ПЛАТОН
V - IV века до н. э.
Родился 07.11.428 г. Умер 347 г.
Не золото надо завещать детям, а наибольшую совест- ливость.
Платон
Мы в действи- тельности ничего не знаем.
Платон
1. ЖИЗНЬ
Древнегреческий философ; сын Аристона и Периктионы.
Родом из Афин, настоящее имя его - Аристокл.
По преданию, Аристокл получил свое прозвище Платон (греч.:
platus - <полный>, <широкоплечий>) от Сократа за ширину двух частей тела - rpyw и лба.
Семья была небогатой, хотя и знатной: Аристон происходил из рода последнего афинского царя Кодра, а Периктиона - из семьи, давшей Афинам Солона.
Получил обычное для знатного афинянина образование: гим- настика, грамматика, музыка, математика.
Рано познакомился с философией Гераклита, Парменида, Зе- нона, пифагорейцев.
В 407 г. до н. э. познакомился с Сократом и до смерти Сократа был в числе его ближайших учеников.
Много времени уделил поэзии. Платону приписываются эпи- ческие и лирические произведения, трагедии и комедии. Под его
212
213ПЛАТОН (428 - 347 гг. до н. э.)
именем дошло до нас около 25 стихотворных миниатюр-эпи- грамм. Однако знакомство с Сократом и полное посвящение себя философии привело к тому, что Платон сжег свои поэтиче- ские произведения.
В 389-387 гг. до н. э. Платон посетил Италию и Сицилию. В Сицилии случилась какая-то коллизия между ним и Дионом - родственником сйракузского тирана Дионисия. Этот конфликт закончился для Платона рабством, из которого выручил фило- софа пифагореец Архит, заплатив 30 мин. Когда друзья Плато- на, собрав деньги, решили погасить Архиту долг, тот от денег отказался. Тогда Платон на эти 30 мин купил сад, носивший имя афинского героя Академа, и открыл в нем свою философ- скую школу.
/ Сад героя Академа был у афинян обычным местом прогу- лок. Гиппарх, сын тирана Писистрата, обнес его стеной, Кимон превратил эту местность из запущенной и безводной в хорошо орошаемую рощу с тенистыми аллеями и устроил там гимнасий./
В диалоге <Тимей> первым всеобъемлюще обсудил происхож- дение первоначал и структуру Космоса:
/ Нам необходимо рассмотреть, какова была сама приро- да огня, воды, воздуха и земли до рождения неба и каково было их тогдашнее состояние. Ибо доныне никто не объяс- нил их рождения, но мы называем их началами и принима- ем за стихии буквы Вселенной.
Происхождение вещей и явлений из первоначал в грече- ской науке периода Платона довольно устойчиво понима- ется наподобие сложения слов и отдельных букв. Харак- терно, что обозначающий начала термин o-Toi^eia (отсюда старославянская калька - <стихия>) означает также бук- вы алфавита и восходит к более раннему слову CFTOI^OI; - ряд, линия./
Впервые поставил вопрос о сущности вещей и их, сущностей, местопребывании. Положил начало учению об эталонных перво- образах [(греч.: paradeigma - парадигма), (греч.: idea- идея)], взирая на которые, Демиург (греч.: demioyrgos), творец Вселен- ной, матрицирует вещный мир:
/ Как, постучав, мы ждем, раздастся ли звук целого или надтреснутого сосуда, так и целостность несущегося ми- мо нас бытия определяется слушанием и усмотрением его сущностей.
ПЛАТОН (428 - 347 гг. до н. ч.)
Надо быть исключительно даровитым, чтобы понять, что существует некий род каждой вещи и сущность сама по себе, а еще более удивительный дар нужен для того, чтобы доис- каться до всего этого, обстоятельно разобраться во всем и разъяснить другому!
Идеи пребывают в природе как бы в виде образцов, про- чие же вещи сходны с ними и суть их подобия, самая же причастность вещей идеям заключается не в чем ином, как только в уподоблении им.
Идея - это нечто, во-первых, вечное, то есть не знаю- щее ни рождения, ни гибели, ни роста, ни оскудения, а во-вторых, само по себе, всегда в самом себе единооб- разное, все ее разновидности причастны к ней "таким образом, что они возникает и гибнут, а ее не становит- ся ни больше, ни меньше, и никаких воздействий она не испытывает. /
Первым обозначил виды любви, навсегда связал свое имя с открытием любви духовной, без чувственного элемента.
/О платонической любви
<С точки зрения Платона, тело является не очень надежным предметом для любовного влечения. Оно и слабое и ничтожное, то больное, то здоровое, а то и просто смертное, оно умирает, исчезает, забывается, забывается сначала не всеми, а потом и всеми. Куда надежнее душа. Но и души человеческие тоже слиш- ком капризны, слишком неустойчивы, слишком истеричны, / слишком нуждаются во всем, и прежде всего в воспитании, и тоже уходят куда-то в неизвестную бездну, откуда еще неизвест- но когда они вернутся и вернутся ли. Произведения души и ума как будто бы более устойчивы и более заслуживают быть люби- мыми. Произведения науки и искусства, конечно, тоже влекут к себе с огромной силой и тоже заставляют их любить и на них любоваться. Но что такое наука? Сегодня она есть, а завтра ее забыли. И что такое искусство? Сегодня на него любуются, а завтра его проклинают. Нет, уж если что любить, то давайте любить, думает Платон, что-нибудь более твердое, более на- дежное, более устойчивое. И если к чему иметь любовное влече- ние, вот эту самую безумную страсть к порождению, то уж лучше тогда любить вечное и неизменное, Bciynan> в брак с иде- альным и страспю увлекаться чем-то бессмертным и небесным>. (А. Ф. Лосев. История античной эстетики}. /
214
215ПЛАТОН (428 - 347 IT. до н. э.)
О Классификационно может быть отнесен к основоположни- кам и аналитикам дефинитивной философии.
Уверен, что до сих нор никто толком не понимал Платона. Дело в том, что все, рассматривая ход изложения тех или иных вопросов, делали акцент исключительно на изложе- нии, ход же оставался в тени.
Суть же дела в том, что все диалоги Платона являют собой не более как разнообразные вариации на одну и ту же тему метод Сократа. Именно поэтому так трудно уловить ход рассуждении Сократа с его собеседниками. Именно поэтому непонятным кажется: почему Сократ перескакивает с темы на тему, говорит то о прекрасном, то вдруг - переключив- шись как ни в чем не бывало - о совершенно другом.
Все, однако, просто. Платон сумел в юности ухватить глу- бинный смысл сократовского метода, раскачивающего, по- вергающего наземь и обращающего в пух и прах любое дефинитивное утверждение. И суть здесь в том - и Сократ это знал; знал и Платон, но нигде даже словом не обмолвил- ся, что слабость определительного утверждения уже исто- ково, заранее, ограничивает возможности того, кто его вы- сказывает, как емкость сделанного ведра ограничивает возможности его использующего.
А Сократ сначала предлагал дать определение (то есть сде- лать ведро), ничего не подозревающий бедняга-собеседник с удовольствием его делал, а затем Сократ раздувал пожар слов и предлагал гасить его <сделанным> только что ведром.
Так как Сократ знал, что делал, емкости <ведра> оказыва- лось недостаточно, и собеседник в любом случае терпел фиаско: либо он сгорал (от стыда и позора), либо вынужден был браться за изготовление другой емкости, что тоже оз- начало поражение, ибо это был отказ от прежнего, перво- начального утверждения./ С
Под именем Платона до нас дошли: 23 подлинных и 11 сомни- тельных диалогов, речь <Апология Сократа>, а также 13 писем, некоторые из которых, возможно, подлинные. Диалоги Платона:
<Протагор>; <Федр>; <Лахет>;
<Федон>; <Софист>; <Менон>;
<Пир>; <Филеб>; <Государство>;
<Парменид>; <Тимей>; <Политик>;
<Теэтет>; <Критик>; <Законы> и др.
216
ПЛАТОН (428 347 IT. до н. э.)
Письма - переписка с сицилийским тираном Дионисием Младшим.
Был весьма гостеприимен. Те, кто однажды принят участие в трапезе у Платона, желали испытать это удовольствие вторично. А один из гостей сказал даже так: <Твои пиры нравятся не только тогда, когда в них участвуешь, но и тогда, когда о них вспоминаешь>.
Платон изобрел будиль- ник, впервые применив в гидравлике принцип реле. Падавшая по каплям в верх- ний ящик вода, дойдя до оп- ределенного уровня,посред- ством особого устройства с силой прорывалась в ниж- ний ящик. Вытесненный из последнею воздух проходил lie узкой трубке в статую флейтиста. Раздававшийся громкий звук флейты про- буждал заспавшихся учени- ков Платона.
Незадолго до кончины Платон увидел во сне, будто превра- тился в лебедя, летает с дерева на дерево и доставляет много хлопот птицеловам. Сократик Симмий истолковал это так, что Платон останется неуловим для тех, кто захочет его толковать, - ибо птицеловам подобны толкователи, старающиеся выследить мысли древних авторов, неуловим же он потому, что его сочине- ния допускают толкования и физическое, и этическое, и теологи- ческое, и множество иных.
Потомкам Платон оставил непреходящее по значимости назидание:
<Человеческий род не избавится от зла до тех пор, пока истинные и правильно мыслящие философы не займут государственные должности или властители в государствах по какому-то божественному определе- нию не станут подлинными философами>.
2.СУДЬБА
^ Когда сицилийский тиран Дионисий попал в беду и у него спросили, что дала ему мудрость Платона, он ответил: <Неужели
217ПЛАТОН (428 347 гг. до н. э.)
кому-то кажется, что я ничего не взял от Платона, если так спокойно переношу превратность судьбы?>
^ Пифагорейцы Клиний и Амикл рассказывают, что им однаж- ды довелось отговорить Платона от сожжения сочинений Де- мокрита, напомнив вышедшему из себя философу, что его затея бесполезная, так как сочинения Демокрита имеются у многих.
^ Диоген Лаэргский:
_____ Многое он, Платон, позаимствовал у комедиографа Эпихарма, списав у него большую часть своих учений, как говорит Аяким, в четырех книгах <Против -Аминта>.
^ В 1979 году, через 1326 лет после смерти Платона, вся пресса Греции со- общила об автомобильной катастро- фе, единственно о которой можно ска- зать, что она была <философской>:
вследствие наезда было повреждено де- рево, под которым философ обучал юных сынов Эллады.
^ А.Ф. Лосев:
<Общий современный результат многовекового изучения терми- нологии Платона сводится к тому, что у Платона нет никакого учения об идеях. Слово идея {idea) Платон употребляет всего лишь 96 раз, а понятие эндос {eidos} употребляется не более 408 раз. Эти две цифры заставляют подозревать, что термины эти едва ли для Плато- на являются концептуальными, или системообразующими. Доста- точно сказать, что о значении самого термина <эидос> Платон сам нигде не говорит и не поясняет, в каком смысле его надо понимать>. ^ Уайтхед:
<Самая надежная характеристика европейской философии со- стоит в том, что она представляет ряд примечаний к Платону>.
3. УЧЕНИЕ
ОСНОВАНИЯ ОРИГИНАЛЬНОСТИ
Занебесную область не воспел никто. Она же вот какова...
Я держусь единственного объяснения: ничто иное не делает вещь прекрасною, кроме присутствия прекрасного самого по себе или общности с ним.
ПЛАТОН (428 - 347 гг. до н. э.)
Единственный путь, каким возникает любая вещь, - это ее причастность особой сущности.
[...]
Каждая из вдеи существует... Вещи получают свои имена в силу причастности к ним.
^ Противоположность никогда не перерождается в собственную противоположность ни в нас, ни в природе. [...] Огонь, когда приближается холодное, либо сходит с его пути, либо же гиб- нет: он и не хочет и не в силах, принявши холод, быть тем, чем был прежде, - огнем и, вместе, холодным.
Различать все по родам, не принимать один и тот же вид за иной
и иной за тот же самый - это дело диалектического знания.
Диалектическая метода одна возводит предположения к само- му началу.
Человек есть существо бескрылое, с двумя ногами и плоскими ногтями, способное обладать общественным знанием.
Оказавшись в Сиракузах в правление тирана Дионисия Стар- шего, Платон попытался преобразовать тираническую власть в аристократическую и для этого явился к самому Дионисию. Дионисий его спросил: <Кто, по-твоему, счастливец среди людей?> - <Сократ>, - ответил Платон. Дионисий опять спросил: <В чем, по-твоему, задача правителя?> Платон отве- тил: <В том, чтобы делать из подданных хороших людей>. Третий вопрос задал Дионисий: <Скажи, а справедливый суд, по-твоему, ничего не стоит?> Дело в том, что Дионисий славился справедливостью своего суда. Но Платон отвечал без утайки: <Ничего не стоит, или разве что самую малость, - ибо справедливые судьи подобны портным, дело которых - зашивать порванное платье>. Четвертый вопрос задал Дио- нисий: <А быть тираном, по-твоему, не требует храбрости?> - <Нисколько, - отвечал Платон, - тиран самый боязливый человек на свете: ему приходится дрожать даже перед брит- вой цирюльника в страхе, что его зарежут>. Дионисий на это так разгневался, что приказал Платону в тот же день поки- нуть Сиракузы.
Ощущение не дает ничего надежного.
- Ясно, что ты говоришь о предметах, видных издалека, как бы в смутной дымке.
Не очень-то ты схватил мою мысль!
Но о чем же ты говоришь?ПЛАТОН (428 - 347 гг. до н. э.)
- Не побуждает к исследованию то, что не вызывает одновре- менно противоположного ощущения, а то, что вызывает та- кое ощущение, я считаю побуждающим к исследованию, по- скольку ощущение обнаруживает одно нисколько не больше, чем другое, ему противоположное, все равно, относится ли это ощущение к предметам, находящимся вблизи, или к далеким. Ты поймешь это яснее на следующем примере: вот, скажем, три пальца - мизинец, указательный и средний...
- Ну, да.
- Считай, что я говорю о них как о предметах, рассматривае- мых вблизи, но обрати здесь внимание вот на что...
- На что же?
- Каждый из них одинаково является пальцем - в этом отно- шении между ними нет никакой разницы, все равно, смотришь ли на его середину или край, белый ли он или черный, толстый или тонкий и так далее. Во всем этом душа большинства людей не бывает вынуждена обращаться к мышлению с вопро- сом: <А что это, собственно, такое - палец?>, потому что зрение никогда не показывало ей, что палец одновременно есть и нечто противоположное пальцу.
- Конечно, не показывало.
- Так что здесь это, естественно, не побуждает к размышле- нию и не вызывает его.
- Естественно.
- Далее. А большую или меньшую величину пальцев разве можно в достаточной мере определить на глаз и разве для зрения безразлично, какой палец находится посредине, а ка- кой с краю? А на ощупь можно ли в точности определить, толстый ли палец, тонкий ли, мягкий или жесткий? Да и остальные ощущения разве не слабо обнаруживают все это? С каждым из них не так ли бывает: ощущение, назначенное определять жесткость, вынуждено приняться и за определе- ние мягкости и потому извещает душу, что одна и та же вещь ощущается им и как жесткая, и как мягкая.
- Да, так бывают.
- В подобных случаях душа в свою очередь недоумевает, что обозначено этим ощущением как жесткое, когда та же самая вещь названа им мягкой. То же самое и при ощущении легко- го и тяжелого: душа не понимает, легкая это вещь или тяже- лая, если восприятие обозначает тяжелое как легкое, а легкое как тяжелое.
220
ПЛАТОН (428 - 347 гг. до н. э.)
- Такие сообщения странны для души и нуждаются в рас- смотрении.
- Естественно, что при таких обстоятельствах душа привле- кает себе на помощь рассуждение и размышление.
Платон, <Софист>:
Чужеземец: Следовательно, бытие по своей природе и не
стоит и не движется. Теэтет: По-видимому.
О Да, здесь всплывает, и хорошо заметна, очень серьезная про- блема, а именно: вопрос о неосознанной, то есть никогда не замечаемой неправомерной аналогизации опыта, знаний и ин- дивидуальных проницаний и почувствований мыслителя в бы- тийный мир вокруг человека. Это, конечно же, аналогизация, ибо речь идет о неизвест- ном - проникновении в него и последующем описании: в режиме объяснения как уже хорошо, и чуть ли не окончатель- но, понятого.
Но можно ли характеризовать целое именем части, от имени части, да еще и в измерительных обусловленностях этой части?! Пока не решен этот вопрос, разве должно отвечать на осталь- ные - производные или от него иначе зависимые вопросы. Ведь кто оспорит, что подлинное постижение - это всегда выявления самости, или качества, но качество же - это пара- метр соотнесения, а с чем можно соотнести <бытие>?! По сути дела, Платон стоит на точке зрения, если воспользо- ваться более поздней, но очень подходящей для данного слу- чая формулировкой, что <существовать -- значит восприни- маться>. А как иначе еще можно понимать человека, говорящего о бытии Универсума с точки зрения... времени, то есть с позиции становящегося и меняющегося? Это все равно, что утверждать что-то о внешней форме шара, зная его, шар, всегда, постоянно, неизменно (изначально и безальтернатив- но!) только изнутри. Странным было бы слышать уверения, что шар - какие сомнения? не смейте возражать! - безуслов- но вогнут. Но он-то на самом деле - выпукл! Платон еще не ведает того, что говорить о совершенно неиз- вестном, то есть о том, во что аналогизация принципиально невозможна, а потому и как познавательный прием недопус- тима, нельзя без имманентного противоречия, ибо говорят люди словами, слова связаны со значением, значение - со знанием, знание - с сознанием, а сознание и есть сознанный,
221ПЛАТОН (428 - 347 гг. до н. э.)
то есть соотнесенный со знанием и в знании, внешний мир. Естественно, что проецируя себя во внешнее, знающее созна- ние, не имеющее при себе ничего, кроме себя, по существу, моделирует <ситуацию зеркала>, со всеми вытекающими из этого следствиями: оно видит только себя, да к тому же - и здесь-то самое главное - наоборот. Ставя точки над i, нужно добавить, что впервые эту про- блему довольно твердо нащупал, хотя и не так как надо понял, Иммануил Кант. Речь идет о том, что результатив- ная деятельность - не исключая и философию - невоз- можна без регулирующих правил и карты предельных до- пустимостей. И если брать метафорой автодорогу, то и без ГАИ не обойтись. Иначе - сплошные аварии, поврежде- ния, катастрофы...
Обобщенно, вся <логика> Платона сродни фокусничеству то- го, кто, к примеру, ломая идеально прозрачное стекло на ку- сочки, показывает их общую (и в частях, и кучеобразно) не- прозрачность, а затем, составляя осколки опять в поверхность, вновь приходит, теперь уже к как бы обратному результату - прозрачности. А суть фокуса в том, что нарушаются неизвест- ные пока фокуснику законы оптики: в целостном стекле путь световых линий таков, что лучи проходят его без искривле- ний, а сквозь дробленое стекло свет проникает иначе, в боль- шинстве своем тая в бесчисленных, хаотического характера, преломлениях, f)
О ФИЛОСОФИИ
Всякий имеющий разум никогда не осмелится выразить слова- ми то, что явилось плодом его размышления, и особенно в такой негибкой форме, как письменные знаки.
Я во многом превосхожу тех, кто занимается философией и вменяю себе в заслугу лишь то, что следую своему разуму.
Нет ничего сильнее знания, оно всегда и во всем пересиливает и удовольствия и все прочее.
Занимайтесь философией и более молодых людей побуждайте к тому же.
Подлинные философы те, кто любит усматривать истину.
Философам свойственно испытывать изумление. Оно и есть начало философии.
В род богов никому не позволено попасть, если он не занима- ется философией.
222
Ш1АШН (428 - 347 гг. до н. ->.)
Из богов никто не занимается философией и не желает стать мудрым, поскольку боги и так уже мудры.
Ни мудрецы, ни невежды философией не занимаются. Занима- ются ею те, кто находится посредине между мудрецами и невеждами.
Человека, не сроднившегося с философией, ни хорошие спо- собности, ни память с ней сроднить не смогут, ибо в чуждых для себя душах она не пускает корней.
Философия прелестна, если заниматься ею умеренно и в моло- дом возрасте; но стоит задержаться на ней больше, чем следу- ет, и она - погибель для человека. Если даже ты очень даро- вит, но посвящаешь философии более зрелые свои годы, ты неизбежно останешься без того опыта, какой нужен, чтобы стать человеком достойным и уважаемым. Ты останешься не- сведущ в законах своего города, в том, как вести с людьми деловые беседы, в радостях и желаниях, одним словом, совер- шенно несведущ в человеческих нравах. И к чему бы ты тогда ни приступил, чем бы ни занялся - - своим ли делом или госу- дарственным, ты будешь смешон, так же, вероятно, как будет смешон государственный муж, если вмешивается в философ- ские рассуждения и беседы.
О ВСЕЛЕННОЙ
Приступим теперь к рассуждениям о Вселенной, намереваясь выяснить, возникла ли она и каким именно образом или пре- бывает невозникшей; значит, нам просто необходимо, если только мы не впали в совершенное помрачнение, воззвать к богам и богиням и испросить у них, чтобы речи наши были угодны им, а вместе с тем удовлетворяли бы нас самих. Таким да будет наше воззвание к богам! Но и к самим себе нам следует воззвать, дабы вы наилучшим образом меня понима- ли, а я возможно более правильным образом развивал свои мысли о предложенном предмете. Представляется мне, что для начала должно разграничить вот какие две вещи: что есть вечное, не имеющее возникновения бытие и что есть вечно возникающее, но никогда не сущее. То, что постигается с помощью размышления и объяснения, оче- видно, и есть вечно тождественное бытие; а то, что подвластно мнению и неразумному ощущению, возникает и гибнет, но никогда не существует на самом деле. Однако все возникающее должно иметь какую-то причину для своего возникновения,
223ПЛАТОН (428 347 гг. до н. ч.)
ибо возникнуть без причины совершенно невозможно. Далее, если демиург любой вещи взирает на неизменно сущее и берег его в качестве первообраза при создании идеи и потенции данной вещи, все необходимо выйдет прекрасным; если же он взирает на нечто возникшее и пользуется им как первообра- зом, произведение его выйдет дурным. А как же всеобъемлющее небо? Назовем ли мы его космосом или иным именем, которое окажется для него самым подходя- щим, мы во всяком случае обязаны поставить относительно него вопрос, с которою должно начинать рассмотрение любой вещи: было ли оно всегда, не имея начала своего возникнове- ния, или же оно возникло, выйдя из некоего начала? Оно возникло: ведь оно зримо, осязаемо, телесно, а все вещи такого рода ощутимы и, воспринимаясь в результате ощуще- ния мнением, возникают и порождаются. Но мы говорим, что все возникшее нуждается для своего возникновения в некоей при- чине. Конечно, творца и родителя этой Вселенной нелегко отыскать, а если мы его и найдем, о нем нельзя будет всем рассказывать. И все же поставим еще один вопрос относитель- но космоса: взирая на какой первообраз работал тот, кто его устроял. на тождественный и неизменный или на имевший возникновение? Если космос прекрасен, а его демиург добр, ясно, что он взирал на вечное; если же дело обстояло так, что и выговорить-то запретно, значит, он взирал на возникшее. Но для всякого очевидно, что первообраз был вечным: ведь кос- мос прекраснейшая из возникших вещей, а его демиург наилучшая из причин. Возникши таким, космос был создан но тождественному и неизменному образцу, постижимому с по- мощью рассудка и разума. Если это так, то в высшей степени необходимо, чтобы этот космос был образом чего-то. Но в каждом рассуждении важно избрать сообразное с природой начало. Поэтому относительно изображения и первообраза надо принять вот какое различие: слово о каждом из них сродни тому предмету, который оно изъясняет. О непрелож- ном устойчивом и мыслимом предмете и слово должно бы i ь непреложным и устойчивым: в той мере, в какой оно можс! обладать неопровержимостью и бесспорностью, ни одно из этих свойств не должно быть утрачено. Но о том, что лишь воспроизводит первообраз и являет собой лишь подобие на- стоящего образа, и говорить можно не более как правдопо- добно. Ведь как бытие относится к рождению, так истина
224
11ЛА 1 UM (^S -14 / ГГ. ДОН. -J.)
относится к вере. А потому не удивляйтесь, если мы, рассмат- ривая во многих отношениях много вещей, таких, как боги и рождение Вселенной, не достигнем в наших рассуждениях пол- ной точности и непротиворечивости. Напротив, мы должны радоваться, если наше рассуждение окажется не менее правдо- подобным, чем любое другое, и притом помнить, что и я, рассуждающий, и вы, мои судьи, всего лишь люди, а потому нам приходится довольствоваться в таких вопросах правдопо- добным мифом, не требуя большею.
ВРЕМЯ
И вот когда Отец усмотрел, что порожденное им, это изваяние вечных богов, движется и живет, он возрадовался и-в ликова- нии замыслил еще больше уподобить творение образцу. По- скольку же образец являет собой вечно живое существо, он положил в меру возможного и здесь добиться сходства; но дело обстояло так, что природа того живого существа вечна, а этого нельзя полностью передать ничему рожденному. Поэто- му он замыслил сотворить некое движущееся подобие вечно- сти; устрояя небо, он вместе с ним творит для вечности, пребы- вающей в едином, вечный же образ, движущийся от числа к числу, который мы назвали временем. Ведь не было бы ни дней, ни ночей, ни месяцев, ни годов, пока не было рождено небо, но он уготовил для них возникновение лишь тогда, -когда небо было устроено. Все это - части времени, а <было> и <будет> суть виды возникшего времени, и, перенося их на вечную сущ- ность, мы незаметно для себя делаем ошибку. Ведь мы говорим об этой сущности, что она <была>, <есть> и <будет>, но, если рассудить правильно, ей подобает одно только <есть>, между тем как <было> и <будет> приложимы лишь к возникновению, становящемуся во времени, ибо и то и другое суть движения.
ПРОЦЕСС И ПРОЦЕДУРА ВОЗНИКНОВЕНИЯ
Сущность, внутри которой вещи получают рождение и в кото- рую возвращаются, погибая, мы назовем <то> и <это>; но любые качества, будь то теплота, белизна или то, что им противоположно либо из них слагается, ни в коем случае не заслуживают такого наименования. Надо, однако, постараться сказать о том же самом еще яснее. Положим, некто, отлив из золота всевозможные фигуры, без конца бросас. \ в переливку, превращая каждую во все
м 120 Философов, т. 1ИЛА 1 UH (42S - 34 / гг. до н. ч.)
остальные; если указать на одну из фигур и спросить, что же это такое, то будет куда осмотрительнее и ближе к истине. если он ответит <золото> и не станет говорить о треугольнике и прочих рождающихся фигурах как о чем-то сущем, ибо в то мгновение, когда их именуют, они уже готовы перейти во что-то иное, - и надо быть довольным, если хотя бы с некото- рой долей уверенности можно допустить выражение <такое>. Вот так обстоит дело и с той природой, которая приемлет все тела. Ее следует всегда именовать тождественной, ибо она никогда не выходит за пределы своих возможностей; всегда воспринимая все, она никогда и никоим образом не усваивае i никакой формы, которая была бы подобна формам входящих в нее вещей. Природа эта по сути своей такова, что принимаем любые оттиски, находясь в движении и меняя формы под дей- ствием того, что в нее входит, и потому кажется, будто она в разное время бывает разной; а входящие в нее и выходящие из нее вещи это подражания вечносущему, отпечатки по его образцам, снятые удивительным и неизъяснимым способом.
О ЗРЕНИИ Найдя, что передняя сторона благороднее и важнее задней. боги уделили ей у нас больше подвижности. Сообразно с этим нужно было, чтобы передняя сторона человеческого тела по- лучила особое и необычное устройство; потому-то боги имен- но на этой "тороне головной сферы поместили лицо, сопрягши с ним все орудия промыслительной способности души, и опре- делили, чтобы именно лицо по своей природе было причастно руководительству.
Из орудий они прежде всего устроили те, что несут с собой свет, то есть глаза, и сопрягли их с лицом вот по какой причине:
они замыслили, чтобы явилось тело, которое несло бы огонь. не имеющий свойства жечь, но изливающий мягкое свечение. и искусно сделали его подобным обычному дневному свету. Дело в том, что внутри нас обитает особенно чистый огонь. родственный свету дня: его-то они заставили гладкими и плот- ными частицами изливаться через глаза; при этом они уплот- нили как следует глазную ткань, но особенно в середине, что- бы она не пропускала ничего более грубого, а только это1 чистый огонь. И вот когда полуденный свет обволакивает это зрительное истечение и подобное устрем:шется к подобному, они сливаются, образуя единое и однородное тело в прямом
226
lum i un (4/в - _t4 / гг. до н. э.)
направлении от глаз, и притом в месте, где огонь, устремляю- щийся изнутри, сталкивается с внешним потоком света. А поскольку это тело благодаря своей однородности претерпе- вает все, что с ним ни случится, однородно, то стоит ему коснуться чего-либо или, наоборот, испытать какое-либо при- косновение, и движения эти передаются уже всему телу, доходя до души, отсюда возникает тот вид ощущения, который мы именуем зрением. Когда же ночь скроет родственный ему огонь дня, внутренний огонь как бы отсекается: наталкиваясь на то, что ему не подобно, он терпит изменения и гаснет, ибо не может слиться с близлежащим воздухом, не имеющим в себе огня. Зрение бездействует и тем самым наводит сон. Дело в том, что, когда мы при помощи устроенных богами природ- ных укрытий для глаз, то есть век, запираем внутри себя силу огня, последняя рассеивает и уравновешивает внутренние дви- жения, отчего приходит покой.
ГЛАВНОЕ УПОДОБЛЕНИЕ (ОБРАЗ ПЕЩЕРЬ!)
Человеческую природу в отношении просвещенности и не- освещенности можно уподобить вот какому состоянию...
1алеко в вышине, а между огнем и ^ляя дорога, огражденная- глянь- невысокой стеной вроде той ширмы, за которой фокус-
'ки помещают своих помощников, когда поверх ширмы по-
(ывают кукол.
Это я себе представляю.
-- Так представь же себе и то, что за этой стеной другие люди несут различную утварь, держа ее так, что она видна поверх стены; проносят они и статуи, и всяческие изобра- жения живых существ, сделанных из камня и дерева. При этом, как водится, одни из несущих разговаривают, другие молчат.
Странный ты рисуешь образ и странных узников!
Подобных нам. Прежде всего разве ты думаешь, что, нахо- дясь в таком положении, люди что-нибудь видят, свое ли или
8<
227ПЛАТОН (428 - 347 IT. до н. э.)
чужое, кроме теней, отбрасываемых огнем на расположенную перед ними стену пещеры?
- Как же им видеть что-то иное, раз всю свою жизнь они вынуждены держать голову неподвижно?
- А предметы, которые проносят там, за стеной? Не то же ли самое происходит и с ними?
- - То есть?
- Если бы узники были в состоянии друг с другом беседовать. разве, думаешь ты, не считали бы они, что дают названия именно тому, что видят?
- Непременно так.
- Далее. Если бы в их темнице отдавалось эхом все, что бы ни произнес любой из проходящих мимо, думаешь ты, они припи- сали бы эти звуки чему-нибудь иному, а не проходящей тени?
- Клянусь Зевсом, я этого не думаю.
- Такие узники целиком и полностью принимали бы за исти- ну тени проносимых мимо предметов.
- Это совершенно неизбежно.
- Понаблюдай же их освобождение от оков неразумия и исце- ление от него, иначе говоря, как бы это все у них происходило, если бы с ними естественным путем случилось нечто подобное. Когда с кого-нибудь из них снимут оковы, заставят его вдруг встать, повернуть шею, пройтись, взглянуть вверх в сторону света, ему будет мучительно выполнять все это. он не в силах будет смотреть при ярком сиянии на те вещи, тень от которых он видел раньше. И как ты думаешь, что он скажет, когда ему начнут говорить, что раньше он видел пустяки, а теперь, приблизившись к бытию и обратившись к более подлинному, он мог бы обрести правильный взгляд'.' Да еще если станут указывать на ту или иную мелькающую перед ним вещь и задавать вопрос, что это такое, и вдоба- вок заставят его отвечать! Не считаешь ли ты, что это край- не его затруднит и он подумает, будто гораздо больше прав- ды в том, что он видел раньше, чем в том, что ему показывают теперь?
- Конечно, он так подумает.
- А если заставить его смотреть прямо на самый свет, разве не заболят у него глаза и не вернется он бегом к тому, что он в силах видеть, считая, что это действительно достовернее тех вещей, которые ему показывают?
- Да, это так.
228
11J1A1 UH (42S - 347 гг. до н. э.)
- Если же кто станет насильно тащить его по крутизне вверх, в гору и не отпустит, пока не извлечет его на солнечный свет, разве он не будет страдать и не возмутится таким насилием? А когда бы он вышел на свет, глаза его настолько были бы поражены сиянием, что он не мог бы разглядеть ни одного предмета из тех, о подлинности которых ему теперь говорят.
- Да, так сразу он этого бы не смог.
- Тут нужна привычка, раз ему предстоит увидеть все то, что там, наверху. Начинать надо с самого легкого: сперва смотреть на тени, затем - на отражения в воде людей и различных пред- метов, а уж потом - на самые вещи; при этом то, что на небе, и самоё небо ему легче было бы видеть не днем, а ночью, то есть смотреть на звездный свет и Луну, а не на Солнце и его свет.
- Несомненно.
- И наконец, думаю я, этот человек был бы в состоянии смотреть уже на самоё Солнце, находящееся в его собственной области, и усматривать его свойства, не ограничиваясь на- блюдением его обманчивого отражения в воде или в других, ему чуждых средах.
- Конечно, ему это станет доступно.
И тогда уж он сделает вывод, что от Солнца зависят и времена года, и течение лет, и что оно ведает всем в видимом пространстве и оно же каким-то образом есть причина всего того, что этот человек и другие узники видели раньше в пещере. Ясно, что он придет к такому выводу после тех наблюдений.
- Так как же? Вспомнив свое прежнее жилище, тамошнюю премудрость и сотоварищей по заключению, разве не сочтет он блаженством перемену своего положения и разве не пожа- леет своих друзей? И даже очень.
А если они воздавали там какие-нибудь почести и хвалу друг другу, награждая того, кто отличался наиболее острым зрением при наблюдении текущих мимо предметов и лучше других запо- минал, что обычно появлялось сперва, что после, а что и одно- временно, и на этом основании предсказывал грядущее, то, как ты думаешь, жаждал бы всего этого тот, кто уже освободился от уз, и разве завидовал бы он тем, кого почитают узники и кто среди них влиятелен? Или он испытывал бы то, о чем говорит Гомер, то есть сильнейшим образом желал бы
...как поденщик, работая в поле, службой у бедного пахаря хлеб добывать свой насущный
229lUlAlun itza - -)t/ гг. до и. i.<
и скорее терпеть что угодно, только бы не разделять представ- лений узников и не жить так, как они?
- Я-то думаю, он предпочтет вытерпеть все что угодно, чем жить так.
- Обдумай еще и вот что: если бы такой человек опять спус- тился туда и сел бы на то же самое место, разве не были бы его глаза охвачены мраком при таком внезапном уходе от света Солнца?
- Конечно.
_ А если бы ему снова пришлось состязаться с этими вечными узниками, разбирая значение тех теней? Пока его зрение не притупится и глаза не привыкнут - а на это потребовалось бы немалое время, - разве не казался бы он смешон? О нем стали бы говорить, что из своего восхождения он вернулся с испор- ченным зрением, а значит, не стоит даже и пытаться идти ввысь. А кто принялся бы освобождать узников, чтобы повести их ввысь, того разве они не убили бы, попадись он им в руки?
- Непременно убили бы.
Так вот это уподобление следует применить ко всему, что было сказано ранее: область, охватываемая зрением, подобна тюремному жилищу, а свет от огня уподобляется в ней мощи Солнца. Восхождение и созерцание вещей, находящихся в вы- шине, - это подъем души в область умопостигаемого. Если ты все это допустишь, то постигнешь мою заветную мысль - коль скоро ты стремишься ее узнать, - а уж богу ведомо, верна ли она. Итак, вот что мне видится: в том, что познавае- мо, идея блага - это предел, и она с трудом различима, но стоит только ее там различить, как отсюда напрашивается вывод, что именно она - причина всего правильного и прекрасно- го. В области видимого она порождает свет и его владыку, а в области умопостигаемого она сама - владычица, от которой зависят истина и разумение, и на нее должен взирать тот, кто хочет сознательно действовать как в частной, так и в общест- венной жизни.
ИДЕЯ БЛАГА
- Зрение ни само по себе, ни в том, в чем оно возникает, - мы называем это глазом - не есть Солнце.
Конечно,нет.
Однако из орудий наших ощущений оно самое солнце- образное.
230
ПЛАТОН (428 347 гг. до н. -).)
Да,самое.
- И та способность, которой обладает зрение, уделена ему Солнцем, как некое истечение. Конечно.
- Значит, и Солнце не есть зрение. Хотя оно- причина зрения, но само зрение его видит.
- Да, это так.
Вот и считай, что я утверждаю это и о том, что порождается благом, - ведь благо произвело его подобным самому себе:
чем будет благо в умопостигаемой области по отношению к уму и умопостигаемому, тем в области зримого будет Солнце по отношению к зрению и зрительно постигаемым вещам.
Как это? Разбери мне подробнее.
- Ты знаешь, когда напрягаются, чтобы разглядеть пред- меты, озаренные сумеречным сиянием ночи, а не те, цвет которых предстает в свете дня, зрение притупляется, и чело- века можно принять чуть ли не за слепого, как будто его глаза не в порядке.
Действительно, это так.
Между тем, те же самые глаза отчетливо видят предметы, освещенные Солнцем: это показывает, что зрение в порядке.
И что же?
- Считай, что так бывает и с душой: всякий раз, когда она устремляется туда, где сияют истина и бытие, она восприни- мает их и познает, а это показывает ее разумность. Когда же она уклоняется в область смешения с мраком, возникновения и уничтожения, она тупеет, становится подверженной мнениям, меняет их так и этак, и кажется, что она лишилась ума.
Похоже на это.
Так вот, то, что придает познаваемым вещам истинность, а человека наделяет способностью познавать, это ты и считай идеей блага - причиной знания и познаваемости истины. Как ни пре- красно и то и другое - познание и истина, но если идею блага гы будешь считать чем-то еще более прекрасным, ты будешь прав. Как правильно было считать свет и зрение солнцеобразны- ми, но признать их Солнцем было бы неправильно, так и здесь:
правильно считать познание и истину имеющими образ блага, но признать которое-либо из них самим благом было бы непра- вильно: благо по его свойствам надо ценить еще больше.
Каким же ты считаешь его несказанно прекрасным, если, по 1воим словам, от него зависят и познание, и истина, само же
231ПЛАТОН (428 - 347 гг. до н. э.)
оно превосходит их своей красотой! Но, конечно, ты понима- ешь под этим не удовольствие?
- Не кощунствуй! Лучше вот как рассматривай его образ...
- Как?
Солнце дает всему, что мы видим, не только возможность быть видимым, но и рождение, рост, а также питание, хотя само оно не есть становление.
Как же иначе?
- Считай, что и познаваемые вещи могут познаваться лишь благодаря благу; оно же дает им и бытие, и существование, хотя само благо не есть существование, оно - за пределами существования, превышая его достоинством и силой.
О ДУШЕ
Если человек настоящий философ, его заботы обращены не на| тело, но почти целиком - насколько возможно отвлечься от| собственного тела - на душу.
Можно ли видеть душу? Нельзя.
- Значит, она безвидна? Да.
Каждое тело, движимое извне, не одушевлено, а движимое из- нутри, из самого себя, одушевлено, потому что такова природа души. То. что движет само себя, есть не что иное, как душа.
Душа наша существовала до того, как мы родились.
Душа - своего рода гармония, слагающаяся из натяжения телесных начал.
То, что видит душа, умопостигаемо и безвидно.
Душа бессмертна и неуничтожима. И поистине наши души будут существовать в Аиде.
Уподобим душу слитой воедино силе упряжки крылатых коней и возничего. Из коней, говорим мы, один хорош, а другой нет, один из них прекрасных статей, стройный, шея высокая, храп ( горбинкой, масть белая, глаза черные; он любит честь, но ivpv. этом воздержан и совестлив, он друг верных мнений, его не надо погонять бичом. А другой весь перекошен, тучен, дурно сложен, шея у него мощная, да короткая, он курносый, черной масти, а глаза светлые, полнокровный, друг наглости и похвальбы; кос- мы вокруг ушей делают его глухим, он с трудом повинуется бичу
Душа умершего продолжает существовать и обладает способ- ностью мыслить.
232
11J1ATUH (428 - 347 гг. до н. ч.)
Душа всякий раз обманывается по вине тела. Мне кажется, это бесспорно.
На мой взгляд, сказал Симмий, душа сродни лире , ее струнам и гармонии. И верно, в настроенной лире гармония - это нечто невидимое, бестелесное, прекрасное и божественное, а сама лира и струны - тела, то есть нечто телесное, сложное, земное и сродное смертному. Представь себе теперь, что лиру разбили или же порезали и порвали струны, - приводя те же доводы, какие приводишь ты, кто-нибудь будет упорно дока- зывать, что гармония не разрушилась и должна по-прежнему существовать. Быть того не может, скажет такой человек, что- бы лира с разорванными струнами и сами струны - вещи смертной природы - все еще существовали, а гармония, срод- ная и близкая божественному и бессмертному, погибла, унич- тожившись раньше, чем смертное. Нет, гармония непременно должна существовать, и прежде истлеют без остатка дерево и жилы струн, чем претерпит что-нибудь худое гармония. И право же, я думаю, ты и сам отлично сознаешь, что наиболее частый взгляд на душу таков: если наше тело связывают и держат в натяжении тепло, холод, сухость, влажность и неко- торые иные, подобные им, начала, то душа наша есть сочета- ние и гармония этих начал, когда они хорошо и соразмерно смешаны друг с другом. И если душа - это действительно своего рода гармония, значит, когда тело чрезмерно слабеет или, напротив, чрезмерно напрягается - из-за болезни или иной какой напасти, - душа при всей своей божественности должна немедленно разрушиться, как разрушается любая гар- мония, будь то звуков или же любых творений художников; а телесные останки могут сохраняться долгое время, пока их не уничтожит огонь или тление. Пожалуйста, подумай, как нам огвечать на этот довод, если кто будет настаивать, что душа есгь сочетание телесных качеств и потому в том, что мы назы- ваем смертью, гибнет первою. Сократ, по всегдашней своей привычке, обвел собравшихся взглядом, улыбнулся и сказал:
Симмий говорит дело. Если кто из вас находчивее моего, пусть отвечает. Кажется, Симмий метко поддел наше рассуж- дение. И все-таки, на мой взгляд, прежде чем отвечать, нужно сперва выслушать еще Кебета, в чем упрекает наши доводы он, а мы тем временем подумаем, что нам сказать. И тогда уже, выслушав обоих, мы либо уступим им, если выяснится,
233ПЛАТОН (428 - 347 гг. до н. э.)
что они поют в лад, а если нет - будем отстаивать свое доказательство. Ну, Кебет, теперь твой черед: говори, что тебя смущает.
Да, Сократ, я скажу, - отозвался Кебет. [...] Смотри, есть ди толк в том, что я на это отвечаю. Естественно, что и мне, как раньше Симмию, понадобится какое-нибудь уподобление.
Так рассуждать, на мой взгляд, примерно то же самое, что применить этот довод к умершему старику-ткачу и утвер- ждать, будто он не погиб, но где-то существует, целый и невредимый, и в подтверждение предъявить плащ, который старик сам себе соткал: плащ-то ведь цел, ему ничего не сделалось, он невредим. А если кто усомнится, тогда спро- сить, что долговечнее, люди или плащи, которые постоянно в употреблении, в носке, и, услыхав в ответ: <Разумеется, лю- ди>, считать доказанным, что человек, соткавший этот плащ, без всякого сомнения, цел и невредим, раз не погибла вещь менее долговечная.
Но я думаю, Симмий, что на самом-то деле все обстоит иначе.
[...]
Тем не менее я так считаю, сказал Симмий, - и был бы очень изумлен, если бы мое мнение вдруг переменилось. Тогда Сократ:
А между тем.~друг-фиванец, тебе придется его переменить, если ты останешься при мысли, что гармония - это нечто составное, а душа- - своего рода гармония, слагающаяся из натяжения телесных начал. Ведь ты едва ли и сам допустишь, что гармония сложилась и существовала прежде, нежели то, из чего ей предстояло сложиться. Или все-таки допустишь?
Никогда, Сократ! - воскликнул Симмий.
Но ты видишь, что именно это ты нечаянно и утвержда- ешь? Ведь ты говоришь, что душа существует до того, как воплотится в человеческом образе, а значит, она существует, сложившись из того. что еще не существует. Ведь гармония совсем непохожа на то, чему ты уподобляешь ее сейчас: на- оборот, сперва рождается лира, и струны, и звуки, пока еще негармоничные, и лишь последней возникает гармония и первой разрушается. Как же этот твой новый довод будет звучать в лад с прежним?
Никак не будет, отвечал Симмий.
234
llJlt\l<Jri 1'tZO - WI ГГ. ДОН. Э.)
- А ведь если какому доводу и следует звучать стройно и в лад, так уж тому, который касается гармонии.
- Да, конечно, - согласился Симмий.
- А у тебя не выходит в лад, - сказал Сократ.
- Сколько я помню, мы говорили, что душа существует до перехода своего в тело с такой же необходимостью, с какой ей принадлежит сущность, именуемая бытием. Это основание я принимаю как верное и достаточное и нимало в нем не сомне- ваюсь. А если так, я, по-видимому, не должен признавать, что душа есть гармония, кем бы этот взгляд ни высказывался - мною или еще кем-нибудь.
- Пойдем дальше, Симмий. Как тебе кажется, может ли гар- мония или любое другое сочетание проявить себя как-то ина- че, чем составные части, из которых оно складывается?
- Никак не может.
- Стало быть, ни действовать само, ни испытывать воздейст- вие как-нибудь иначе, чем они? Симмий согласился.
- И значит, гармония не может руководить своими составны- ми частями, наоборот, она должна следовать за ними? Симмий подтвердил.
- И уж подавно ей и не двинуться, и не прозвучать вопреки составным частям, одним словом, никакого противодействия им не оказать?
- Да, ни малейшего.
- Пойдем дальше. Всякая гармония по природе своей такова, какова настройка?
- Не понимаю тебя.
- Ну, а если настройка лучше, полнее - допустим, что такое возможно, - то и гармония была бы гармонией в большей мере, а если хуже и менее полно, то в меньшей мере.
- Совершенно верно.
- А к душе это приложимо, так чтобы хоть ненамного одна душа была лучше, полнее другой или хуже, слабее именно как душа?
- Никак не приложимо!
- Продолжим, ради Зевса...
f) И Симмий и Кебет излагают свои взгляды с привлечени- ем аналогизационного механизма. Предмет их обсуждения - душа - и таинствен, и загадочен, и, даже, бытийно пробле- матичен. Потому привлечение примеров и образов диктует им закон отставания.
235[1J1A1UH (42S - j4/ гг. дон. э.)
А что делает Платон, слушая их речи? Он вовсе не ассими- лирует смысл сказанного! Он спорит, и при этом оспарива- ет не тему дискуссии, а правомерность образа. Но так обращаться с уподоблением нельзя. Это все равно, что нюхать нарисованную розу и возмущаться тем, что она не пахнет.
Это все равно, что рассуждать о возможности покорения вершины горы по картинам, где, она изображена. И всякий раз, лицезрея очередное полотно, не соглашаться с худож- ником не по поводу крутизны склонов, а по поводу соответ- ствия величины горы рисованной горе натуральной. Это все равно, что выдвигать претензии повару, отвергая не непонравившееся блюдо, а запахи на кухне, или, чего доброго, самого повара...
Оспаривать вспомогательную образность или настройную метафору равносильно <стрельбе на поражение>, но не в цель, а в ее тень; не в цель, а в нечто, похожее на нее; а если и в цель, то вовсе даже не в эту... Кроме того, здесь есть и принципиальный софистический момент. Вся софистика строится на обратном механизме хода вопросов, когда мысль-ловушка уже сформулирова- на. Задача софиста проста в осуществлении своей сложно- сти: осторожно подвести простака к клетке, чтобы не спуг- нуть... Вот тут-то Платона и выручает периферийная сущность философии, пограничная природа которой неис- коренимо софистична в силу окантовочного характера фи- лософского процесса и его врожденной амфиболичности (не забудем: <философическое> появляется и проявляется только на границе известного с неизвестным и одинаково принадлежит обеим сферам, пользуясь человеком как мос- том и информационной линией связи). Обволакивая про- блему с целью прояснения и пояснения, нарождающееся философическое в силу вынужденного (из-за погранично- йти!) соприкосновения с другими вопросами - причем к данному рассуждению не имеющими никакого касатель- ства, но касаемыми из-за неустранимой общности всего со всем уже на деле, а не в рассуждениях - делает доказа- тельство всегда убедительным, до яркой однозначности, и в то же время - темным, до ускользания смысла. Вот оно и ты его готов схватить, но оно уже там и ты, опять, с пустыми руками...
236
n-iirtHJri (4z.a - зч i гг. до н. э.)
В какой-то мере, а может быть и полностью, Платон разде- ляет судьбу всех ниспровергателей: отмываемая грязь все- гда пачкает. Борьба с софистикой других прорастает вновь софистикой, но уже своей...
Но разве это не говорит о том, что софистика имманентна философии, она сопровождает ее, ибо единородна с ней, но и не равна ей, так как не есть она. Это то же, что колючие шипы на розе: без них - какая роза будет розой, но колюч- ки не есть роза. Последнее - главное! Об этом стоит пом- нить. / С)
ЗНАНИЕ КАК ПРИПОМИНАНИЕ ВИДЕННОГО В ПОТУСТОРОННЕЙ ЖИЗНИ
Жрецы утверждают, что душа человека бессмертна, и, хотя она то перестает жить на земле - это и называют смертью, - то возрождается, но никогда не гибнет. Поэтому и следует прожить жизнь как можно более благочестиво:
Кто Персефоне пеню воздаст
За все, чем встарь он был отягчен,
Души тех на девятый год
К солнцу, горящему в вышине,
Вновь она возвратит.
Из них возрастут великие славой цари
И полные силы кипучей и мудрости вящей мужи, -
Имя чистых героев им люди навек нарекут.
А раз душа бессмертна, часто рождается и видела все и здесь, и в Аиде, то нет ничего такого, чего бы она не познала; поэтому ничего удивительного нет в том, что и насчет добродетели, и насчет всего прочего она способна вспомнить то, что прежде ей было известно. И раз все в природе друг другу родственно, а душа все познала, ничто не мешает тому, кто вспомнил что- нибудь одно, люди называют это познанием - самому най- ти и все остальное, если только он будет мужествен и неуто- мим в поисках: ведь искать и познавать - это как раз и значит припоминать.
ГОСУДАРСТВАМ ДО ТЕХ ПОР НЕ ИЗБАВИТЬСЯ ОТ БЕД, ПОКА НЕ БУДУТ В НИХ ПРАВИТЬ ФИЛОСОФЫ
Ведь кто устремился к философии не с целью образования, как это бывает, когда в молодости коснутся ее, а потом бросают,
237luin. i un \.ч^я - эч i 11. до и. J.)
но, напротив, потратил на нее много времени, те большей частью становятся очень странными, чтобы не сказать совсем негодными, и даже лучшие из них под влиянием занятия, кото- рое ты так расхваливаешь, все же делаются бесполезными для государства. Выслушав Адиманта, я сказал:
- Так, по-твоему, те, кто так говорит, ошибаются?
- Не знаю, но я с удовольствием услышал бы твое мнение.
- Ты услышал бы, что, по-моему мнению, они говорят су- щую правду, i
- Тогда как же это согласуется с тем, что государствам до тех пор не избавиться от бед, пока не будут в них править филосо- фы, которых мы только что признали никчемными?
- Твой вопрос требует ответа с помощью уподобления.
- А ты, видно, к уподоблениям не привык.
- Пусть будет так. Ты втянул меня в трудное рассуждение да еще и вышучиваешь! Так выслушай же мое уподобление, что- бы еще больше убедиться, как трудно оно мне дается. По отношению к государству положение самых порядочных людей настолько тяжелое, что ничего не может быть хуже. Поэтому для уподобления приходится брать в их защиту и объединять между собой многие черточки наподобие того, как художники рисуют козлоподобных оленей и так далее, смешивая различные черты. Так вот, представь себе такого человека, оказавшегося кормчим одного или нескольких кораблей. Кормчий и ростом, и силой превосходит на корабле всех, но он глуховат, а также близорук и мало смыслит в мореходстве, а среди моряков идет распря из-за управления кораблем: каждый считает, что именно он должен править, хотя никогда не учился этому искусству, не может указать своего учителя и в какое время он обучался. Вдобавок они заявляют, что учиться этому нечего, и готовы разорвать на части того, кто скажет, что надо. Они осаждают кормчего просьбами и всячески добиваются, чтобы он передал им кор- мило. Иные его совсем не слушают, кое-кто - отчасти, и то- гда те начинают убивать этих и бросать их за борт. Одолев благородного кормчего с помощью мандрагоры, вина или какого-либо иного средства, они захватывают власть на ко- рабле, начинают распоряжаться всем, что на нем есть, браж- ничают, пируют и, разумеется, направляют ход корабля имен- но так, как естественно для подобных людей. Вдобавок они
238
11J1A1UH (4Zii -- -i4/ ГГ. ДОН. Ч.)
восхваляют и называют знающим моряком, кормчим, сведу- щим в кораблевождении того, кто способен захватить власть силой или же уговорив кормчего, а кто не таков, того они бранят, считая его никчемным. Они понятия не имеют о под- линном кормчем, который должен учитывать времена года, небо, звезды, ветры - все, что причастно его искусству, если он действительно намерен осуществлять управление кораблем независимо от того, соответствует ли это чьим-либо желаниям или нет. Они думают, что невозможно приобрести такое уме- ние, опытность и вместе с тем власть кормчего. Итак, раз подобные вещи наблюдаются на кораблях, не нахо- дишь ли ты, что при таком положении дел моряки назовут высокопарным болтуном и никудышником именно того, кто подлинно способен управлять?
Конечно, отвечал Адимант.
- Я не думаю, чтобы, видя такую картину, ты нуждался в истолковании того, в чем ее сходство с отношением к под- линным философам в государствах, - ты ведь понимаешь, о чем я говорю.
Вполне.
Так прежде всего ты растолкуй этот образ тому, кто удив- ляется, почему философы не пользуются в государствах поче- том, и постарайся убедить его, что гораздо более удивительно было бы, если бы их там почитали.
Я ему растолкую это.
ОБ ЭРОТЕ Мне кажется, что люди совершенно не сознают истинной мо- щи любви, ибо, если бы они сознавали ее, они бы воздвигали ей величайшие храмы и алтари и приносили величайшие жерт- вы, а меж тем ничего подобного не делается, хотя все это следует делать в первую очередь. Ведь Эрот - самый челове- колюбивый бог, он помогает людям и врачует недуги, исцеле- ние от которых было бы для рода человеческого величайшим счастьем. Итак, я попытаюсь объяснить вам его мощь, а уж вы будете учителями другим.
Раньше, 'однако, мы должны кое-что узнать о человеческой природе и о том, что она претерпела. Когда-то наша при- рода была не такой, как теперь, а совсем другой. Прежде всего, люди были трех полов, а не двух, как ныне, муж- ского и женского, ибо существовал еще третий пол, кото-
239- J4 I 11. Ди Н. JJ
рый соединял в себе признаки этих обоих; сам он исчез, от него сохранилось только имя, ставшее бранным, ~ андро- гины. и из него видно, что они сочетали в себе вид и наименование обоих полов - мужского и женского. Кро- ме того, тело у всех было округлое, спина не отличалась от груди, рук было четыре, ног столько же, сколько рук, и у каждого на круглой шее два лица, совершенно одинако- вых; голова же у двух этих лиц, глядевших в противопо- ложные стороны, была общая, ушей имелось две пары, срамных частей две, а прочее можно представить себе по всему, что уже сказано. Передвигался такой человек либо прямо, во весь рост, так же как мы теперь, но любой из двух сторон вперед, либо, если торопился, шел колесом, занося ноги вверх и перекатываясь на восьми конечностях, что позволяло ему быстро бежать вперед. А было этих полов три, и таковы они были потому, что мужской иско- ни происходит от Солнца, женский - от Земли, а совме- щавший оба эти - от Луны, поскольку и Луна совмещает оба начала. Что же касается шаровидности этих существ и их кругового передвижения, то и тут складывалось сходст- во с их прародителями. Страшные своей силой и мощью, они питали великие замыслы и посягали даже на власть богов, и то, что Гомер говорит об Эфиальте и Ore, отно- сится к ним: это они пытались совершить восхождение на небо, чтобы напасть на богов. И вот Зевс и прочие боги стали совещаться, как поступить с ними, и не знали, как быть: убить их, поразив род людской громом, как когда-то гигантов, тогда боги лишатся почес- тей и приношений от людей; но и мириться с таким бесчинст- вом тоже нельзя было. Наконец Зевс, насилу кое-что приду- мав, говорит:
Кажется, я нашел способ и сохранить людей, и положить конец их буйству, уменьшив их силу. Я разрежу каждого из них пополам, и тогда они, во-первых, станут слабее, а во- вторых, полезней для нас, потому что число их увеличится. И ходить они будут прямо, на двух ногах. А если они и после этого не угомонятся и начнут буйствовать, я, ска- зал он, рассеку их пополам снова, и они запрыгают у меня на одной ножке.
Сказав это, он стал разрезать людей пополам, как разрезаю! перед засолкой ягоды рябины или как режут яйцо волоском.
240
11J1A1UH (42S - 347гг. до н. ).)
Итак, каждый из нас - это половина человека, рассеченно- го на две камбалоподобные части, и поэтому каждый ищет всегда соответствующую ему половину. Мужчины, пред- ставляющие собой одну из частей того двуполого прежде существа, которое называлось андрогином, охочи до жен- щин, и блудодеи в большинстве своем принадлежат именно к этой породе, а женщины такого происхождения падки до мужчин и распутны. Женщины же, представляющие собой половинку прежней женщины, к мужчинам не очень распо- ложены, их больше привлекают женщины, и лесбиянки при- надлежат именно к этой породе. Зато мужчин, представ- ляющих собой половинку прежнего мужчины, влечет ко всему мужскому: уже в детстве, будучи дольками существа муж- ского пола, они любят мужчин, им нравится лежать и обни- маться с мужчинами.
Когда кому-либо случается встретить как раз свою поло- вину, обоих охватывает такое удивительное чувство при- вязанности, близости и любви, что они поистине не хотят разлучаться даже на короткое время. И люди, которые проводят вместе всю жизнь, не могут даже сказать, чего они, собственно, хотят друг от друга. Ведь нельзя же ут- верждать, что только ради удовлетворения похоти столь ревностно стремятся они быть вместе. Ясно, что душа каж- дого хочет чего-то другого: чего именно, она не может сказать и лишь догадывается о своих желаниях, лишь ту- манно намекает на них. И если бы перед ними, когда они лежат вместе, предстал Гефест со своими орудиями и спро- сил их: <Чего же, люди, вы хотите один от другого?> а потом, видя, что им трудно ответить, спросил их снова:
<Может быть, вы хотите как можно дольше быть вместе и не разлучаться друг с другом ни днем ни ночью? Если ваше желание именно таково, я готов сплавить вас и срастить воедино, и тогда из двух человек станет один, и, покуда вы живы, вы будете жить одной общей жизнью, а когда вы умрете, в Аиде будет один мертвец вместо двух, ибо умрете вы общей смертью. Подумайте только, этого ли вы жажде- те, будете ли вы довольны, если достигнете этого?> Слу- чись так, мы уверены, что каждый не только не отказался бы от подобного предложения и не выразил никакого дру- гого желания, но счел бы, что услыхал именно то, о чем давно мечтал, одержимый стремлением слиться и
241IIJI-^-Y 1 ^1 1 ^-T-U --
сплавиться с возлюбленным в единое существо. Причина | этому та, что такова была изначальная наша природа и | мы составляли нечто целостное. | Таким образом, любовью называется жажда целостности ид стремление к ней. Прежде, повторяю, мы были чем-то еди- | ным, а теперь из-за нашей неправедности мы поселены богом j порознь. |
ПЛАТОН ПРИВОДИТ ОБРАЗЦЫ СОФИСТИКИ | А.Ф. Лосев: |
<Особенно мною достается от Платона тем из риторов, | которых тогда называли софистами. Целый диалог <Евти-1 дем> посвящен у Платона изображению двух таких болту- нов и пустословов, Евтидема и Дионисиодора, которые все- | гда берутся доказывать любую яожь в виде истины и любую истину в виде лжи. j Всякий, кто хочет узнать мнение Платона о софистическом | красноречии, должен внимательно проштудировать этот| диалог>. ^ - . | Сократ: | <Дионисиодор начал свою речь, мы же, все остальные, j поглядывали на него, немедленно ожидая услышать ка-| кие-то удивительные слова. Так и случилось: ибо муж) этот поразительное повел рассуждение, и тебе, Критон, | стоит его выслушать, потому что то было побуждение к| добродетели>, j - Скажи мне, Сократ, молвил он, -- и вы, все остальные, | утверждающие, что стремитесь одарить мудростью этого юно- j шу, Клиния, говорите ли вы это в шутку или серьезно и вза-1 правду испытываете такое желание? . | Тут я решил, что они раньше подумали, будто мы шутили, когда просили их обоих побеседовать с мальчиком, и потому поддразнивали их, а не хранили серьезность; и, помыслив так, я еще раз подтвердил, что мы относимся к этому делу на удивление серьезно. А Дионисиодор в ответ:
Смотри, Сократ, не отрекись потом от того, что сейчас сказал. Я уже предусмотрел это, возразил я, и никогда от этого не отрекусь в будущем.
Так, значит, сказал он, вы утверждаете, будто хотите, чтобы он стал мудрым?
242
11J1A1LIM (4/.S - J4/ ГГ. ДОН. 3.)
- Очень хотим.
- А в настоящее время, - спросил он, - мудр Клиний или же нет?
- Ну уж об этом-то он помалкивает, ему ведь не свойственно хвастовство.
- Но вы-то, - сказал он, - хотите, чтобы он стал мудрым и не был невежественным? Мы согласились.
- Значит, вы хотите, чтобы он стал тем, чем он сейчас не является, и чтобы таким, каков он сейчас есть, он впредь уже никогда не был.
Услышав это, я пришел в замешательство, он же, подметив мое смущение, продолжал:
- Так разве, желая, чтобы он впредь не был тем, что он есть сейчас, вы не стремитесь его, как кажется, погубить? Хороши же такие друзья и поклонники, которые изо всех сил желают гибели своего любимца!
Но тут Ктесипп, услышав это, вознегодовал из-за любимого мальчика и поднял голос:
- Фурийский гость, - сказал он. - Если бы это не было чересчур неучтиво, я бы тебе ответил: <Погибель на твою голову!> Что это ты вздумал ни с того ни с сего взвести на меня и на других такую напраслину, о которой, по-моему, и молвить-то было бы нечестиво, - будто я желаю погибели этому мальчику!
- Как, Ктесипп, - вмешался тут Евтидем, - ты считаешь, что возможно лгать?
Да, клянусь Зевсом, - отвечал тот, - если только я не сошел с ума.
- А в каком случае - если говорят о деле, о котором идет речь, или если не говорят?
- Если говорят, - отвечал тот.
- Но ведь если кто говорит о нем, то он называет не что иное из существующего, как то, о чем он говорит?
- Что ты имеешь в виду? - спросил Ктесипп.
- Ведь то, о чем он говорит, является одним из существующе- го, отдельным от всего прочего.
- Разумеется.
Значит, тот, кто говорит об этом, говорит о существую- щем?
-Да.
243llJlrt.1 ^fri ^**^0 -- -?*+/ 11 . Ди М. J^
- Но ведь тот, кто говорит о существующем, говорит су- щую правду. Так и Дионисиодор, коль скоро он говорит о существующих вещах, говорит правду, а вовсе не клевещет на тебя.
- Да, - отвечал Ктесипп. - Но тот, Евтидем, кто говорит подобные вещи, говорит о том, чего нет. А Евтидем на это:
- Разве то, чего нет, -- это не то, что не существует?
- Да, то, что не существует.
- И дело обстоит разве не так, что то, чего нет, нигде не существует?
- Нигде.
- Возможно ли, чтобы кто-нибудь - кем бы он ни был - так воздействовал на это, чтобы создать его - это нигде не суще- ствующее?
Мне кажется, невозможно, - отвечал Ктесипп.
- Так что же, когда ораторы говорят в народном собрании, разве они ничего не делают?
- Нет, делают, - отвечал тот.
- Но раз они что-то делают, значит, и что-то создают?
- Да.
- Следовательно, говорить - это значит что-то делать и создавать? Ктесипп согласился.
- Значит, никто не говорит о несуществующем: ведь при этом он что-то делает, а ведь ты признал, что ни для кого невоз- можно создать несуществующее; вот по твоему слову и выхо- дит, что никто не произносит лжи.
ОБЩАЯ СХЕМА КРИТИКИ ПЛАТОНА
<Мир идей - вечный и неизменный - представляет со- бою уже не единое бытие Парменида, но иерархически упо- рядоченную, расчлененную структуру. На вершине этой ие- рархии стоит идея Блага. Что это такое? "Так вот, то, что придает познаваемым вещам истинность, а человека наделяет способностью познавать, это ты и счи- тай идеей блага - причиной знания и познаваемости исти- ны. Как ни прекрасно и то и другое познание и истина, но если идею блага ты будешь считать чем-то еще более прекрасным, ты будешь прав". Оно уподобляется Солнцу:
подобно тому, как оно дает всему видимому возможность
244
ПЛАТОН (428 - 347 IT. до н. э.)
быть видимым, а также рождение, рост и питание, так и благо дает вещам бытие и существование, само не являясь ими. "Оно - за пределами существования, превышая его достоинством и силой".
Поэтому благо как таковое трудно постичь человеческо- му уму: оно проявляется в прекрасном и истинном. И если мы не в состоянии уловить благо одной идеей, рассужда- ет Платон, "то поймаем его тремя - красотой, соразмер- ностью и истиной". Причем, согласно первоначальной теории идей, идея "не рождается и не умирает, не воспри- нимает в себя что-либо другое, не переходит сама во что- либо другое". Отношения идей к вещам определяются тре- мя понятиями: подражание, причастность и присутствие. Иначе говоря, вещи возникают, "подражая" идее, стре- мясь к ней как к цели; возникнув, вещь становится "при- частной" идее; наконец, чувственные вещи становятся сходными с идеями только тогда, когда идеи "присутст- вуют" в них. Как это возможно - - философ не объясняет. Но логика его рассуждений такова, что идей должно быть столько же, сколько классов сходных вещей. Однако от- сюда возникает ряд несообразностей. Как, например, объ- яснить "причастность" вещи различным идеям (скажем, Сократа - "человеку вообще" и "белому человеку")? Не понадобится ли тут "третий человек"? Идеи Платона име- ют отношение к благу, к истине, к красоте. Но как воз- можны тогда идеи грязи, мусора, безобразия, лжи и т. д.? Ведь без идеи нет вещи>.
(А. С. Богомолов . Античная философия) О Вопросы А.С. Богомолова сродни таким:
1. Как может быть прекрасной прекрасная песня, записан- ная на лазерном диске, если ее можно услышать и в <диком> исполнении пьяных глоток?!
2. Как это можно, чтобы одна и та же радиоволна, коснув- шись радиоаппарата (например, телевизора), будучи од- ной, вызывала две разнородные функции - <говорить> и <показывать>?!
3. И как вообще один радиоприемник может, не переставая быть самим собой, реагировать на десятки и сотни со- вершенно разных радиостанций?! Как видим, достаточно увести <философскую серьезность> из сферы самомнений и неудержимых желаний во что бы
24511J1A1UH (42> -J4/ ГГ. ДО Н. Э.)
то ни было <круто> и <убойно> возразить на почву обы- денных и простых представлений, как сразу становится ясной и понятной уподобительная и аналогизационная при- рода всех <метафизических> утверждений и никчемность рьяного спора живого человека с восхитительным искусст- вом человека умершего. С)
4. МЫСЛИ
D Когда одни думают так, а другие иначе, тогда уже не бывает общего мнения и непременно каждый презирает другого за его образ мыслей.
С") Истинное мнение ведет нас к правильным действиям ничуть не хуже, чем разум.
D Если я кого-нибудь из окружающих сделаю негодяем, то мне придется опасаться, как бы он не сделал мне зла.
D Ты опытен - и дни твои направляет искусство, неопытен - и дни катятся по прихоти случая.
D Никто не станет делать того же, что раньше, коль скоро воз- можно нечто лучшее. Быть ниже самого себя - это не что иное, как невежество, а быть выше самого себя - не что иное, как мудрость.
О Без смешного нельзя познать серьезное, и вообще противопо- ложное познается с помощью противоположного, если чело- век хочет быть разумным.
П Поэт - если только он хочет быть настоящим поэтом - дол- жен творить мифы, а не рассуждения.
П Бояться смерти - это не что иное, как приписывать себе мудрость, которой не обладаешь, то есть возомнить, будто знаешь то, чего не знаешь. Ведь никто не знает ни того, что такое смерть, ни даже того, не есть ли она для человека величайшее из благ, между тем ее боятся, словно знают наверное, что она - величайшее из зол. Но не самое ли позорное невежество - воображать, будто знаешь то, чего не знаешь?
О Полнейшее невежество вовсе не так страшно и не является самым великим злом; а вот многоведение и многознание, плохо направленные, составляют гораздо большее, чем это, наказание.
0 Можно ответить на любой вопрос, если вопрос задан пра- вильно.
ПЛАТОН (428 - 347 гг. до н. э.)
д Существует лишь одна правильная монета разум, и лишь в обмен на нее должно все отдавать: лишь в этом случае будут неподдельны и мужество, и рассудительность, и спра- ведливость - одним словом, подлинная добродетель; она сопряжена с разумом, все равно, сопутствуют ли ей удо- вольствия, страхи и все иное, тому подобное, или не сопут- ствуют. 3 Разве человек, если он дерзок не по разуму, не несет ущерба, а
если отважен с умом, не получает пользы?
О С человеком хорошим не бывает ничего плохого ни при жиз- ни, ни после смерти.
О К благу стремится любая душа и ради него все совершает; она предчувствует, что есть нечто такое, но ей трудно и не хватает сил понять, в чем же оно состоит.
О По-видимому, не в природе человека по собственной воле идти вместо блага на то, что считаешь злом; когда же люди вынуждены выбирать из двух зол, никто, очевидно, не выбирает большего, если есть возможность выбирать меньшее. D Самое лучшее - это ни война, ни междоусобия: ужасно, если в
них возникает нужда; мир же - это всеобщее дружелюбие. 3 О любом деле можно сказать, что само по себе оно не бывает ни прекрасным, ни безобразным. Если дело делается прекрас- но и правильно, оно становится прекрасным. D Спрашивать, почему хочет быть счастливым тот, кто хочет им
быть, незачем.
СЗ Все, что вызывает переход из небытия в бытие, - творчество. С"1 Все чрезмерное обычно вызывает резкое изменение в проти- воположную сторону, будь то состояние погоды, растений или тела. Не меньше наблюдается это и в государственных устройствах.
О Если бы возникающие противоположности не уравновешива- ли постоянно одна другую, словно описывая круг, если бы возникновение шло .по прямой линии, только в одном направ- лении и никогда не поворачивало вспять, в противоположную сторону, все, в конце концов, приняло бы один и тот же образ, приобрело одни и те же свойства и возникновение пре- кратилось бы.
3 Когда мы стремимся искать неведомое нам, то становимся лучше, мужественнее и деятельнее тех, кто полагает, будто неизвестное нельзя найти и незачем искать.ПЛАТОН (428 347 гг. до н. ч.)
D Богатство вовсе не слепо, оно прозорливо.
СЗ Крайнее увлечение философией вредно.
а Легче угодить слушателям, говоря о природе богов, чем людей.
О Страсть - приманка зла. D Все, что называется благом, для неразумного плохо.
На все последующие века Платон смутил человеческую циви- лизацию своим рассказом об Атлантиде-таинственном матери- ке, 12 тысяч лет назад располагавшемся за Гибралтаром и HOI ио- шем, погрузившись в море <в один день и бедственную ночь>.
Точное место катастрофы Платон не указывает, но авторите! философа столь высок, что, поверив ему, исчезнувшую страну атлантов сразу же стали искать, ищут и ныне и будут искать все. кто полны вдохновения и дерзновенны...
_________________ "Незнание о незнании неизменно сопутствует познанию" С.Лем
|