.
Михаил Жванецкий
Советское время, будь оно проклято, было счастливым от того, что мозги у всех были свободны. Полдня за молоком. Полдня за мясом. Стой свободно, расслабленно. Пять минут -- шаг вперёд. Думай, читай, учись. И ты не один. Ты движешься по общему маршруту. Жена знает, где ты, ты знаешь, где она. Этот отдых для мозгов назывался "очередь". Первое добровольное построение советских людей в затылок друг другу.
Следующий отдых для мозгов -- собрание. Поднять! Укрепить! Создать! Два часа свободного времени. Тренируй кисть, сжимай мячик. Тяни под столом ногами эспандер. Курилки битком. В туалетах примерочные. В комнатах настроение. Кто-то входит в отдел -- все животом ящики задвигают. В ящиках -- рюмашка, огурчик, детектив. Мозги свободны. И советские труженики не боялись тонкого юмора и сложных стихов литературы, произнесённых со сцены вслух.
В политике ясно. Великое противостояние двух систем: всеобщего равенства и низкой производительности труда, с одной стороны, и вопиющего неравенства и большой производительности труда, с другой. И в пику обществу потребления нами было построено общество борцов за справедливость. Общество борцов пело, читало и защищало диссертации, время от времени испытывая нужду в продуктах питания. Но это считалось для борцов естественным состоянием. Как волны, накатывались поэты и барды на скалистый берег коммунизма и откатывались, крупновспененные и шумные. Снова собирались, сочиняли и снова с грохотом и гулом под овации налетали на скалы грудью, ногами, лицом.
С коммунизмом боролся каждый. От первого секретаря ЦК до дворника, только что защитившего диссертацию. С песнями и стихами было хорошо. Еды не было по-прежнему. Не давалась борцам еда. Не давалась одежда. Все гордились низким заработком и тайгой. Коммунизм надо было строить, а капитализм строить не надо было. Он там сам (или сам там) возник на основе дикой конкуренции и неимоверного труда. Там платили за всё, что продавали. Отчего было много продуктов и товаров. "Гнусные торговцы!" -- кричали им борцы и пели хором.
Там не пели просто так и в лицо друг другу. Там продавали хоры и покупали голоса. Петь просто так было убыточно. Физики у них не шутили, а клепали бомбу, секреты которой продавали нам их шпионы. Их шпионы хотя и были поклонниками нашего строя, но жить у нас не хотели. Наши тайны там шли плохо. Один автомат. Один самолёт. Стихов не брал никто. Юмор не переводился. Наши, побывавшие там, возвращались, обвешанные транзисторами и сандалиями, долго и туманно говорили об отсутствии свободы, не уточняя где, а ночью слушали транзистор.
Постепенно привлекательность вещей стала расти, особенно среди наших женщин,-- этой чёрной силы, всегда предающей интересы мужчин и выбивающей из них волю и непреклонность. Мужчины в ногах валялись у властей, чтоб поехать и привезти какую-нибудь вещь и косметику. Противостояние стихов и косметики продолжалось долгих семьдесят лет. И женщины победили. Они перестали петь, начали красить щеки и ресницы. Мужчины отбросили гитары и сели за руль. Дети выбросили книги и ударили по кнопкам. Учёные стали продавать, не изобретая, своё тело и мозги. Спортсмены поменяли массовость на отъезд с продажей мастерства и мышц на Запад. Газеты перестали думать над фактами и стали торговать фамилиями. Секс стал покупным, прозрачным и отделился от любви. Словами: "Хотите заняться сексом или поедим?" -- встречают гостей в приличных домах.
Книги стали читаемо-выбрасываемые. Их жизнь, как у всего продажного,-- одна ночь. Задачей искусства стало освобождение мозгов. Уже видно, как в зрительном зале освобождается организм от наболевшего и пережитого. Это хохот. И кто осудит... Шахматы сверху опустились вниз и расчертили жизнь на риск и расчёт. Богатые перестали спиваться -- риск велик. Итог жизни в сорок лет. Расцвет итога в семьдесят. В сорок лет денег нет и не будет. В тридцать лет таланта нет и не будет.
Пошла торговля. Мы им продаём то, что горит, то есть водку и нефть. Они нам -- то, что едят и смотрят, то есть продукты и кино. С едой по-прежнему не идёт, не мычит и не телится. Почему у нас с едой не сложилось? Господи! Меняются уклады, а голод стоит неподвижно, как Кремль посреди страны. Уже и душевные враги-евреи в пустыне выращивают и выкармливают, а мы всё объясняем и выясняем, почему жрать нечего. И кто был виноват в XIX, XVIII, XVII, XVI веках и ниже, вплоть до мамонта Феди. Сейчас все уселись вдоль трубы и запели. "Качает!" -- поют аборигены. "Течёт-течёт!" -- танцуют аборигены. И так, с танцами и песнями, провожают каждый баррель. И слово какое пенистое! Теки-теки, дерьмо зелёное...
Продаём из-под себя! Под названием "энергетическая сверхдержава". Оттуда деньги в мешках передают нам, но не дают потратить, чтобы мы не распухли и не упились. Сидим мы, смотрим, как деньги в мешках свою ценность сохраняют, а мы свою теряем в плохо пригнанной одежде. Старики и старухи, как и их песни, со следами былой красоты, мало едят и уже не рассчитывают ни на государство, ни на своих детей, безумно занятых мозгами. Родители уже не помогают в юности и не мешают в старости. Они нужны только для зачатия. С помощью детского питания и компьютера с родителями покончено в малолетстве. В странах потребления их грузят в автобусы, и они ездят отдельно от людей. В странах ископаемых старики ходят по базару и всё прицениваются, прицениваются, прицениваются, прицениваются и не могут прицениться.
А мозги в правительстве работают очень напряжённо -- как обойти трубой настырного соседа. Как газом усмирить зарвавшийся электорат. Как сделать всю еду нахала холодной и сырой. Интеллектуальный низ страны по партиям и капиллярам лезет вверх, в парламент, за мигалкой. -- Мигалку дайте поносить! Снял с крыши -- замигала в глазах. Потушил в глазах -- замигало в руках. Потушил в руках -- замигало в штанах. Без подмигивания -- не жизнь. Жизнь взялись делать заново. Делаем, как умеем. Сделаем, снимем брезент, боюсь, опять получится советская власть, в душу её! Или то, что мелькнуло на Кутузовском проспекте,-- грязный "роллс-ройс" с мигалкой... Интересная смесь!
................................ Михаил Жванецкий ..................................................
|