ну и конечно же интересен взгляд художников на фигуру Флоренского
П.А.Флоренский в изобразительном искусствеСвященник Павел Флоренский и М.В. Нестеров Философы (С.Н.Булгаков и П. А.Флоренский). 1917
фрагмент статьи: "Личность о. Павла Флоренского, необыкновенная и по внешнему облику, и по внутренней значительности, поражала его современников, и в особенности художников. «Ух, какая красота Ума! Как держательно все, что он говорит! Каждое слово подперто годами!» (А. С. Голубкина) [2].
«Два-три сказанных слова, как тяжелые капли воды, набухают, собираются и тяжело падают, оставляя в душе неизгладимый след. После всю жизнь будешь к ним возвращаться, и все дальнейшее на них строить» (Л.Ф. Жегин) [3].
«Жесты его (их мало) — такой силы, что запоминаются на несколько лет — иногда малейший… Каждый раз у о. Пала разный характер внешности. На этот раз она (внешность) была величава, как будто написана Тицианом» (Н.Я. Симонович-Ефимова)[4].
Портретные изображения П.А. Флоренского, отюношеских лет до лагерного заключения, сохранили его образ, увиденный художницами Ольгой и Раисой Флоренскими, М.В. Нестеровым, В.А. Фаворским, Н.Н. Вышеславцевым, В.А. Комаровским, Н.Я. Симонович-Ефимовой и неивестным художником в Соловецком лагере, — образ единый по внутренней сущности, но воспринимаемый на разной глубине, являя каждый раз особенное, личностное наполнение, не исключающее и внешней живописности.
В скульптурном изображении — миниатюре на кости — В.А. Фаворский передает только лик Флоренского, обобщая в нем черты мыслителя, ученого и священника. Он значительно отличается от графических эскизов, передающих динамику, движение мысли, тогда как в скульптуре художник увековечивает устойчивое, незыблемое, над-временное.
Один из портретов написан В.А. Комаровским в манере древнерусской живописи, но не как стилизация под икону, а как смелое претворение иконописных приемов в портрете; возникает символический образ, исполненный величия, силы и духовного горении. Павел Александрович написал о нем: «радует меня и злит всех знакомых»[5] (видимо, своим «ирреализмом»).
В живописных портретах рабаты Н.Я. Симонович-Ефимовой (есть три варианта) Флоренский изображен в кабинете перед треножником. Впечатляет жизненная достоверность интерьера, облик ученого и его испытующий взор, обращенный на предмет предстоящего опыта. Нина Яковлевна рисовала его среди лекций во ВХУТЕМАСе и в момент освящения дома — в священническом облачении, с крестом. «Флоренский в жизни» — так можно бы назвать цикл ее графических и живописных изображений Флоренского, увиденного в многообразных жизненных проявлениях.
Богатство духовного мира, интенсивность интеллектуальной жизни, неугасимой ни тюремным заключением, ни лагерным режимом, наполняют его письма к семье из Соловков и обретаются в портретных зарисовках последних лет в лице, просветленном страданием.
Среди портретов, созданных М.В. Нестеровым, один из самых значительных — двойной портрет «Философы» (С.Н. Булгаков и П.А. Флоренский), созданный на историческом рубеже русской жизни, летом 1917 года. Впервые он показан на выставке в 1962 году.
Путь Нестерова к портретной живописи отчасти отталкивался от его иконописных работ, шел от иконы к портрету, и сам художник поверял свои сомнения А.А. Турыгину: «быть может, мое "призвание" не образа, а картины — живые люди, живая природа, пропущенная через мое чувство, словом "опоэтизированный реализм"»[6]. Сохранение церковного канона и выражение живого религиозного чувства вступали в противоречие, из которого художник не всегда находил оправданное решение.
В исследовании об иконописании о. Павел убедительно обосновал необходимость сохранения иконописного канона, опиравшегося на соборный разум Церкви, на Церковное Предание, на духовной опыт святых иконописцев, как залог истинности изображения. Отход от канона требует подтверждения истинности, как новое откровение. «Так, соборный разум Церкви не мажет не спросить Врубеля, Васнецова, Нестерова и других новых иконописцев, сознают ли они, что изображают не что-то, вообразившееся и сочиненное ими, а некоторую в самом деле существующую реальность и что об этой реальности они сказали или правду, и тогда дали ряд первоявленных икон, <...> или неправду <...> Но если они не могут удостоверить правдивости своего изображения <...>, то разве это не значит, что они притязают свидетельствовать о сомнительном, берут на себя ответственнейшее дело святых отцов и, не будучи таковыми, самозванствуют и даже лжесвидетельствуют?»[7].
И если, по мысли о. Павла, икона есть окно в мир горний, откровение о духовной реальности, запечатленное в неземном лике, то портрет только «проявляет то, что художник сам видит» в изображаемом им лице (письмо дочери Ольге 5‑6.VI.1935)[8]. К периоду общения с Флоренским Нестеров уже отошел от иконописания и наиболее полно выразил свои заветные идеалы в религиозной живописи, в картине и, позднее, в портрете.
Влечение к Флоренскому не было только художническим, как, например, при работе над портретом Л. Толстого. Нестеров критически относился к нравственному учению Толстого и не разделял отношения его к православной Церкви. Обладая острым и порой саркастическим умом, он резко отзывался о людях, чуждых ему по убеждениям и человеческим качествам. Тем серьезнее пробуждение интереса к религиозным философам, известным ему не только по изданным книгам, но и по личным встречам."
http://florenskyfond.ru/o-florenskom/izo.html