкин "Медный всадник"
Непрочитанное сообщениеДобавлено: 11 июн 2015, 10:25 
Не в сети
Аватара пользователя

Зарегистрирован: 17 авг 2012, 18:07
Сообщения: 5118


Вернуться к началу
 Профиль  
Ответить с цитатой  
 Заголовок сообщения: Re: А.С. Пушкин "Медный всадник"
Непрочитанное сообщениеДобавлено: 11 июн 2015, 11:12 
Не в сети
народный корреспондент
народный корреспондент
Аватара пользователя

Зарегистрирован: 26 фев 2010, 20:07
Сообщения: 3756
Откуда: Ульяновск
Первый раз была в Петербурге, тогда еще Ленинграде, когда мне было 12 лет. И та, первая, встреча с Медным всадником мне особенно запомнилась.
К Сенатской площади мы подходили со стороны набережной. Памятник стал виден уже издалека. “Вон Медный всадник”, - сказала мама. “Где?” – недоумевала я. “Ну вон же, вон”.
Огромная скала, конь, всадник. Сказать, что я была разочарована, это ничего не сказать.
Про Медный всадник я уже знала. Уже была прочитана поэма Пушкина и рассмотрены иллюстрации Бенуа.

Изображение

Изображение

Они-то и создали в моем воображении невероятно огромный, просто громадный образ Медного всадника. И вдруг... обычный конный памятник, каких в Питере уже немало было видено мной. Ну… может и не обычный, может и побольше всех остальных. Но я-то представляла больше на порядок, нечто невообразимо громадное, рядом с чем ты маленькая-премаленькая песчинка.
В общем образ, созданный поэмой, и образ, созданный памятником, разошлись друг от друга достаточно далеко. Пушкин явно писал о чем-то другом. Не просто о памятнике и не столько о нем, сколько о чем-то важном и сложном, что живет в наших душах.

В своей статье о Медном всаднике Брюсов, проанализировав не только текст поэмы, но и все черновые наброски, и дневниковые записи Пушкина, делает вывод.
“В начале "Вступления" Пушкин не нашел нужным назвать по имени своего первого героя, так как достаточно о нем сказать "Он", чтобы стало ясно, о ком речь. Введя в действие своего второго героя, Пушкин также не назвал его, находя, что "прозванья нам его не нужно". Изо всего, что сказано в повести о Петре Великом, нельзя составить определенного облика: все расплывается во что-то громадное, безмерное, "ужасное". Нет облика и у "бедного" Евгения, который теряется в серой, безразличной массе ему подобных "граждан столичных". Приемы изображения того и другого, - покорителя стихий и коломенского чиновника, - сближаются между собою, потому что оба они - олицетворения двух крайностей: высшей человеческой мощи и предельного человеческого ничтожества”.

И это не просто две крайности. Это два полюса одного и того же явления.
Медный всадник не просто памятник Петру I – это памятник власти одной человеческой воли над другими. Евгений не просто маленький серенький незаметный человек – это символ того, который бессознательно эту власть над собой принимает, приемлет и покоряется ей. Покоряется, чтобы справиться с собственной тревогой и собственным страхом перед огромным и до конца не подвластным человеку миром природных стихий и всевозможных врагов.
Для себя он оставляет смиренную простую трудовую жизнь.

"Жениться? Мне? зачем же нет?
Оно и тяжело, конечно;
Но что ж, я молод и здоров,
Трудиться день и ночь готов;
Уж кое-как себе устрою
Приют смиренный и простой
И в нем Парашу успокою.
Пройдет, быть может, год-другой -
Местечко получу, Параше
Препоручу семейство наше
И воспитание ребят...
И станем жить, и так до гроба
Рука с рукой дойдем мы оба,
И внуки нас похоронят..."


Собственно говоря, это ведь мечты любого и каждого во все эпохи и во всех странах. Это даже не столько мечта, сколько ее эскиз, план, основной костяк, главные ее пункты. Дальше каждый из нас разворачивает ее под свои задачи, желания и предпочтения. Не зря Пушкин так строг был к этому образу. И убрал из него практически всё сколь-нибудь намекающее на индивидуальное отличие.
Однако реализовать эту мечту можно только в устойчивом надежном мире. И в основе этого мира в данном случае лежит воля и мощь Петра I.
Красуйся, град Петров, и стой
Неколебимо как Россия,
Да умирится же с тобой
И побежденная стихия;
Вражду и плен старинный свой
Пусть волны финские забудут
И тщетной злобою не будут
Тревожить вечный сон Петра!

Но стихия не побеждена. Играючи она затопляет город и, наигравшись, оставляет его растерзанным и разоренным.
Мечтой жило сознание Евгения. И вот мечте, что была единственным смыслом его жизни, пришел конец.
Он оглушен
Был шумом внутренней тревоги.

Шум внутренней тревоги погружает душу в хаос безумия. И лишь однажды проясняется его чело. Он находит причину.

Кругом подножия кумира
Безумец бедный обошел
И взоры дикие навел
На лик державца полумира.
Стеснилась грудь его. Чело
К решетке хладной прилегло,
Глаза подернулись туманом,
По сердцу пламень пробежал,
Вскипела кровь. Он мрачен стал
Пред горделивым истуканом
И, зубы стиснув, пальцы сжав,
Как обуянный силой черной,
"Добро, строитель чудотворный! -
Шепнул он, злобно задрожав, -
Ужо тебе!.." И вдруг стремглав
Бежать пустился.


Вот она причина: тот по чьей воле оказался здесь он и его Параша, тот и виноват.
Взбунтовался Евгений и тотчас же испугался бунта, потому что весь тот страх, который он отодвинул от себя за границу Медного всадника, т.е. чужой воли, соскочил с пьедестала и начал его преследовать.
Этот его непроговоренный, неосознанный страх преследовал всю ночь Евгения, пока тот снова не смирился, не сдался и не признал мощь чужой человеческой воли над своей собственной.
И с той поры, когда случалось
Идти той площадью ему,
В его лице изображалось
Смятенье. К сердцу своему
Он прижимал поспешно руку,
Как бы его смиряя муку,
Картуз изношенный сымал,
Смущенных глаз не подымал
И шел сторонкой.


Впрочем в поэме есть третий герой. Это Автор. Это он любуется творением Петра. Это он наблюдает страшный разгул стихии. Это он сочувствует Евгению.
Медный всадник для Пушкина всего лишь кумир, истукан. Историческая личность Петра I гораздо сложнее и отношение к нему у Пушкина тоже было сложное и неоднозначное. Пушкин любит град Петра, его творенье. Отдавая должное величию его личности, он, тем не менее, отмечает, что в основе этого величия лежало презрение и пренебрежение к тому самому мелкому и слабому человеку, который его возвеличивал.
“Однако Пушкин всегда видел в Петре и крайнее проявление самовластия, граничащее с деспотизмом. "Петр I презирал человечество, может быть, более, чем Наполеон", писал Пушкин в "Исторических замечаниях". Тут же добавлено, что при Петре Великом в России было "всеобщее рабство и безмолвное повиновение". "Петр Великий одновременно Робеспьер и Наполеон, воплощенная революция", писал Пушкин в 1831 году. В "Материалах для истории Петра Великого" Пушкин на каждом шагу называет указы Петра то "жестоким", то "варварским", то "тиранским". В тех же "Материалах" читаем: "Сенат и Синод подносят ему титул: отца отечества, всероссийского императора и Петра Великого. Петр недолго церемонился и принял их". Вообще, в этих "Материалах" Пушкин, упоминая бегло о тех учреждениях Петра, которые суть "плоды ума обширного, исполненного доброжелательства и мудрости", - усердно выписывает те его указы, по поводу которых ему приходится говорить о "своевольстве и варварстве", о "несправедливости и жестокости", о "произволении самодержца".”

Петр I, впрочем как и любой другой исторический деятель, становится кумиром, когда за его образ отодвигаются твои собственные страхи, а к его пьедесталу приносятся твои собственные надежды. И он остается человеком, когда начинаешь любить то, что он создал. Любовь всегда требует твоих собственных сил, твоей собственной воли и твоей собственной ответственности, за тот мир, который был создан и воздвигнут другой волей и мощью.

_________________
Всем! Всем! Всем! Здравствуйте!


Вернуться к началу
 Профиль  
Ответить с цитатой  
 Заголовок сообщения: Re: А.С. Пушкин "Медный всадник"
Непрочитанное сообщениеДобавлено: 11 июн 2015, 21:51 
Не в сети
Аватара пользователя

Зарегистрирован: 26 фев 2010, 18:05
Сообщения: 3757
Откуда: Уфа
Какой след оставляет? Допустим, оставляет ощущение разорванности. Да, гений Петра понятен, и знати он, наверняка, был понятен. А низам был понятен? Да, Всадник гений и конь ему под стать - рванули в стремлении что есть мочи в Европы но, рванули по костям, и хозяева костей и им подобные даже и не успели понять - куда рванули и зачем и что им от того, кроме как прерогатива укладывать костями пути сильных Мира сего. А прерогатива иметь стремления не их удел, живи себе, плыви по течению, а когда придёт время - решат за тебя сильные Мира, когда в следующий раз понадобятся твои кости.


Вернуться к началу
 Профиль  
Ответить с цитатой  
 Заголовок сообщения: Re: А.С. Пушкин "Медный всадник"
Непрочитанное сообщениеДобавлено: 11 июн 2015, 22:30 
Не в сети
народный корреспондент
народный корреспондент

Зарегистрирован: 01 мар 2010, 13:48
Сообщения: 4306
Откуда: Нижний Новгород
Интересно, с психологической точки зрения разобрать бы символы: разбушевавшаяся Нева, медный император, маленький,раздавленный стихией и властью Евгений.
В поэме есть такие строки (которые могут послужить поэтической иллюстрацией к идущему сейчас Радиотеатре СН о страхе):
Цитата:
Тогда, на площади Петровой,
Где дом в углу вознесся новый,
Где над возвышенным крыльцом
С подъятой лапой, как живые,
Стоят два льва сторожевые,
На звере мраморном верхом,
Без шляпы, руки сжав крестом,
Сидел недвижный, страшно бледный
Евгений. Он страшился, бедный,
Не за себя. Он не слыхал,
Как подымался жадный вал,
Ему подошвы подмывая,
Как дождь ему в лицо хлестал,
Как ветер, буйно завывая,
С него и шляпу вдруг сорвал.

291
Его отчаянные взоры
На край один наведены
Недвижно были. Словно горы,
Из возмущенной глубины
Вставали волны там и злились,
Там буря выла, там носились
Обломки... Боже, боже! там —
Увы! близехонько к волнам,
Почти у самого залива —
Забор некрашеный, да ива
И ветхий домик: там оне,
Вдова и дочь, его Параша,
Его мечта... Или во сне
Он это видит? иль вся наша
И жизнь ничто, как сон пустой,
Насмешка неба над землей?
И он, как будто околдован,
Как будто к мрамору прикован,
Сойти не может! Вкруг него
Вода и больше ничего!
И, обращен к нему спиною,
В неколебимой вышине,
Над возмущенною Невою
Стоит с простертою рукою
Кумир на бронзовом коне.

Евгений сидит на мраморном льве,
а медный Пётр - на вздыбленном коне.


Вернуться к началу
 Профиль  
Ответить с цитатой  
 Заголовок сообщения: Re: А.С. Пушкин "Медный всадник"
Непрочитанное сообщениеДобавлено: 11 июн 2015, 22:59 
Не в сети
народный корреспондент
народный корреспондент

Зарегистрирован: 01 мар 2010, 13:48
Сообщения: 4306
Откуда: Нижний Новгород
ФАУСТ И ПЕТР НА БЕРЕГУ МОРЯ. От Гете к Пушкину.
Михаил Эпштейн
http://www.emory.edu/INTELNET/pn_faust_petr.html
Цитата:
Гете и Пушкин представляют собой сходные этапы в становлении национальных словесностей - когда из хаоса мыслей и чувств, обуревающих нацию, впервые рождается ясная, кристаллически стройная форма, способная служить вечным, классическим образцом. Тема обуздания взволнованной стихии потому так важна для обоих поэтов, что цель их собственных устремлений была столь же строга и величава: "из тьмы лесов, из топи блат" еще не построенной культуры, слитой своими "мшистыми, топкими берегами" с вольницей и сумятицей неоформленной, художественно не претворенной жизни, возвести "юный град", вычеканить образ нации в ее собственном уме, создать образец духовного зодчества. Все мироощущение Гете и Пушкина классично в том смысле, что и в истории, и в поэзии они более всего ценят момент вызревания формы из хаоса - подвиг объективного художества.

Цитата:
Общность двух произведений позволяет обнаружить их гораздо более существенные различия. "Медный всадник" начинается тем, чем, по сути, завершается "Фауст": картиной прекрасного города, возникшего среди болот благодаря труду и жертвам тысяч [6]. В "Фаусте" есть замысел и начало с его исполнения, процесс труда, в "Медном всаднике" - результат. То, в чем Фауст находит "конечный вывод мудрости земной",- власть над природой, достигаемая каждодневной борьбой, - в "Медном всаднике" есть лишь начальная данность, предшествующая главным событиям. Пушкин как бы допускает: хорошо, пусть Фаустов труд тяжел, долог, но вот он увенчался успехом - там, где раньше гуляли волны, теперь гранит и мосты. Что же дальше? Пушкин отвечает, следуя исторической подсказке: наводнение. Если в "Фаусте" речь идет об осушении болот, то в "Медном всаднике" - о наводнении города. Стихия, было укрощенная, оказывается сильнее препон, поставленных человеком,- она перехлестывает через гранит, она рушит кров и приносит гибель тысячам людей - там, где раньше от нее на бедном челне легко спасался убогий чухонец. Доверял ей, не ограждался - и жил; а обитатели роскошной столицы полумира гибнут, потому что роковая воля основателя противопоставила их стихии, повела с ней, выражаясь по-фаустовски, "на бой" (чтобы не просто жить, но оказаться "достойным жизни": "Лишь тот достоин жизни и свободы, Кто каждый день за них идет на 6oй!"). И вот море принимает вызов: "Осада! приступ! злые волны..." Вот на чем делает ударение Пушкин - на попятном движении стихии, возвращающейся в свои законные, природой определенные места. У Гете созидательная воля человека торжествует, у Пушкина она подвергается жесточайшему испытанию, обнаруживает свою неполноту и несовершенство.


Цитата:
Своеобразие Петра у Пушкина состоит в том, что здесь нет разделения человеческой и дьявольской ипостасей, как в образах Фауста и Мефистофеля у Гете. Петр - то и другое. Когда он стоит на берегу пустынных волн, полный великих дум, когда пышно расцветает на берегу Невы основанный им город - он Фауст, "строитель чудотворный". Но чудо, воздвигшее Петербург, имеет ту же неприятную, нечистую окраску, что и ночные "работящие" огни в "Фаусте". Еще при жизни Петра о нем сложилась легенда как об Антихристе - основание этому дали не только шутовские богослужения Петра, упразднение патриаршества, но и кощунства, связанные с построением Петербурга: например, было приостановлено по всей России строительство каменных церквей, потому что весь камень и все каменщики в принудительном порядке отправлялись на строительство новой столицы. Так что известные слова Писания: "На сем камне воздвигну я церковь свою",- обращенные к апостолу Петру, были царем Петром выворочены наизнанку: из церквей - в буквальном смысле слова - изымался камень. В самом начале пушкинской "Истории Петра" есть знаменательная фраза: "Народ почитал Петра антихристом" [8],- и вряд ли в поэме эта народная точка зрения на Петра могла быть cовершенно обойдена.

Но дело не только в легенде, а и в том конкретном поэтическом произведении, на которое Пушкин ориентировался при написании "Медного всадника",- речь идет о знаменитом "Отрывке" из третьей части "Дзядов" Мицкевича, целиком посвященном России. Город Петра здесь толкуется как создание самых злых, сатанинских сил истории, обреченное - рано или поздно - Божьему гневу и разрушению:

Рим создан человеческой рукою,
Венеция богами создана;
Но каждый согласился бы со мною,
Что Петербург построил сатана.

Для Мицкевича Петербург - это город, взошедший на крови ("Втоптал тела ста тысяч мужиков, И стала кровь столицы той основой") и потому не способный произрастить на своей почве ничего истинно великого ("Нe зреет хлеб на той земле сырой, Здесь ветер, мгла и слякоть постоянно"). "Медный всадник" обычно толкуется как пушкинский полемический ответ на уничижительную картину русской столицы, данную мятежным поляком [9]. И действительно, все Вступление в поэму исполнено восхищения перед державной мощью города:

Люблю тебя, Петра творенье,
Люблю твой строгий, стройный вид,
Невы державное теченье,
Береговой ее гранит,
Твоих оград узор чугунный...

Здесь и далеe Пушкин перечисляет многие черты петербургского пейзажа, отрицательно преподнесенные Мицкевичем, и придает им всем положительное значение. Там, где для польского поэта - угнетающая ровность и прямота ("Все ровно: крыши, стены, парапет, Как батальон, что заново одет"), там для русского поэта - "строгий, стройный вид". Пушкин любящим взором ласкает крепость и твердость того материала, в который заковано державное течение реки: гранит, чугун,- тогда как Мицкевичу и бронзовый памятник Петру, и весь этот каменный город-крепость представляются замерзшим водопадом, который готов растаять и брызнуть под жаркими лучами свободы. Пушкину чуждо стремление польского романтика взорвать всяческую твердыню, растопить архитектурный лед, уничтожить "береговой гранит" ради безбрежного излияния вольного духа. Пушкин любит Петербург как великое осуществление Фауста, тогда как Мицкевич видит в нем только злую волю Мефистофеля.

Но вслед за одическим Вступлением в поэму в первой и особенно во второй части Пушкин не только не отбрасывает, но и развивает "сатанинский" мотив, предложенный Мицкевичем,- в образе ожившей статуи. Пушкин, естественно, не провозглашает своей солидарности с народной легендой и ее романтической вариацией - не только из-за цензурных ограничений, не только потому, что ему вообще чужд пафос открытой риторики, свойственный иногда Мицкевичу, но потому, что в Петре сложно соединено фаустовское и мефистофелевское, и последнее не должно проявляться в чистом виде - оно есть лишь тайное и ужасное свойство, проступающее вдруг в чудотворном строителе. Сатанизм Петра обозначен прежде всего словами "горделивый истукан", "кумир на бронзовом коне" (здесь и далее курсив мой.- М. Э.), - словами, имевшими в религиозно-культурной традиции только один - отрицательный - смысл: "не сотвори себе кумира", "не делай себе богов литых", "не делайте предо Мною богов серебряных или богов золотых". В Апокалипсисе, где развернут ряд таких понижающихся в ранге и материале "богов" на всю будущую историю человечества, выражено требование "не поклоняться бесам и золотым, серебряным, медным, каменным и деревянным идолам, которые не могут ни видеть, ни слышать, ни ходить". О том, насколько очевидна была негативная подоплека понятий "кумир", "истукан", свидетельствует удаление их Пушкиным из официального варианта поэмы, предназначавшегося к печати (перед этим сам царь, прочитав поэму глазами цензора, вычеркнул из нее эти крамольные слова, которым поэт был вынужден искать неравноценную замену: "гигант", "скала")


Вернуться к началу
 Профиль  
Ответить с цитатой  
 Заголовок сообщения: Re: А.С. Пушкин "Медный всадник"
Непрочитанное сообщениеДобавлено: 11 июн 2015, 23:04 
Не в сети
Аватара пользователя

Зарегистрирован: 26 фев 2010, 22:03
Сообщения: 3765
Откуда: Мурманск
Хотело, было, позвонить на автоответчик. Но не позвонила. Что сказать ? Что ГЕНИАЛЬНОЕ игнорирует ОБЫКНОВЕННОЕ. А обыкновенное разрывается гениальностью . Воля сдвигает с места горы, осушает болота, поворачивает реки вспять. И - осуществляется по СЛОВУ , замешанному на злой побудительной силе мести. И КРАСОТА необыкновенная и РУКОТВОРНАЯ. А природа берет свое - разливается Нева. А человек - вечный страдалец. Ибо отнимается у него дорогое, сокровенное, единственное. И РАЗУМА лишается. А в безумстве - дар пророчества открывается. И далее- из века век одно и то же : тирания , культ Личности и крушение всех планов на ПОБЕДОНОСНОЕ ПОКОРЕНИЕ ПРИРОДЫ, ВРАГА и ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО в ЧЕЛОВЕКЕ.
Как про все это скажешь ? Только поэму написать вновь...
Какое чувство в душе ? Солидарна с Виктором. Раздрай присутствует. Все амбивалентно. Смешение чувств в ОЧЕРЕДНОЙ РАЗ.
Но и ПРИВЫЧКА считать и хранить в своей душе Петербург как ОСОБЕННЫЙ и ЛУЧШИЙ город в... СССР. Глупость говорю, конечно. Но Питер - это Питер. И куда ж без него. А в нем все ЭТО сразу : и наводнение, и гранит, и безумец Евгений, и КУМИР НА БРОНЗОВОМ КОНЕ. Символ...причастности к ВЕЛИКОМУ и УЖАСНОМУ.
Передачу послушаю с интересом.


Вернуться к началу
 Профиль  
Ответить с цитатой  
 Заголовок сообщения: Re: А.С. Пушкин "Медный всадник"
Непрочитанное сообщениеДобавлено: 11 июн 2015, 23:06 
Не в сети
народный корреспондент
народный корреспондент

Зарегистрирован: 01 мар 2010, 13:48
Сообщения: 4306
Откуда: Нижний Новгород
Ещё из статьи М.Эпштейна:
Цитата:
Дьявол не обладает собственной творческой силой, он не может творить живую ткань, внутри себя способную зачинать, вынашивать, рожать, кормить,- все это божественное дело оплодотворения, произрастания ему не под силу. Легче всего он проникает в этот мир, им осужденный и отринутый, извне, через мертвую материю - разрисованную поверхность холста, изваянную в бронзе статую и т. п., причем загадочная сила, внезапно одушевляющая эти вещи, выдает свою дьявольскую природу тем, что она враждебна всему живому, она является в мир не для продолжения и развития жизни, но чтобы умертвить, оцепенить, забрать с собою в ад.

Цитата:
Существеннейшее отличие пушкинской трактовки от гeтевской в том, что Фауст и Мефистофель не разделены, не работают параллельно над одним делом, вкладывая в него разный смысл,- нет, один исторический деятель оказывается и Фаустом, и Мефистофелем, сама история жестоко извращает смысл деяния. Поэтому Гeте в принципе оптимистичен: Фауста можно отделить от Мефистофеля, черт-отрицатель посрамлен, гений созидания увенчан. Но в Петре нельзя отделить великого от ужасного. Пушкин любит творение Петра и не может сдержать восхищения перед стройным замыслом и мощным его исполнением, но не может отрешиться и от страха, который внушает его герою изваяние Петра, присвоившее себе - мертвому - власть над живыми. Для Гете зло и добро разделимы, они как бы сосуществуют в пространстве - не взаимообращаются во времени, и поэтому у Мефистофеля можно отобрать Фауста, вернее, дух его, что и предпринимают ангелы в развязке ("Дух благородный зла избег, Сподобился спасенья"). Но что станется с плотиной, что предпримут люди на завоеванной земле, что предпримет по отношению к ним оттесненное море - остается неведомым, недосказанным. Оптимистическая оценка фаустовского труда объясняется и тем, что этот труд еще только начат, дан лишь в мечтательном предвосхищении своем, в ослепительных видениях Фауста, который, по словам Мефистофеля, "влюблялся лишь в свое воображенье". "Высший миг", пережитый Фаустом накануне смерти, вызван лишь предчувствием той "дивной минуты", когда осуществится его мечта. Да и небесное спасение даровано ему лишь за его "стремленья", как бы высвобожденные из-под отягчающего бремени возможного результата. Фауст уходит со страниц гетевской драмы таким, каким Петр появляется на страницах пушкинской поэмы,- полным великих дум и глядящим в даль времен. Можно предположить, что по мере продвижения труда к итогу доля мефистофелевского вклада возрастала бы, оборачиваясь мощью камня перед человеком и беззащитностью человека перед волной, но Гете остановился в начале и позволил Фаусту умереть с ясной, уповающей душой. Если же вспомнить Мицкевича, то он, напротив, увидел Петербург как законченный и закономерный результат, как нагромождение камней, враждебных человеку, не почувствовал в нем воплощенного строя и удачи человеческой мысли - и потому всецело осудил и проклял его, как дело Сатаны. Оптимизм Гете, питающийся лишь бодрым началом, и пессимизм Мицкевича, обусловленный жестоким концом,- оба по-своему оправданны [13].

Что же касается Пушкина, то у него "фаустовское" вступление к поэме соединяется с "мефистофелевским" завершением. Пушкин не разделяет ни оптимизма немецкого поэта, ни пессимизма польского. Судьба своей нации видится ему как историческое превращение фаустовского в мефистофелевское, как торжество величественного государственного строя, объединительного порядка, чем можно смело гордиться (этого, увы, не дано Мицкевичу), и крушение личностного начала, прав на частную жизнь, чему нужно ужасаться (от этого, к счастью, избавлен Гете). Поэма Пушкина двустороння, обнимает оба настроения, выраженные порознь Гете и Мицкевичем. Эта двойственность имеет строгое композиционное выражение. В поэме звучат два голоса: один - во Вступлении - автора ("Люблю тебя, Петра творенье... "), другой - в первой и особенно второй части - персонажа ("Добро, строитель чудотворный!.. Ужо тебе!.."),- и нигде нет их согласования, так же как и прямого противоположения. Пушкин использует художественное двуголосие: автор - герой - в качестве точного соответствия историческому двоемирию: царь - подданный. Нельзя принимать за полную правду ни хвалу автора Петру, ни хулу героя на Петра, ибо автору, как созидателю, и естественно быть солидарным с царем-созидателем, а герою, как лицу вымышленному и подчиненному, надлежит роптать на созидателя и господина. Поэтому закономерно, что голос Пушкина - творца поэмы - славит Петра, творца Петербурга, а голос Евгения, сотворенного персонажа, "твари", - проклинает сверхчеловеческую мощь "чудотворного" строителя. Автор и герой порознь не составляют произведения, так же как Петр хвалимый, созидающий и Петр хулимый, подавляющий порознь не составляют Петра, а Фауст и Мефистофель друг без друга не делают истории. Две правды столь же разделены и сомкнуты поэмой, как две стихии - берегом, который им равно необходим.


Вернуться к началу
 Профиль  
Ответить с цитатой  
Показать сообщения за:  Поле сортировки  
Форум закрыт Эта тема закрыта, вы не можете редактировать и оставлять сообщения в ней.  [ Сообщений: 56 ]  1, 2, 3, 4  След.

Часовой пояс: UTC + 3 часа


Кто сейчас на конференции

Сейчас этот форум просматривают: нет зарегистрированных пользователей и гости: 60


Вы не можете начинать темы
Вы не можете отвечать на сообщения
Вы не можете редактировать свои сообщения
Вы не можете удалять свои сообщения
Вы не можете добавлять вложения

Найти:
Перейти:  
POWERED_BY
Русская поддержка phpBB
[ Time : 0.132s | 20 Queries | GZIP : On ]