Я до сих пор под впечатлением этого фильма. Очень глубокое и очень сильное впечатления. Я не сразу стала размышлять о фильме, потому что сначала (очень долго) была тишина и только потом стали появляться слова. Спасибо, Александр Геннадиевич, что предложили фильм для обсуждения. И спасибо всем, кто его задумал, сделал, сыграл. Вёрджил Олдман в исполнении Джеффри Раша предельно достоверен. Достоверен в том, что играет. И эта его игра уводит в собственные глубинные переживания. Я, пожалуй, давно так глубоко и целиком (на уровне переживаний) не была захвачена фильмом. Очень часто существует большая или меньшая доля отстраненности, позволяющая включать критика, т.е. уже по ходу фильма оценивать, пока еще иррационально, его достоинства и недостатки. А здесь с самого начала была важна глубина собственного переживания. Было важно пережить, осознанно пережить и до конца, что-то свое, то, что уходит за слова и образы. И только сейчас в состоянии хоть что-то написать.
В начале фильма Олдман – чистый рационализм. Никаких эмоций на лице. Только дежурная улыбка в ответ на подарок в ресторане. Только удачные и к месту штуки, разряжающие атмосферу аукциона. Он профессионал, высочайший. Он знает себе цену. И цена эта очень высока, потому что он любит, он подлинно любит то, чем он занимается. Он первый раз от начала фильма снимает перчатки, когда касается картины, которую Билли покупает на аукционе по договоренности с ним. Каким глубоким интересом зажигаются его глаза, когда он рассматривает эту картину. А друг, который рядом, как художник его не интересует. “Любовь к искусству и умение держать в руках кисть еще не делают человека художником. Нужен внутренний свет. А этим, Билли, ты обделен. Ты прав двойной оплаты недостаточно”, - говорит Вёрджил и протягивает ему деньги. Руки снова в перчатках. И Билли, лучший друг, проводит грандиозную аферу, изымая из его сердца картины, которые он несомненно любит, и помещая туда живую женщину. Этот фильм напомнил мне другой, “Магию лунного света”, который мы тоже здесь обсуждали. Только этот фильм по образному ряду для меня оказался глубже и значительней.
Олдман в тайной комнате, в глубине души, в своем сердце, собирает работы великих мастеров. Это все женские портреты. Но, по сути, наверное это один портрет Женщины, которую Олдман и боготворит, и боится. Он на женщин даже боится смотреть. Когда вынужден с ними общаться, смотрит как-то чуть в бок, вскользь. И вот Билли создает для него живую картину. Т.е. он рисует картину, стоимость которой по оценке Олдмана небольшая, но она начинает с ним общаться. Общаться осторожно, через дверь. Ведь агорафобия – это страх самого Олдмана, страх открытой души. И свой страх он излечивает только тогда, когда пытается помочь другому, другой, Клэр, излечить похожий страх. Это и есть любовь, которая расширяет твои пространства. Думая о проблемах Клэр и желая ей помочь, Олдман забывает о своих проблемах, о своих страхах женщин. И Клэр забывает о своем страхе открытого пространства, когда видит избитого Олдмана, лежащего под дождем на улице. Да, так до конца я искренне верила в ее болезнь и ее исцеление. И … когда Олдман заходит в свою тайную комнату и камеры нам показывают голые стены, а он еще на них не реагирует, погруженный в себя, я и здесь еще не догадывалась ни о чем, ощущая только одно: все эти портреты всех этих женщин больше не нужны. В сердце остался один портрет, тот, художественная ценность которого оказалась небольшой, зато для души он теперь бесценен. Но Олдмен поражен, потрясен, оглушен увиденным. И вместе с ним до меня точно также долго доходило предательство друга, любимой, приятеля. Олдман-рационалист все узнает и достаточно быстро. Олдман, переживший глубокие перерождающие его чувства, уходит от дверей полиции.
Вёрджил ждет Клэр в парижском кафе “День и ночь”,… день и ночь словно метафора постоянного ожидания, и днем, и ночью, и во сне, и в бодрствовании. Почему? Долго думала над этим, пока не вспомнила фразу Клэр: “что бы с нами не случилось, вы должны знать, что я вас люблю”. Сам Олдман вспоминает ее в состоянии депрессии, в клинике, во время какой-то странной процедуры. Думаю, это и стало причиной его возвращения в жизнь. Он профессионал. Он всегда отличал подделку от подлинника. И отличал это потому, что в любой подделке есть небольшие, малозаметные, тщательно скрываемые следы подлинного автора. И эта фраза в их отношениях и есть подлинная Клэр. Клэр, участница аферы, знала, что должно случится. Клэр, любящая женщина, предупреждала: знай, я люблю тебя, что бы ни случилось. Впрочем его друг Билли тоже предупреждал его, что “человеческие эмоции, как произведения искусства. Иногда они только кажутся подлинными, а приглядишься: фальшивка”. Кафе с часовыми механизмами. Некоторые стояли, некоторые двигались. И ведь двигаются они не сами по себе. Каждое колесико получает импульс от самого ближайшего, от того, с которым может вступить во взаимосвязь, ибо они подходят друг другу. А получив, оно должно его передать следующему, также по каким-то параметрам подходящим для него. Так время включает нас в жизнь.
Фильм начинается с эпизода в ресторане, где Олдман как бы отдельный независимый центр. Он не позволяет никому даже шеф-повару, приготовившему какой-то совершенно эксклюзивный торт, нарушить свою невключеность в незапланированные им человеческие отношения. Фильм заканчивается ожиданием в парижском кафе. Олдман готов ждать ту, а может быть и того (возможно он и друга ждет), которая придет в незапланированный им час дня или ночи, чтобы притираться в отношениях с другим, а не диктовать свои условия. Только так, притираясь, двигаются шестеренки часового механизма, проявляя невидимое для нас время. Подлая и жестокая афера друга качнула маятник в часах жизни Олдмана. Часы пошли.
_________________ Всем! Всем! Всем! Здравствуйте!
|