Цитата:
А.Ранчин [7] назвал главу монографии, посвященной изучаемому автору, “Философские интертексты”, отдельно рассмотрев философскую традицию поэта, идущую с Платона, и религиозно–философские мотивы его поэзии.
Поэзия Бродского имеет особое философское измерение, и философичность обозначается ее отличительной чертой. Склонность поэта к философским и квазифилософским суждениям отражает сущность его поэтики, он видит общее через частное, конкретное, за единичными вещами и ситуациями “здесь и сейчас”, прозревая их схемы и модели. Д.Бетеа [8], назвавший Бродского стоиком перед лицом случайности мирового порядка (или беспорядка), меланхолическим (временами едко-скептическим) критиком “человеческой природы”, отмечает, что поэт страстно верил в онтологическое первенство языка как единственной вещи (отметим это слово) в человеческом универсуме, которая сопричастна божественному глаголу.
Лирический герой Бродского соприкасается непосредственно с миром понятий, концептов: Человека, Времени, Империи, Пространства, Смерти, Бога. Эмоции лирического героя не спонтанные, прямые реакции на частные, конкретные события, а переживание собственного места в мире, в бытии. Это своеобразное философское чувство личное и всеобщее одновременно. Отношения “я” к бытию у Бродского напоминает мировидение экзистенциалистов, не случайно он ценил и выделял творчество Л.Шестова и С.Кьеркегора. У них отстаивается право на признание в качестве безусловной ценности индивидуального мира человека, уникальности и несводимости к всеобщему его места в объективном мире. Это и его лейтмотив. Одна из основных тем Бродского – пересечение границ: государственных и иных. В числе иных – граница смерти, что также соотносится с экзистенциальными представлениями.
Стихотворения Бродского – последовательная система интимно прочувствованных категорий, выражающих основы мироощущения поэта. Особенно его интересует идея об ограниченности человеческого восприятия того, что в классической философии называют априорными формами познания – тенетами объективности, сотканными из понятий времени и пространства. Мышление Бродского “логоцентрично, его литературно–критические взгляды представляют собой самостоятельную эпистемологическую систему” , требующую своего описания и осмысления.
Поэзия, по Бродскому, метафизична, ибо язык – ее материал – метафизичен. Стихотворение – не описание, а событие, поэзия – средство познания не в меньшей степени, чем философия, ибо “стихосложение – колоссальный ускоритель сознания…”. Художественное мышление уравнивается с мышлением рационально-понятийным, а порой и заменяет его. Слово, речь есть реальность более изначальная, чем понятие рационалистического мышления. Бродский идет от слова (что, впрочем, закономерно для поэта и писателя): для него не мысль облекается в слово, а само слово порождает мысль, то есть иными словами, “речь порождает метафизику” .
Бродский, отзываясь о своих стихах памяти Ахматовой “Закричат и захлопочут петухи” говорил, “начало у стихотворения беспомощное <…> А конец хороший. Более или менее подлинная метафизика” . То есть именно метафизика оказывается едва ли не основным критерием оценки художественного качества. Для Бродского потрясающим оказывается первое чтение великого поэта, потому что происходит столкновение не просто с интересным содержанием, а прежде всего – с языковой неизбежностью.
Критики, в частности, говорят об “онтологической неуютности” поэзии Бродского.
В “Послесловии как завещании поэтам нового века”
Бродский писал о том, что биография поэта – не в обстоятельствах места и времени, но в качестве его слуха, который первый определяет поэтом этим произносимое. Выбор слов всегда выбор судьбы, а не наоборот, ибо определяет сознание – читающего, но еще в большей мере пишущего; сознание, в свою очередь определяет бытие. Сам поэт ставит перед собой задачу – передать словами то, что принадлежит всеобщему опыту. Тем более знаменательно, что в поэзии Бродского наиболее реальным оказывается как раз то, что так и не произошло; однако, посредством языка все превращается в действенность и актуальность.По воспоминаниям современников даже в том, как поэт вел себя, казалось, присутствовало страстное желание удержать уходящее время, почти насильно наполнить его собой и быть Бродским, то есть поэтом, короче говоря, максимально включаться в бытие, осознавая свою миссию. Возможно, поэзия есть наивысшая степень синкретизма сознания и в каждом своем последующем шаге отягощенная всем энергетически богатым, подобно виду химической связи, опытом культуры.
Когда человек решается познакомиться с другим, он начинает говорить. Когда человек решается познакомиться с миром – он ищет особые слова и находит их в поэзии или в философии, рожденных людьми, но ставших на особом положении. Поэт связывает внутренний монолог с миром его окружающим, сам, замолкая, дозволяет говорить языку. Открытие этого равно откровению. Поэзия и философия близки меж собой, обращаясь к предельным основам бытия. Поэт, как и философ, не просто познающий субъект, как бы созерцающий бытие, а активный участник бытийного процесса самораскрытия.
Будучи искусством “безнадежно семантическим”, поэзия по интенсивности порождающих смыслов опережает и науку, и философию, и остальные искусства. Бродский писал: “Можно сказать, что поэзия – это наивысший род семантики, наиболее сфокусированный, энергичный, законченный вид семантической деятельности” [13]. Для поэта важен принцип непреднамеренности письма, собственной воли текста. При этом написанное оказывается, как правило, более нравственным, нежели думает о себе сам автор. Это аргумент к тому тезису, что движущим началом является этическое начало.
Пишущий не только получает непредвиденный результат – сам образ автора, резко разнится с образом реальный человек. Об этом неоднократно предупреждает Бродский: “Рано или поздно – и скорее раньше, чем позже – пишущий обнаруживает, что его перо достигает гораздо больших результатов, нежели душа. Это открытие часто влечет за собой мучительную душевную раздвоенность, и именно на нем лежит ответственность за демоническую репутацию, которой литература пользуется в некоторых широко расходящихся кругах” (5, 118) [14].
Ой.. А вот в последнем выделении - реплика И.Бродского на разговор в форуме о раздвоенности..