Серебряные нити

краткая версия с сайта serebniti

Добрый вечер. Ну вот мы и поехали ))). Скайп serebniti. Не нужно просить о том, чтобы вас добавили. Просто звоните и всё. Напрямую. Мы (я) сразу увидим ваш звонок.

Надо сказать, что принцесса Мононоке стала для меня одним из любимых анимационных фильмов.

Вот эти духи кадамы, появление которых в лесу, как сказано в анимационной ленте, показывает, что лес здоров, тоже, между прочим, совершенно потрясающие, пусть и молчаливые образы.

Вепрь, точнее говоря, черви, которые делают его оборотнем, хватают Аситаку за руку и на ней остаются следы. Эти следы оборотня должны очень быстро проесть его тело до костей, как скажет ему шаманка племени. Не помню, как правильно называлась такая ведунья в Японии. И поэтому он должен уйти. Должен уйти в поисках своей судьбы и в поисках, возможно, родственников этого вепря тех краев, откуда прибежал вепрь, для того, чтобы, возможно, понять главную проблему фильма: откуда взялось проклятье. По-моему, это очень простой вопрос. Что такое проклятье, которое прожгло руку Аситаки и оставило вечные следы и должно сжечь его до кости.

Фильм не столько о мести, сколько об агрессии как таковой, о её происхождении, о том, что она убивает душу. И в частности, речь идет, наверное, о двух вещах: о желании спокойной жизни и о желании приобрести магические силы. Вот пишет Андрей Баркалов на Ютубе: «Удивительно, как проклятье могло прилипнуть к, вобщем, миролюбивому воину». Тут есть довольно много разных странностей.

Есть у меня тайное подозрение, что Аситака, собственно говоря, - это ровно тот человек, которого правильно называть словом интеллигент. Он будет пытаться любой ценой устраивать мирные переговоры. Вообще на самом деле, это мы привыкли, что интеллигент – это человек с высшим образованием, а дальше начинают делиться кто либерал – кто не либерал. Сейчас не об этом. Я сейчас о том, что в некотором классическом русском смысле этого слова, скажем для конца XIX - начала XX века интеллигентом был не человек с высшим образованием, интеллигентом был маргинал – человек, принципиально не согласный ни с монархизмом, ни с демократическим движением, ни с какими-то экономическими формами, а пытающийся доказывать какую-то свою истину.

С точки зрения родной деревни он (Аситака) маргинализируется и, по всей видимости, навсегда, потому что, если кто-то помнит фильм, то в конце фильма он говорит, что он поселится около городка, около плавильни, которую строит Эбоси. И не пойдет ни жить в лес, где живет Сан, которую он полюбит, ни пойдет в город, в эту плавильню, в этот зарождающийся производственный центр, ни вернется в собственную деревню, а будет жить один где-то там на границе между лесом и городом. То есть он, собственно говоря, в конце и заявит о себе, как о маргинале, не желающем присоединяться ни к одной из группировок, которые действуют внутри фильма. А там еще есть воинственные самураи, там еще есть посланцы императора, которые пытаются добыть голову бога Леса.

Аситака – это молодой человек, который принципиально не согласен ни с одной из действующих в Японии группировок (из тех, которые нам доступны в пространстве фильма). Одновременно готов общаться со всеми. Но пока не готов почувствовать себя в какой-то общности. Вобщем, в этом шаманском действии колдуньи, когда она его фактически отправляет из племени в поисках судьбы, есть явные фразы о том, что он может заразить жителей деревни, что это опасно, те они его маргинализируют. И в конечном итоге, он, проходя через средневековую Японию, чувствует себя, по всей видимости, совершенно иным человеком.

Например, о роли русской интеллигенции. Особенно историки-классики, то есть зарубежные историки первой половины XX века, когда они говорят о роли интеллигенции в Октябрьской революции, то они имеют в виду роль агрессивных маргиналов. Они хотели немедленных перемен, чтобы мир изменился прямо сейчас, пока они живы и поэтому они действовали революционным путём. Для Аситаки эта самая агрессия – болезнь, он её отчетливо ощущает, как болезнь. Хотя на протяжении всего фильма он пытается разным способами бороться с агрессией, с червями агрессии, проедающими до костей, которые он получил, как болезнь, которой его заразил лесной дух, вепрь, правда, защищая себя, но, тем не менее, вполне себе злобно.

Так, абсолютно по-японски – страшненькая сцена. Потом Аситака скажет себе: «Это не я действовал, это моя рука. Она как-то сама». Опять это какой-то очень знакомый мотив. Очень часто, когда человек совершает агрессивный акт, он говорит: «Это не я, это бес попутал, это у меня руки били сами собой, действовали автоматически». Разница между людьми, которые так говорят, и Аситакой заключается в том, что он это ощущает, как болезнь в себе, а значит, пытается с ней бороться всеми способами, пытается бороться с ней, как со страданием.

Локусы действия фильма: лес, плавильня, Эбоси, деревня Аситаки, ну и где-то там существующий император, который хочет добыть голову Лесного бога. Главные герои фильма хотят жить спокойно, они хотят жить спокойной и привычной жизнью. Они не хотят, чтобы в их укладе что-нибудь менялось, и поэтому... Там, помните, в первых сценах подчеркнуто, как вепрь пересекает некую границу деревни. И это граница покоя. Наверное, того самого покоя, которого мы ищем. В фильме - ну это тоже все знают, это общее место - практически нет в строгом смысле этого слова отрицательных героев, кроме, пожалуй, самураев, которые агрессивны по природе своей. Они пытаются захватить плавильню, в том числе подлым образом, когда Эбоси уходит в лес за головой бога Леса.

Прекрасная принцесса леса, женский вариант Маугли, девушка Сан, в которую явно влюбляется Аситака, хочет, чтобы лес, бог Леса жил спокойно и чтобы лес не трогали люди. Хозяйка плавильни, Эбоси - в высшей степени мудрая женщина. Она вроде бы хочет, чтобы ей не мешал лес, развивать свою плавильню, торговать, правда, оружием. Она пытается защищать женщин, не верит мужчинам. Там все время проходят междометия - наверное, правильные, между прочим, по отношению к нашему полу - о том, что разве можно верить мужчине, доверять самые ответственные участки боя, плавки металлов можно только женщинам. Обратите внимание, это мужчина - режиссер и сценарист - делал фильм, честно признаваясь в этом.

Чем больше у человека желания жить спокойно, жить чем-то, что называется простым счастьем, жить так, чтобы ничего не менялось, чтобы мир был окончательно сформирован, и чтобы цели и смыслы были понятны раз и навсегда, чем выше это желание стагнации, тем более грозные силы начинают вторгаться с разных сторон, тем страшнее вдруг становится жизнь. Если кто-нибудь обратил внимание, в начале фильма жители деревни как бы так даже с ленцой работают, всё спокойно, и тут вторгается абсолютное чудовище, страшный вепрь. Мне кажется, что мы как-то подходим к этой границе, потому что наше желание жить просто, наша боязнь изменений – социальных, в первую очередь - подходит где-то к границе катастрофы, к вторжению вепря. Позволю себе предположить, что, по всей видимости, какие-то такие же психологические процессы происходят в арабских странах, потому что (в этих странах наблюдается) желание стагнации и, самое главное, (желание) обнаружить и уничтожить врага, который эту привычную жизнь портит. Я в данном случае совершенно не собираюсь обсуждать кто прав, кто виноват. Я именно про психологическую ситуацию. Чем больше люди хотят запереться у себя в банке, как-то законопатиться, тем больше агрессии они неожиданно получают извне.

И это какое-то моё ощущение с 90-ых годов, когда я в первый раз посмотрел «Принцессу Мононоке». И тут все, если вы посмотрите фильм или посмотрели фильм, то все, собственно, об этом. Волки хотят жить своей привычной жизнью. Но они хоть отчасти понимают, что Сан, эта девочка, воспитанная волками, может что-то изменить. Волчица-мама сквозь зубы скажет Аситаке, что Сан не волчица, к сожалению. Она волчицей стать не смогла и человеком тоже никогда не станет, и поэтому, наверное, она может что-то в лесу изменить. Но она должна оставаться в лесу. Сан там и останется после всех событий фильма. Желающий или живущий исключительно ради стабильности всё больше и больше - чем больше уровень стабильности, которой он хочет, тем больше - начинает обращать внимание на разные факторы, этой его стабильности мешающие.

Может быть, вы помните конфликт между плавильней Эбоси и обезьянами, которые будут жаловаться волкам и Сан, что они, обезьяны, сажают деревья для того, чтобы увеличить лес, а люди эти деревья уничтожают, потому что им надо плавить металл, потому что им надо добывать руду. Не существует никакой возможности договориться, потому что обезьяны хотят сажать деревья, а люди хотят из-под них добывать руду. И это абсолютно непримиримая позиция, хотя на самом деле, как вы понимаете, она примиримая. В первую очередь, наверное, люди услышали эту формулу Маугли, которая приходит мне на ум всегда, вот эту волшебную формулу: «Мы с тобой одной крови – ты и я». И, помните, у Киплинга эта формула для зверей была волшебная, и они прекращали охоту друг на друга, когда эта формула произносилась. А люди не понимали, о чем это они, о чем это Маугли вообще говорит. Анна13 я абсолютно согласен, тематически на эту тему разве что Малыш.

Дело не в обречённости, не в принципиальной недостижимости некоторой стабильности - стабильность, наверное, в том или ином смысле достижима на какое-то количество десятилетий. Стабильность всегда относительна, это понятно. Дело именно в прямой пропорциональной (зависимости): чем больше человек хочет законопатиться в бочку и сделать так, чтобы ничего не менялось, тем больше он слышит враждебных шумов, атак на эту бочку, которых на самом деле не существует. Дело в том, что стабильность превращается в идею-фикс, в паранойю стабильности, если хотите.

И девочке Сан, которая умеет любить (потому что она любит лес, понимает и чувствует его), обезьянам, волкам, самому богу Леса даже не приходит в голову каким-то образом договориться с Эбоси, которая, на самом деле, приютила прокаженных. Она использовала их талант для создания оружия. Не побоялась этого. Она поддерживает новаторов. Даже более того, она в некотором смысле строит вполне гуманную, вполне человечную цивилизацию, что для тех времен было тотально несвойственно, как вы понимаете. И это подчеркнуто. Продавать на сторону оружие и поддерживать крайне гуманистические порядки у себя – возможно, сегодня многие сегодня это считают мудростью. Я тоже не считаю это мудростью. Но, по крайней мере, Эбоси (как впрочем, и Сан) несмотря на всю, я бы сказал, неагрессивность (она совершенно неагрессивная), несмотря на всю авторитарность, во-первых, она принимает у себя явного маргинала Аситаку, совершенно не принимая в расчет агрессивные мнения мужчин по этому поводу. «В фильме, конечно, не показаны», - пишет raven1981: «использование руды для изготовления плуга или просто гвоздя». Но это, наверно, подчеркнуто так. Сами решайте мудро это, просто умно или не умно совсем.

Мне это очень напоминает горячо мной любимый в юности роман, вошедший, как сейчас помню, в 24-ый том библиотеки зарубежной фантастики, в котором в том числе впервые была опубликована и сказка Стругацких «Понедельник начинается в субботу». Он назывался «Неукротимая планета». Это был первый роман, еще до «Крысы из нержавеющей стали». Он принес Гарри Гаррисону бешеную популярность на Западе и у нас. Я не знаю, помните ли вы этот роман. Там, по-моему, 2 романа и 1 рассказ из цикла «Мир смерти». Продолжение мне совершенно не понравилось, а вот «Неукротимую планету» я люблю, потому что в ней содержится абсолютно гениальная идея. Некий межзвездный авантюрист, шулер и игрок - главный герой попадает на планету, на которой люди невероятно, фантастически вооружены какими-то выскакивающими пистолетами, которые производят только оружие, то есть ситуация очень похожа на жизнь Эбоси, между прочим. И которые просто блистательные и невероятные бойцы, потому что их город окружен стеной, а за этой стеной, конечно, непробиваемой, бог знает какой, а за стеной лес. Из этого леса на город, постоянно пытаясь его уничтожить, наступают чудовища. Чудовища эти трансформируются, они становятся всё более и более злыми, они порастают броней, они порастают наборами зубов, бронебойными всякими бивнями. И только прилетевшему на планету и влюбленному в одну из инопланетянок главному герою романа однажды приходит в голову невозможная мысль, он пролезает в лес и делает он это, как Эбоси. То есть совершенно он не верит в то, что лес может быть полон только злобными чудовищами. И – о чудо! – они его не трогают. Да-да-да, Анна13, это именно аромат юности и поэтому этот сюжет я помню до сих пор.

Почему я пересказываю? Потому что я просто убежден, что неукротимой планетой пахнет принцесса Мононоке. Смысл вот в чём. Я уже почти всё главное рассказал. Там потрясающие боевиковые подробности. Вобщем, если кто не читал – почитайте. Небольшая такая вещь, замечательная. Вдруг выясняется, что эти животные обладают телепатическими способностями. Они чувствуют отношение людей к себе и ведут себя так, как люди ожидают. Оттого, что люди ожидают, что они станут чудовищами, они будут всё более и более агрессивно нападать и, в конце концов, стена падет. И когда это вдруг становится понятно, главному герою удается любимую свою, потом какое-то количество жителей убедить попробовать: всё равно стена не выдерживает, всё равно всех съедят, ну значит уж что теперь-то? Что терять? Можно попробовать выйти и попробовать отнестись к чудовищам как-то с нежностью. И вдруг эти животные становятся почти ручными, начинают тереться, начинают помогать. Вся ситуация меняется. Конечно, понятно, что весь город сразу изменить свое отношение к этим животным не может, что из кого-то «прёт» ярость, что какие-то происходят срывы. Но в целом вдруг всё меняется.

И я хочу сказать, что в этом смысле Гарри Гаррисон и Миядзаки – пророки, потому что они показывают эту самую телепатическую взаимно нарастающую ярость, которая не позволяет почувствовать, что «мы с тобой одной крови – ты и я». Ну не позволяет. Это происходит с мудрой по отношениям к людям Эбоси, мудрой правительницей, которую очень сложно надо было шантажировать. Но, тем не менее, она идет помогать в добывании головы духа Леса. Опять же мудрые и честные кабаны - не могу этого, к сожалению, сказать про обезьян, потому что они сплошь агрессивные - мудрые и честные кабаны, вепри не могут, ну просто они не в состоянии почувствовать, что человек может быть хорошим. Хотя, справедливости ради, этот самый маргинал - интеллигент Аситака, которого никто не понимает, подчеркиваю, никто, включая Сан, с которой у него намечаются какие-то отношения, и который кричит (кто-то писал у нас на форуме, в том числе), несмотря опять же на его болезнь, как Эбоси приняла прокаженных - Аситака к ней относится с глубочайшим почтением и он уверен, что она способна понять. И вобщем, так это и происходит, в конце концов, она верит ему, а не кому-то другому.

Он всё время хочет, чтобы Сан и Эбоси встретились. Встретились и поговорили, потому что, конечно, возможность взаимопонимания существует, потому что мы же люди. Но глаза закрыты. Каждый видит сучек в глазу брата своего, а бревна в своём глазу замечать не желает. И это самое страшное, потому что это приводит к всё время нарастающей взаимной агрессии.

По крайней мере, как-то похоже душу рисовали северо-американские индейцы и многие древние культуры считали, что душа – это такой вот червь, который живет где-то под ключицами и иногда человек может его видеть. Эбоси пытается уничтожить то, чего она не может понять. Это для неё непостижимо, а потому враждебно. Помните? Это бог Жизни, ставший богом Смерти. Это её, Эбоси, собственная душа гибнет, как гибнет, собственно говоря, в это время всё, что она построила: плавильня, деревня. Понятно, что это в принципе можно восстановить. Жизнь леса, которую она погубила, жизнь одухотворённого бессознательного восстановить уже нельзя. Точнее говоря, он, конечно, вырастет снова, и я думаю, что бог Смерти станет опять богом Жизни, оживёт. Это фильм о том, как мы разрушаем себя, ненавидя то, что мы не понимаем, как мы это отторгаем, и на самом деле, в результате всё равно разрушаем сами себя практически неминуемо. Эбоси говорит очень важную и для себя, для характеристики персонажа, и для нас фразу, что надо бы этот лес упорядочить. Ну упорядочить: развести, разделить на квадраты, провести мелиорацию, развернуть реки вспять. Это ведь то, что она пытается сделать своей жизнью. Она пытается всё упорядочить. Это же естественное человеческое желание. А в жизни этих абсолютно непонятных ей духов в лесу она себя не видит. Она не видит какой-то тайной и невероятно важной человеческой стороны. Стороны, на самом деле, божественно прекрасной, потому что Аситака же видит в этом вепре и других вепрях, которых он встречает, нечто абсолютно прекрасное. И мы с вами это видим.

Елена Март пишет: «А нам до сих пор неочевидно, что мы не успеем воспитывать детей. Мы их портим. Они трусливы, дезориентированы во взрослой жизни. Мы стараемся, чтобы им было хорошо, а не чтобы они были хорошими». Это вот ровно то же самое ограничение. Мы стараемся как-то попроще, создать для детей свой замкнутый мирок. Чем более он замкнутый, тем больше конфликтов этот мирок ждёт в будущем. Они как-бы притягивают конфликты. Надо искать, конечно же, баланс. И когда смотришь великую анимацию, хорошо бы вот так сесть, и как я вот готовлю записки, и написать для себя, для себя! что мы по этому поводу думаем. Или у нас на форуме это дело написать. Я хочу закончить на этом сегодня.

Вот просят у меня «Порко Россо» Миядзаки «взять». Давайте мы сначала на психологические, важные, экзистенциальные темы поговорим, а потом вернёмся к аниме, потому что я ещё обожаю «Рыбку Поньо на утёсе». Поэтому мы можем дальше продолжить разговор о Миядзаки. Спрашивают: «А разве самоконтроль Аситаки над агрессией не достоин уважения?» Достоин, конечно. Он же главный герой фильма, значит, Миядзаки всё-таки его уважает. Уважает именно эту его позицию, пусть она и безнадёжная и оставляет его в одиночестве. Как собственно, и всех, кто эту позицию занимал раньше. Будучи уверенным, что если свести вместе Эбоси и Сан, то они просто не смогут не полюбить друг друга, потому что они одной крови. И они ведь действительно одной крови. Вот что удивительно! Они же внутренне схожи, если задуматься. Помните, мы это много раз формулировали, говоря о том, человек предпочитает думать о различиях, а не о сходстве. Так проще и удобнее, потому что если думаешь о сходстве, то как-бы теряешь себя, своё лицо. Поэтому мы предпочитаем думать, чем другие отличаются от нас, а вот чувствовать сходство мы не умеем и не хотим. Наверное, это и есть неумение любить. Вобщем, наверное, этому нужно учиться. Спасибо вам больше за то, что вы пришли. В следующий вторник поговорим о самолюбии и смирении, о том, зачем эти чувства нужны человеку и как учиться в них искать баланс. Спасибо всем большущее. Спокойной ночи.

Свернуть

9 Мая, Вторник 2017

О долге и совести
9 Мая, Вторник 2017
Есть, да? Появился? Добрый вечер. Всех с праздником. Кто-то написал мне, что мы все должны чувствовать себя победителями. Кто-то пишет, что нет. Говорите, люди, ладно? Разрешите всех поздравить ещё раз с праздником, с днем Победы и сказать, что очень трудно говорить в этот день. И может быть, хорошо, что нас не так много в эфире. Мы сможем снова поговорить о каких-то словах, которые больше, чем человек, и которые, конечно, были тогда, во время Великой Отечественной войны. В первую очередь, это слово «долг». Замечательное двузначное слово «долг».

Я говорил, что кто-то написал мне сегодня, что мы все в этот день должны чувствовать себя победителями. Я вспомнил разговор, наверное, 1969-го года. Мне было 9 лет. Сейчас трудно себе это представить. Я тогда отмахнулся от этого разговора, а сейчас понимаю, что, может быть, сделал это зря. И не вспоминал этот разговор много лет зря. Дело было на лавочке на Тверском бульваре. Ко мне, сидящему на лавочке около песочницы и махающему ногой, подсел безногий инвалид войны, тяжело вздохнул и спросил, а где воевал мой дедушка. И тогда я сказал, что оба моих дедушки сгинули в первые два года войны и никому неизвестно, где они похоронены, и что с ними вообще стало, потому что не приходило никаких извещений. Никогда. Во многие семьи, не только к нам. И он тяжело вздохнул и сказал: «Ну тогда ты пораженец». Я сказал: «Почему пораженец?» Он сказал: «Знаешь, когда у тебя нет никого, кто дошел до победы, то ты пораженец». Встал он и ушёл. И я подумал, что, может быть, я правда пораженец и всегда почему-то остаюсь на стороне не врагов, конечно, но проигравших, давайте скажем так. Почему то. Вы простите меня, я когда неделю не разговариваю, мне разговаривать всё труднее и труднее, и я боюсь камеры. Ну не боюсь так уж до судорог, но не люблю я её. Сегодня, только сегодня мне почему-то болезненно вспомнился этот странный давний разговор. Чувство долга.

Наверное, сначала не о войне, а может быть, о классике что ли? Впервые эту проблему, как понимаю её я, в русской классической литературе поставил Николай Лесков в маленьком и практически документальном рассказе, который называется «Человек на часах». Не подумайте, что «Человек на час». Скажите мне честно, кто-нибудь помнит этот рассказ? Кто-нибудь вообще читал Лескова? Помнит кто-нибудь, нет? Ну, хорошо, я попробую эту историю вспомнить. Она очень короткая. Зимою около Крещения в 1839-ом году в Петербурге была сильная оттепель. Лёд на Неве таял, то бишь было наводнение, пусть и не очень тяжелое. Часовой, солдат Измайловского полка Постников, стоя в карауле у нынешнего Иорданского подъезда услыхал, что в полынье кричит и молит о помощи человек. Постников очень долго колебался, потому что право покидать место караула по уставу не имел. Не выдержав, он сбежал к реке и при помощи ружья помог утопающему выбраться. Пока солдат думал, кому передать полностью мокрого и дрожащего человека - пьяненького, надо сказать, - на набережную как раз выехали сани офицера придворной инвалидной команды. Постников быстро вернулся на пост, а офицер взял человека с собой и отвёз его в Съезжий дом, назвав себя спасителем.

Но в дворцовой караульне заметили то, что Постников покинул караул. Его тут же сменили и отправили к офицеру Миллерову. Опасаясь, что об этой истории доложат государю, как потом и вышло, командир попросил помощи у офицера Свиньина. Надо сказать, что всё это реальные фамилии и реальные исторические личности. Свиньин, распорядившись посадить Постникова в карцер, отправился к обер-полицмейстеру Кокошкину. Узнав о случившемся, Кокошкин учинил допрос и вызвал к себе инвалидного офицера и спасённого. Выяснилось, что свидетелей происшествия не было. Инвалидный офицер, который выдал себя за спасителя, был награждён медалью «За спасение погибавших». Постникову Свиньин определил наказание: 200 розог. Там есть интересная деталь, замечательная совершенно: когда Свиньин определял наказание, он сказал, чтобы секли молодые солдаты, потому что старые солдаты могут своего беречь и бить не очень больно. Ну вот и вся, собственно, история.

Постникова навестил Свиньин лично и принёс ему награду: фунт сахара и четверть фунта чаю. И солдат до слёз был благодарен офицеру, потому что, сидя три дня в карцере, он ожидал гораздо худшего, а двести розог были, ну - почти - привычным наказанием. Особенно по сравнению с тем, что его могло ждать по приговору военного суда. Ну вот, узнал эту историю Владыка и заключил: «Воину претерпеть за свой подвиг унижение и раны может быть гораздо полезнее, чем превозноситься знаком». Вот такая вот история, извините. Рассказик маленький, вы его даже после эфира сможете прочесть. Уж простите меня, во мне пропал школьный преподаватель литературы, потому что я всё норовлю потребовать, чтобы люди помнили хотя бы что-то из школьной программы.

Рассказ совершенно поразителен, потому что, несмотря на незначительность события, в нем задействованы все: от государя-императора, дворец которого сторожил рядовой, до Владыки, обер-полицмейстера, старшего офицера и рядовых, как молодых, так и старых. Получается этакий срез российского общества и в нём всё сделано абсолютно правильно, как всегда делается, как делается и до сих пор. Виновник происшествия, который спас человека, получает умеренное наказание и незначительный подарок. Все остальные действуют в связи каждый со своим чувством долга. И вопрос школьного учителя, пропавшего, он всё время один и тот же: скажите мне, дорогие мои, в чём заключается чувство долга? В том, чтобы выполнять устав караульной службы, в конце концов? Вы попробуйте сказать, что этого делать не надо. Или в спасении утопающего пьяницы, который, вобщем, в результате помутился рассудком, и так и не помнит, кто его спасал, зачем и почему. И это в действительности по большому счету, в отношении чувства долга никакого значения не имеет. У меня ещё есть сцена порки такая. Это Герасимовские иллюстрации к Лескову, классические русские иллюстрации.

В чём чувство долга? Сразу я хочу обратить ваше внимание на то, что этих самых чувств долга в рассказе Лескова два. И оба одинаково актуальны, одинаково важны. Только одинаково ли? Одно чувство долга, конечно же, чисто внешнее. Это необходимость отдавать долг своей службе. Именно отдавать долг. А второй долг совсем другой. Совсем другой. Это внутренний долг. Долг общечеловеческий, тот самый долг, о котором мы так или иначе говорим всё время. Непрестанный долг уважения к человеку, правда? Я тогда, в 1969-ом, очень обиделся на этого напугавшего меня до смерти пораженцем инвалида. Но сегодня я подумал, что он без ноги сам внутренне очень сомневался в том, что такая победа нужна и действительно так благородна, как о ней непрерывно говорят и пишут. Он. Он, безногий, сомневался, потому что, как спасителю в рассказе Лескова, ему достался в лучшем случае свой «фунт сахара и полфунта чаю». А, может, досталось и ещё что-то и ещё что-то. И доставалось, особенно от особистов. Он делил мир на победителей и пораженцев. Победители – это те, кто дошёл до Берлина, а пораженцы – это те, кто отдал свою жизнь без толку, зазря. И я, если хотите, пораженец, потому что - мне всегда было очень трудно участвовать в праздничных мероприятиях, честно - потому что я за все годы своей жизни видел разное отношение разных людей к ветеранам Великой Отечественной войны, слышал разные, очень разные - и в советское время - анекдоты. Сегодня историки говорят, что на самом деле общее число погибших во время Великой Отечественной войны в нашей стране составляет 41 300 000 человек примерно, а вовсе не 20 – 22 миллион, как нас в советское время учили в школе. И простое сравнение этих цифр (те 21-22 и эти 41-42) говорят о том, что пораженцев, этих самых погибших без толку, зазря, было, ну, по крайней мере, половина из всех тех, кто погиб. А может быть, и много больше. И я был всегда на их стороне. Не можем мы ставить музыку, хотя сегодня как раз безумно хочется. И Галич вспоминается почти наизусть, поэтому буду читать сам.

Мы похоронены где-то под Нарвой,
Под Нарвой, под Нарвой,
Мы похоронены где-то под Нарвой,
Мы были — и нет.
Так и лежим, как шагали, попарно,
Попарно, попарно,
Так и лежим, как шагали, попарно,
И общий привет!

И не тревожит ни враг, ни побудка,
Побудка, побудка,
И не тревожит ни враг, ни побудка
Померзших ребят.
Только однажды мы слышим, как будто,
Как будто, как будто,
Только однажды мы слышим, как будто
Вновь трубы трубят.

Что ж, подымайтесь, такие-сякие,
Такие-сякие,
Что ж, подымайтесь, такие-сякие,
Ведь кровь — не вода!
Если зовет своих мертвых Россия,
Россия, Россия,
Если зовет своих мертвых Россия,
Так значит — беда!

Вот мы и встали в крестах да в нашивках,
В нашивках, в нашивках,
Вот мы и встали в крестах да в нашивках,
В снежном дыму.
Смотрим и видим, что вышла ошибка,
Ошибка, ошибка,
Смотрим и видим, что вышла ошибка
И мы — ни к чему!

Где полегла в сорок третьем пехота,
Пехота, пехота,
Где полегла в сорок третьем пехота
Без толку, зазря,
Там по пороше гуляет охота,
Охота, охота,
Там по пороше гуляет охота,
Трубят егеря!

Где полегла в сорок третьем пехота,
Где полегла в сорок третьем пехота,
Там по пороше гуляет охота,
Трубят егеря...

А у меня не было дедушек, а очень хотелось. И я понимаю, почему он говорил этот инвалид на Тверском бульваре, пораженец. Мне в этот день больше всего, всегда, всю жизнь пехоту хочется вспоминать. Не бессмертный полк, а полк исчезнувший. Мы даже представить себе не можем, даже в воображении об этом не хочется думать, что такое 41 300 000 человек. Мы с этим и живем, потому что помним победителей, а пораженцев - нет. Что-то такое этот пьяненький ветеран тогда, безумно давно, говорил об особистах и я, на самом деле, не очень об этом помню. Но это же ведь тоже - правда?- великая дилемма, разве нет? Раньше когда-то считалось, что силами особистов создавались специальные отряды, которые должны были расстреливать отступающие части. Вобщем, и это неправда, всё, как всегда, было по-другому.

Да, да, безумное количество людей погибло. Но особисты – это же ведь тоже люди, которые выполняли свой долг, правда? И рисковали жизнью не меньше солдат и командиров. Вместе со всеми наступали и отступали. А если погибал командир, то они должны были брать командование на себя и поднимать солдат в атаку. Да, они боролись с паникёрами и трусами так, как они понимали сами это слово. Они, кстати говоря, не могли без суда и следствия расстреливать военнослужащих. Они могли применить оружие только в одном случае, когда кто-то пытался перейти на сторону врага. И – да- это понималось очень и очень расширительно. Наверное, потому что огромное количество работников спецотделов Армии было репрессировано перед войной (не говоря уже о том, что в тех самых сгинувших полках, в тех самых сгинувших сотнях тысяч везде были особисты), поэтому сотрудников, прошедших специальное обучение и имеющих юридическое образование, практически не было. На их места брали людей без подготовки и необходимых знаний. И люди эти, конечно, регулярно нарушали законы. Но то, как они нарушали закон, это же ведь было то, как они чувствовали свой долг. Внешний долг.

И эти цифры ужасные, эти полки пропавшие – это всё про то самое чувство долга, о той самой мысли о спасении человека и об уважении к человеку, которая победила в солдате Постникове Лескова. Автор, кстати говоря, – вы помните, наверное, – включил этот рассказ в свой цикл «Праведники», который читать, конечно, надо. Самая известная у нас повесть из этого цикла – это «Очарованный странник». Так получилось, что Постниковы у нас в этой пирамиде в рассказе всегда были уродцами. Их могли потом превозносить. После их смерти обычно. Но на самом деле они даже были не белыми воронами, а изгоями, и поэтому 200 палок - это, знаете, действительно легкое и мягкое наказание, о чём там говорить? И действительно, о чём там говорить? Вот, художественная литература. Ну и конечно, да, да. Галинка вспоминала. И я, конечно, тоже не могу поставить нам видео, поэтому просто напомню.

Я вам мозги не пудрю, уже не тот завод,
В меня стрелял поутру из ружей целый взвод.
За что мне эта злая нелепая стезя,
Не то чтобы не знаю, рассказывать нельзя.

Мой командир меня почти что спас,
Но кто-то на расстреле настоял,
И взвод отлично выполнил приказ,
Но был один, который не стрелял.

Судьба моя лихая давно наперекос,
Однажды языка я добыл да не донёс,
И особист [странный тип – в другом варианте] Суэтин, неутомимый наш,
Ещё тогда приметил и взял на карандаш.

Он выволок на свет и приволок
Подколотый подшитый материал,
Никто поделать ничего не смог,
Нет, смог один, который не стрелял.

(Я думаю, у большинства из вас это «играет» в голове)

Рука упала в пропасть с дурацким звуком - пли,
И залп мне выдал пропуск в ту сторону земли.
Но слышу - жив, зараза, тащите в медсанбат,
Расстреливать два раза уставы не велят.

Врач до утра всё цокал языком
И, удивляясь, пули удалял,
А я в бреду беседовал тайком
С тем пареньком, который не стрелял.

Паренёк-то Высоцкого – это же всё тот же герой Лескова и он только один. А стреляет весь взвод. И правильно стреляет.

В какую-то совсем другую ситуацию хочется «сходить». Пропавший учитель литературы средних классов от меня этого категорически требует. Если позволите? Островский «Гроза». Образ Екатерины. Кто писал сочинение, поднимите руки :)? Помните, там Борис, когда только-только приезжает, говорит, что ему трудно быть в Калиново, в этом городе, потому что он не знает здешних обычаев. Вот, опять. Я тогда… Остались лишь воспоминанья, всё прошло. Я тогда, ещё в школе, никак не мог понять, что же это за «здешние обычаи». Ну вот правда, мы живём, тогда жили в Советском Союзе, в одной общей стране. Ну и Калиново – это же не край света. Но вот почему-то для того, чтобы там жить, нужно знать тамошние обычаи. А мне сегодняшнему думается, что вот тамошние обычаи, тутошние обычаи, мкадыши, замкадыши – это что-то типа воровской морали, воровского закона знаменитого, только для отдельно взятой местности, к которым все остальные законы, традиции страны, народа неприменимы, потому что это Калинов, а не хухры себе мухры. И это тоже, простите меня, пожалуйста, такое чувство долга. В Калинове надо быть калиновцем. А хранителем калиновских законов, естественно, является Кабаниха, Кабанова. Что должна исполнять Катерина? Катерина должна исполнять долг. У неё должно быть чувство долга. И она должна быть «правильная» жена. Правильная жена! Нельзя допустить, чтобы она стала важнее матери для сына. Ну, вобщем, и всё остальное вы знаете.

Я не знаю, может быть, я не прав, но есть у меня… Да, Людмила, «жестокие нравы», особенно в нашем городе. Так вот, есть у меня тайное подозрение, что сегодня очень многие… Да, спасибо Natura Sanat: «По понятиям надо жизнь, он тебе муж, глава». Но самое что поразительное! Вот так, если вы оглядитесь вокруг, даже на нашем маленьком форуме, на нашем болотце, есть люди, которые скажут: «Ну это же правильно». Вы не чувствуете в нашем, как-то чуть-чуть уже, мне кажется, ослабевающем, но приступе патриотизма, таком, в масштабах целой страны, вы не чувствуете некоторого преклонения перед Кабанихой? Этакий поиск вокруг себя Кабанихи, которая скажет, как нужно правильно жить. Я не стану, невозможно, сепарацию от матери - боже мой, упаси - сегодня каким-то образом анализировать.

Так вот, я знаете, о чем вас хотел спросить в связи с вышеперечисленными словами: а скажите мне честно… (Хороши, правда? Вот, э, хранитель традиции) А что делать с Катериной-то? У неё есть чувство долга или нет? И почему она «луч света в тёмном царстве»? Простите, что школьную программу вспоминаю, да ещё вопросы задаю. Мой Юпитер, пожирающий своих детей, всё время за картинку куда-то «уползает», прячется стыдливо. Вот пишет ЭШК: «Ну у вас и ассоциации». А что, неправильные у меня ассоциации? Неверные? Лескова пробегали, и, кстати, очень зря. Какая это проза! Как её вкусно читать. Лесков вкусный ужасно. Это такой потрясающий русский язык. Потрясающий совершенно. Второй такой русский язык разве что у Набокова.

Ну так скажете, что-нибудь или нет? «Она одна – живая». В чем её живость заключается? Феклушу, между прочим, помните? Там есть потрясающая её фраза про жизнь в Калинове и про купечество и про всё остальное. Она говорит: «На земле обетованной живём». Вот где земля обетованная – в Калинове. У Салтыкова-Щедрина в городе Глупове. А что Кулигин, мертвый, что-ли? Тихон? Да и сама Марфа Игнатьевна. Феклуша, Глаша. Они там о моральных устоях беседуют. Считают, что дом Кабанихи – это последний рай на земле. У меня ассоциации с пропагандируемыми у нас частными имениями. У остальных настоящий содом, а у Кабанихи рай. Разве нет? Не-не, боже упаси, я ничего такого сложного. «Катерина единственная в себе носит бога». Богоносительница заканчивает жизнь самоубийством. И Тихон мертвый, совершенно живой Тихон.

Помните последнюю фразу? Он говорит: «Хорошо тебе, Катя. Хорошо тебе. А я-то зачем остался жить на свете, да мучиться». Это мы разбирали. Это типичное и у Осторовского очень видное то самое апокалиптическое мышление, если хотите, посмотрите видео «Апокалипсис в русской душе». Не бога она в себе носит. По-моему, тут даже сомнения трудно испытывать. Мне кажется, что она, собственно говоря, отстаивает своё право любить. Не замуж выходить, а любить. И поэтому, наверное, Natura Sanat пишет, что она носит в себе бога, потому что христианский бог вобщем-то и есть любовь. Она отстаивает свое право любить, несмотря на полную невозможность этой любви с точки зрения традиций славного дома, который «земля обетованная». Но если вы задумаетесь, это действительно страшный вызов обществу. Её любовь к Борису вобщем невозможна. И Борис сам сбегает от этой любви, и свой долг не может она нарушить, но в ней есть совершенно другой долг, внутренний долг, долг любви. Такой любви, которую она чувствует и имеет право чувствовать как человек. Имеет право хранить, несмотря на то, что, по всей видимости, Борису она не очень-то и нужна.

Molly пишет: «Ох, неплохо бы перечитать». Я всё время хочу сказать, ну понимаете, люди… Малый театр, Островский. «Гроза» - одно из главных произведений русской литературы. Хоть общую канву-то мы, патриоты, помнить же должны или нет? А это на самом деле страшный выбор и выбор Екатерины. Выбор исторический, психологический, духовный, если хотите. Есть внешний долг, идеальным, живым олицетворением которого является Кабаниха или, например, господин Свиньин в рассказе Лескова «Человек на часах». Между прочим, там, в этом рассказе господин Свиньин скажет ещё одну очень примечательную вещь. Он скажет офицеру, который забрал пьяненького на санях, он ему скажет: «Вы размазня, батенька. А военный размазней быть не может. Не может быть у военного никакой жалости», поэтому в карцер и 200 палок.

И у Кабанихи никакой жалости быть не может. Она живое олицетворение устава караульной службы города Климова и вообще семейных устоев. А Катерина, хотите вы этого или нет, прекрасна она или нет, она разрушительница и это ведь чистая правда. Её любовь разрушает семью, разрушает устои. Между прочим, Достоевский считал, что смерь Катерины произошла бы и без всякого деспотизма со стороны Кабанихи. Он писал, что она жертва собственной чистоты и собственных верований. Я думаю, что для меня, по крайней мере, это внутреннее чувство Достоевского абсолютно верно. Она по-другому чувствовала свой долг, свое призвание. Она была призвана любить. Всем остальным это мешало. Все привыкли к такой стройной системе истерик и лжи. Поэтому, кстати говоря, так интересно смотреть разные версии этой классической пьесы в театре. Так привычнее. Я спрячусь за чувством долга по отношению к маменьке, по отношению к обществу, по отношению ко всему остальному. А долг любви – божественный, да, Natura Sanat, да, не очень хорошо переносим для человека.

Конечно, а я и говорю… Людмила пишет: «Разные версии смотреть интересно. И с Кабанихой тоже всё не так просто». Разумеется. Разумеется. И конечно, ЭШК, иллюзии Катерины и Анны Карениной очень похожи. С Диким проще. Да, согласен. Я всё пытаюсь что-то такое… но тоже плохо. Катерина - один из первых, по крайней мере, российских трагических феноменов, которые говорили о наступлении какого-то совершенно нового времени. У меня всё время всплывает… Помните?

Каждый выбирает для себя
женщину, религию, дорогу.
Дьяволу служить или пророку —
каждый выбирает для себя.

Каждый выбирает по себе
слово для любви и для молитвы.
Шпагу для дуэли, меч для битвы
каждый выбирает по себе.

Каждый выбирает по себе.
Щит и латы. Посох и заплаты.
Меру окончательной расплаты.
Каждый выбирает по себе.

Каждый выбирает для себя.
Выбираю тоже — как умею.
Ни к кому претензий не имею.
Каждый выбирает для себя.

Это Левитанский. Людмила, вы любите, по-моему - как я – если я не ошибаюсь. Я очень люблю Левитанского. Можно я вместо распрекраснейшей Кабанихи… Вот, это он молодой, на фронте. И между прочим, да, в одном из пораженческих полков. К чему не прикоснись, во всем целая история. А я-то хочу сказать… Да, правильно пишет Людмила, на мой взгляд: «Екатерина – это лирика, субъективность чувствования, чувство, долг, страх». Совершенно точно. Только для меня чувство - это тоже долг, только это долг внутренний. Катерина воскликнет очень важную для меня фразу. Принципиально важную, потому что иного критерия нет. Она крикнет: «Я не могу не любить. Нельзя меня заставить не любить». А Левитанского я вспоминаю ещё и вот почему, потому что это время, которое очень медленно наступало и оно так и не наступило сейчас. Но время невероятно трудное, потому что этот внешний долг… Время стало требовать, чтобы он стал заменяться долгом внутренним. Этим самым «каждый выбирает за себя». Это то, что мы постоянно повторяем: «Счастье у каждого свое». И тут, если вы задумаетесь, это потрясающие строки Левитанского.

Но представьте себе это требование к человеку - «каждый выбирает для себя». А выбирать-то чем и как? Где лежит сама возможность этого выбора? Особенно в области разума. В области тех самых проклятых слов. И здесь начинаются какие-то очень сложные вещи. В частности, раз уж Людмила участвует, связанные с проблемой авторства вообще. Я какую-нибудь такую расселовскую максиму поставлю: «Чувство долга необходимо в работе, но оскорбительно во многих других отношениях. Люди хотят, чтобы их любили, а не переносили с терпеливой покорностью». Я всё хочу сказать, что вот эта фраза для меня является решающей с точки зрения внутреннего долга: «Я не могу не… Я не могу не говорить, не писать, не любить. Я не могу не… Я не могу не говорить об этом, хотя понимаю, что это антисоциально».

Рядом, между прочим, рядом совсем, вдруг оказываются какие-то очень страшные для меня вещи. Даже ещё хуже, чем пораженческая позиция автора. Помните? Людмила, вы точно помните. Я знаю, вы любите. «Есть счастливцы и счастливицы» Цветаевское. Целиком читать не буду, но всегда вспоминаю. «Ибо раз голос тебе, поэт, дан, остальное - взято». О чём это она? Что такое остальное? Что взято? Вы, наверное, помните, легенду о Микеланджело Буанаротти. Якобы (согласно легенде) чтобы изобразить мучения распятого Христа как можно реалистичнее, он приказал распять у себя в мастерской, прибить гвоздями к доскам перед мольбертом молодого итальянского юношу. (Тут ударил салют. Не знаю, слышно вам или нет, что, наверное, тоже по-своему символично.) И Пушкин, который читал легенды и мифы, на полях книжки сделал пометку: «Художник – убийца. Убийца ради искусства».

Классик русской литературы, писавший полные любви стихотворения о крестьянских детях в действительности был жесток с женщинами, был игроком, пьяницей. Другой классик во время пожара на пароходе растолкал женщин и детей и первым бросился в шлюпку. Великий классик русской литературы XX века всегда создавал вокруг себя легенду, как о любящей матери. Когда же сын в какой-то момент жизни, выйдя из лагеря, попросил «любящую» мать о приюте, она показала ему на дверь. Ну и Гюго. Пометки были в записных книжках. И там было множество мелких расходов. Виктор Гюго был очень богатым человеком. В конце концов, выяснилось, что речь идёт о деньгах, которые он тратил на соблазненных горничных.

Я, Людмила, скорее об этом. О том, как этот писательский долг, что-то такое человеческое отнимает. Ту самую любовь к реальности отнимает. Её там, в книгах очень много, она вся туда уходит. И это действительно страшное что-то ощущается. А ощущается, как внутренний долг. Мучаюсь, но не могу не писать. А самое страшное сегодня - это какое-то огромное количество людей, которые вроде как чувствуют себя призванными писать, или поэтами. Но и писать не пишут, а живут как те великие классики, о которых я только что рассказывал. А с самим чувством долга - не знаю, с каким, правда, и с внешним, видимо, и с внутренним - сейчас в Интернете принято бороться, потому что он естественно рождается от ответственности перед всеми, с кем ты в долгой жизни был связан так или иначе. Перед всеми отвечать нельзя. Это порождает чувство вины. А чувство вины - что говорить? - вобщем, действительно, очень тяжкий для человека груз. Поэтому я, собственно, хочу… Боже меня упаси, но выбор сделать невероятно трудно порой. Даже улавливать в себе и как-то отвечать самому себе, формулировать самому себе это самое «Я не могу не…» – это ужасно трудно.

И если говорить о войне, то там очень разные люди были. И понятно, что вообще говорить нельзя. Но я знал очень много людей, я, по-моему, рассказывал об этом, которые в этой вечной путанице сталинского прекрасного будущего и постоянно исчезающих людей и вечно бегающих по городам черных воронков, они почувствовали войну, как некое освобождение. Становилось понятно: вот там страшный общечеловеческий враг. И это было таким очень мощным пробуждением внутреннего долга. Знаете, есть такая вечная проблема, проблема «В бой за веру, царя и отечество». Или «В бой за Родину и Сталина!» Ведь абсолютно искренне люди кричали. И не только комиссары, не только особисты. Верили-то искренне и истово. Однако, всё равно это было неким внешним выражением долга. А вот этот безумный зов… Мне один, покойный уже ветеран, потом ставший довольно известным профессором-филологом говорил: «Саша, так в человеке поднимается высшее. Иногда оно поднимается через настолько низменный инстинкт убивать, что даже страшно вспоминать об этом. Но ты вдруг понимаешь, что ты должен что-то очистить, что-то страшное, что ты борешься с чем-то невероятно страшным». И это не долг перед Родиной. Это что-то гораздо большее. Это, наверное, и есть какой-то общечеловеческий долг перед Богом, который так или иначе чувствовали все. Все, как один. Но каждый в меру своей испорченности называл это какими-то своими словами.

Перефразируя некую знаменитую фразу: «Долгом вообще хорошее дело не назовут». Тут ведь, наверное, приходит время что-ли? Фраза Роберта Дауни, она страшненькая, но она же правда. Сталинские вертухаи были преисполнены и исполнены до сих пор - те, кто живы – чувством выполненного долга. Охранники концлагерей нацистских тоже были преисполнены чувством выполненного долга, тоже ощущали, что они очищают землю от еврейской скверны и от русской тоже, конечно же. У нас иная судьба была, как Президент говорил сегодня, но это общеизвестные вещи. Долг - это некая моральная категория, обозначающая нравственные обязанности личности, которые выполняются в соответствии с требованиями совести. Совесть здесь как регулятор. Но сложнейшая операция выполнения какой-нибудь задачи становится долгом только в том случае, если общепринятые требования превращаются в требования внутренние. И тогда сама задача становится личной.

Что такое совесть? Она ведь тоже бывает внешней и внутренней. Она со--весть, совместная весть и с окружающими тебя людьми и с тем самым внутренним богом, по отношению к которому собственно ты только и можешь быть должен. Я не знаю, что такое внутренний бог - это самость Юнга или та самая подлинная астральная сеть, о которой мы говорили в эфире об Интернете и архетипах в недавних передачах. Однако скажите честно, разве мы умеем это слышать, эту внутреннюю весть? Может быть, если не заливаем водкой, в такие праздники, как 9-ое Мая. Ведь для этого нужны - мне больше всего нравятся термины Мишеля Фуко - практики себя, умение слышать и не бояться внутренней… Смотрите на самом деле, не свободы. Она ведь оттого и обозначена словом долг. У нас внутри есть несвобода, к которой мы идем, ползем, карабкаемся абсолютно свободным путем. Выбор вообще карабкаться или не карабкаться за нами. Карабкаться или не карабкаться Катерине к любви или всё хорошее там, за пределами смерти, в мире ином, потому что в этом всё равно ничего не получится. Добиваться, бороться, уходить от Кабанихи, ехать следом за Борисом. Постникову из рассказа Лескова, надо сказать, куда проще. А, всё остальное за него решит начальство. Ведь он же спас, а дальше там батоги, карцер, трибунал, это уже десятый вопрос. А вот нам всё время нужно делать этот выбор самим. Это внутренняя неспособность. Я свободен и могу быть как Гюго. На самом деле был он в жизни ужасно мелочным человеком. Богатым мелочным человеком. А не писать потрясающие вещи, в общем, о человечности и любви не мог. Совесть, призвание, внутренний долг – это вещи такого невероятного мистического масштаба, к которому мы не готовы. Видимо, большинство не готовы, потому что мы ощущаем это, как внутреннюю несвободу.

-Алло. Здравствуйте, Антонина.
- Здравствуйте, Александр Геннадьевич. Хотелось бы вернуться к понятиям совесть и долг.
- А мы куда-то ушли?
-Да, немножечко, мне кажется. Давайте, может быть… Так как сегодня 9-ое Мая, всех с праздником! В любом случае это большой праздник. Везде салюты и всё прекрасно.
- Спасибо. И вас так же.
- Может быть попробуем поговорить о… Так как сегодня военная тема. Может быть, попробуем поговорить о войне. Насколько она уродлива. Долг, с которого началась передача… Насколько чувство этого военного долга… Вы же офицер в запасе? Прекрасные были у вас в прошлой передаче правила офицера.
- Царского офицера. Я, возможно, чувствую себя царским офицером в запасе.
- Сейчас у нас такое общество, которое видит черное и белое. И если сейчас их поведут на войну, они пойдут на эту войну, потому что за Россию, ура - они патриоты. Иди ты в канаву и умри там. Если вспоминать Бродского:

Генерал! Наши карты -- дерьмо. Я пас.
Север вовсе не здесь, но в Полярном Круге.
И Экватор шире, чем ваш лампас.
Потому что фронт, генерал, на Юге.
На таком расстоянье любой приказ
превращается рацией в буги-вуги.

Если разделить чувство военного долга и чувство совести, когда мы… Сегодня многие вспоминают войну. Мы победили, ура! А что мы делали? Мы убивали. Наших убивали. Мы, они – это эфемерная разница. Хочется именно к этому подвести, насколько это всё, понятие человек, разграничено, когда тебе говорят: «Иди, убивай». Если каждый из нас откажется убивать, войн не будет. Если каждый скажет: «Я не хочу убивать, идите вы далеко и надолго, я не буду никого убивать», то войн не будет. И вот сейчас обстановка, когда у нас чуть ядерная война не началась, когда наши ПВО чуть не отстрелили... Творится какая-то нелюдская ересь. Я не знаю, как это объяснить, но хотелось бы к этому подвести, и прошу вас, расскажите об этом немножко побольше.
- Хорошо, я попробую. Спасибо.
Однажды Иисус увидел младенцев, которые сосали молоко. Он сказал ученикам своим: «Эти младенцы, которые сосут молоко, подобны тем, которые входят в царствие божие». Ученики сказали ему: «Что же, если мы младенцы, мы войдем в царствие?» Иисус ответил им: «Когда вы сделаете двоих одним, когда вы сделаете внутреннюю сторону, как внешнюю сторону, и внешнюю сторону, как внутреннюю сторону, и верхнюю сторону, как нижнюю сторону, и когда вы сделаете мужчину и женщину одним, чтобы мужчина не был мужчиной и женщина не была женщиной, когда вы сделаете глазА вместо глАза, и руку вместо руки, и ногу вместо ноги, образ вместо образа, тогда вы войдете в царствие небесное». Наверное, это самое мистическое и самое важное для меня место в Апокрифах, вообще, Нового Завета. Конечно, в Евангелии от Фомы, которое я цитировал.

Призыва к миру и пацифизму никогда не будет достаточно, потому что люди разные. И, между прочим, глубоко отечественная мысль о том, что мужчина должен воевать и должен быть силён войной. Вы же знаете? Тем более, если вы потомок дворян, то прекрасно знаете, что каждый дворянин должен служить и служить долго, не исключая и мальчиков императорского происхождения. Эти вещи въелись в плоть и кровь человеческую очень давно. Когда мужское и женское в душе начнёт сближаться, возможно, что-то изменится. Когда вы соедините внешнее и внутреннее, и когда вы чувствует то, что чувствовал мой ветеран-филолог, когда говорил о высшем чувстве убийства, когда возникало чувство очищения, и когда человек ощущает это в себе. Наши отцы и деды, очень многие, они ведь были совсем не убийцами. Что-то их звало, что-то ужасное, что могло выжечь самую середину человеческого, ту самую середину, в которую, наверное, это и должно быть объединено. Верхняя сторона – это, наверное, стремление к высшему, божественному, к единому неоплатоников, вселенской церкви Владимира Соловьева. А нижнее – это то самое, что стремится к агрессии, насилию, сексу ради секса, власти, обладанию. Но самое удивительное, что во всем этом недаром, например, всегда мечтали о добром царе. Мы пытались объединить внешнее и внутреннее, на самом деле. В действительности это невозможно. Добрый царь невозможен - доказал Макиавелли, подтвердил Сталин и, конечно, Николай II, который, вобщем, пытался быть добрым. Точнее, добреньким царем. Простите, всё конечно гораздо сложнее.

А нужно не то и не другое, а нужно объединение, осознание и взаимопроникновение этих настолько разных вещей. Что такое любовь, к которой стремилась Катерина? Что такое любовь, которую хотим мы все и которую боимся потерять? Это когда мы сделаем мужчину и женщину одним, из цитаты Евангелия Фомы. Одним, на каком бы расстоянии друг от друга мы не находились. Мы всегда одно, мы всегда чувствуем друг друга. Нам всегда важно, что происходит. Мы улавливаем и понимаем и знаем, что происходит с человеком, даже если человек нам этого не говорит. Так бывает очень редко, но бывает. А это колоссальное усилие и усилие всех. Касты священников, касты воинов. Я имею в виду в данном случае не касты, конечно, а некую внутреннюю склонность, потому что воинственность, как мужское качество, побеждается той самой честью - в воинском случае. В обычном – собственным достоинством или совестью. О чувстве собственного достоинства мы говорили в прошлый раз. Но хранение в сердце того, что я люблю, и тех, кого я люблю – это женское качество. Мужчины этого не хотят. И не хотят испытывать чувства вины, поэтому понятие долга их сегодня обременяет, и они пытаются от него избавиться. Боюсь, что я не очень убежден, что сегодня все пойдут воевать так, как вы говорите, Антонина, по той простой причине, что внутренний лозунг нашей эпохи, нашего отечественного капитализма или империализма – это лозунг беречь себя. Это же лозунг позитивного мышления, правда? И судя по количеству людей, которые бегают от Армии, освобождаются от неё, эта сторона долга всё больше и больше затухает. А мужественность в человеке проявляет себя как-то по-другому. И я очень боюсь, что сегодня это будет совсем по-другому, совсем другая война. Понимаете, почему старшее поколение, не я, страдает о социализме? На самом деле, причина-то есть одна единственная. Все были привычно трансцендентны. Все знали направление транценденции. Все знали, что живут не ради денег, а ради долга, долга создания светлого будущего. Светлое будущее, как и долг, оказались чем-то ложным.

Мне кажется, что такая волна казарменного патриотизма – плохо это или хорошо, не знаю – медленно затухает, просто потому что очень трудно следовать за государством, которое тебя откровенно обворовывает, не скрывая этого. И заменяет, по крайней мере, твое материальное достоинство теми самыми словами, что кругом враги. Это, мне кажется, сегодня настолько наивно, что уже сейчас большинство начинают это понимать. Телевизор переборщил. Отчаянно переборщил, потому что льющиеся со всех экранов помои привели к тому, что его просто стало невозможно смотреть. Невозможно и все. Это же у нас верная примета что, если о чем-то непрестанно говорят по телевидению, то это неправда, это не соответствует действительности. Все знают, интуитивно чувствуют. Это то, чему мы благодаря социализму научились, между прочим. Тогда, даже несмотря на ужас исчезающих людей, ГУЛАГа, черных воронков, люди жили ради чего-то высшего на инерции убежденности в том, что они делают историю, делают нового счастливого человека. Вот и тупик. Точнее говоря, не тупик, это необходимость понимания того, что в тебе есть всегда два начала, две половины. И нужно научиться их как-то сближать друг с другом. Всем, и мужчинам и женщинам. Не бояться этой самой несвободы. Типа: все отдыхают, а я тут сижу - стихи пишу.

Есть такой внутренний знак, внутренняя примета. Она очень простая. И первым её в русских аскетических практиках описал Святитель Игнатий Брянчанинов. Она очень простая на самом деле. Между прочим, не бойтесь слова аскеза. Самый точный перевод этого слова – это упражнение, направление внимания на что-то конкретное, то, что ты хочешь понять, постичь. И тогда ты невольно отсекаешь менее важные вещи и становишься аскетом. Пока не допишешь книгу, картину, стихи. Пока не выполнишь своего упражнения, которое не можешь не выполнять. Если ты упражнения делаешь правильно - я, конечно, вольно цитирую Святителя Игнатия - то ты испытываешь радость. Если ты даже в видениях своих, если тебе является Христос, ангел, а ты испытываешь лишь удивление и сомнение, то это прилоги (первая степень проникновения греха в душу), ложь, обман воспаленного сознания. А вот если ты испытываешь тихую радость, независимо от того, что говорят или советуют окружающие тебя люди, то тогда ты следуешь этому самому внутреннему долгу. Между прочим, Святитель Игнатий именно это слово и использовал – внутренний долг. Только его выполнение приводит к радости. К настоящей радости. К умилению – замечательное, любимое мною слово. Если ты испытываешь эту радость, а не сомнения, то ты на верном пути. Наверное, это самое простое и, как всё простое, требующее отдельного разговора о том, что такое эта самая тихая радость во внутренних ощущениях и переживаниях. Есть люди, которые блестяще писали об этом. В том числе и Святитель Игнатий.

Я хочу сказать, что мы отчасти по-разному этого всё время касаемся, когда говорим, что если человек идёт путём исключительно социального подражания, которое, кстати говоря, противоречиво в основе своей, то он потихоньку погружается в скуку. На эту скуку его обрекает что-то, что является не его, не относится к его внутреннему долгу, к его внутренней подлинной любви, если он не ищет свой путь спасителя, как Постников из рассказа, или свой путь любви, как Катерина в «Грозе». Она не может от этого отказаться, потому что это рождает в ней её внутреннюю радость, чем бы это не закончилось. А заканчивается это самоубийством, потому что её внутренняя радость полностью противостоит обществу, в котором она живёт. А то, что за пределами Калинова есть что-то ещё, она даже не предполагает, она же ребенок совсем. Но если этого нет… Дело даже не в деспотии Кабанихи, а дело в том, что это смертельно скучно, потому что в этом нет себя. Это то, что преодолевает скуку, но не развлекает, потому что трудно. Вы знаете, скуку на самом деле развлечениями преодолеть нельзя, потому что чем больше пытаешься развлечься, тем скучнее становится. Сами развлечения становятся работой. А скуку можно преодолеть, если вспомнить о чём-то подлинном в себе, о внутреннем долге, неважно писательском, поэтическом, просветительском, о долге любви. Тогда что-то в человеке меняется, и он становится светлым. И мы это очень хорошо чувствуем – да? - потому что от человека энергия исходит, свет. Вот как-то так.

Вот Людмила пишет: «Аскетом быть честно». В том контексте, о котором я только что говорил – да, это абсолютно точно. Мне всё время очень хочется, чтобы сказанное стало для вас внутренним событием. У меня всё время такое ощущение, что я чего-то не договариваю, чего-то смертельно важного. Но зато это позволяет продолжать разговоры, поэтому знаете о чем бы мне хотелось поговорить в следующий раз? Учитывая всё то, что мы с вами прошли, давай-те ка поговорим о том, что человек может сказать, а что нет. Давайте поговорим… Особенно, если вы придете, Людмила. Кто-то еще… И Molli из наших пишущих, рисующих людей. Мне хотелось поговорить о слове. Поскольку у меня не получаются слова, то мне бы хотелось поговорить о том, почему поэтическое слово превращается в событие. И почему этих событий сейчас так мало. Что потеряли в слове и что обрели. И вообще, слова чего-то стоят или нам лучше по вторникам и четвергам посидеть и помолчать. Договорились? Хватит, наверное, на сегодня, потому что, да, как всегда, я протрепался дольше, чем рассчитывал.

О словах. И если эта тема актуальна, Людмила, как вы пишете, присоединяйтесь, пожалуйста, хорошо? Спасибо, Антонина, что вы позвонили. Люди, звоните, пожалуйста. Ваши звонки создают мне ощущение того, что мои слова чего-то значат. Еще раз с праздником вас. Подумайте по-своему о роли слов и о том, нужны ли они и насколько. И, конечно, о том, о самом сложном: что такое внутренний долг каждого из нас и можем ли мы быть счастливы, если не стремимся к его выполнению. Хорошо? Спасибо вам большое. С праздником. Спокойной ночи.

Свернуть

Часть 1.

Есть. Это хорошо.
Видите у меня тут множество записок сумасшедшего, потому что фильм огромный и для меня, наверное, он очень специфический. Но, тем не менее, я считаю его, для себя, сугубо субъективно, одним из лучших фильмов 21 века. И вот почему.

Как-то мы измельчали, на мой взгляд. Ну правда, ну вот очень многое, как мне кажется, из мира, в котором мы живем, ушло. И в частности, не знаю, согласитесь ли вы со мной или нет, из него ушла трагедия. Не трагизм жизни, а трагедия как античный жанр и один из главных жанров драмы по Аристотелю. Трагедия, как трагическое отношение к человеку. Мне кажется нужно сначала понять, что такое трагедия. И может быть понять способы, с помощью которых мы от этой самой трагедии бежим.
В действительности, если вдуматься, все очень просто. Потому что трагедия – это жанр естественного и глубокого уважения к человеческой личности. И театр, и кинематограф мучительно измельчал. Нет, конечно, и там, и там есть исключения, мы просто сейчас конечно не будем этого обсуждать. Но есть у трагедии, классической трагедии, такая незаметная сторона. Нотку трагедии, нотку трагичности создает, наверное, уважение к человеку, глубокое уважение к трагическому герою.
Трагедия – это вера в важность человеческой личности. Это просто другая сторона, если хотите, этой веры. Нет трагического масштаба действа и нет уважения к человеку. Царь Эдип по неведению совершает преступление и у него точно также между прочим как у героя фильма “Остров проклятых” переворачивается взгляд на жизнь и на самого себя. Потому что он ослепляет себя, что символически передает его уход в глубины собственного Я. Отказ от внешнего мира и уход к самому себе.
Что касается каких-то моих ассоциаций, пока еще не с фильмом, я туда даже еще и не пришел, то Артур Миллер в предисловии к пьесе “Смерть коммивояжера” писал именно об этом. Там он писал:
“Трагический герой – это тот, кто готов положить свою жизнь в случае необходимости, чтобы добиться лишь одного – чувства собственного достоинства”.
И если вы с этой стороны взгляните на царя Эдипа, то вы увидите, что это так. Он отказывается от царства, вырезает себе глаза и уходит жить в Колону, в священную рощу, полный чувства собственного достоинства. И возможно поэтому я считаю, что действительно фильмов-трагедий, в которых вскрывается вот это самое человеческое достоинство, существует очень мало. И … опять … я возможно это немного преувеличиваю, но на мой взгляд Мартину Скорсезе, который конечно великий режиссер и один из немногих оставшихся в живых классиков кинематографа, это удалось, потому что его Тедди, в исполнении Леонардо Ди Каприо действительно герой какой-то современной трагедии. Именно так я этот фильм и ощущаю, как одну из немногих трагедий на экране.

Я не буду говорить ни о чем, ни об операторской работе, ни о там отсылках самого Скорсезе к Фэнси, к “Головокружению” Хичкока… Мы же не об этом, а мы о том, что если фильм цепляет, а он, несомненно, цепляет, то там вот этот трагический катарсис. Если мы, между прочим, лишаемся трагедии, то мы лишаемся и катарсиса. Там вот этот трагический катарсис в конце, когда ровно как в царе Эдипе, все события переворачиваются на 360°. И с одной стороны, это блестящий прием триллера. А с другой стороны, видите, это ведь тысячелетиями существующий классический прием трагедии. И мы просто смотрим современное кино и нам не приходит в голову задумываться о Софокле, об Эсхиле, об Агамемноне, об Оресте. Ну в общем, мне все время очень хочется туда уйти, но я понимаю, что не интересно.

Но что такое классическая трагедия? Вот Король Лир переворачивает свой мир на 360°, Макбет … Не знаю, не знаю как, но правда, если написать “Остров проклятых” и поставить жанр “трагедия”, никто наверное смотреть не будет.
Вот этот блестящий прием в кинематографе практически никогда не использовался. Казалось, что и в литературе тоже. Но на самом деле это не то, чтобы он не использовался. Это просто мы забыли о том, что существует в драматургии такой жанр: классическая трагедия. Поэтому, наверное, все современные постановки Эдипа, я уж не хочу называть конкретные примеры, они пытаются сгладить трагедию. Я очень люблю театр Вахтангова и Римаса Туминаса, но его Эдип, сам Эдип, ну по крайней мере актер играет жалкого такого мелкого человечка, ничего не понимающего. А на самом деле Эдип трагический герой. И он оказывает уважение к судьбе. И единственное, что он может сделать, это то, что он делает, для того, чтобы сохранить собственное достоинство.
И что такое вот это самое достоинство вместе с трагедией, и что такое это самое уважение к человеку и к его судьбе, мы в какой-то момент истории, по всей видимости, понимать перестали.
Хорошо, договорились, 4ubaka, на 180°, наверное вы правы. Хотя, хотя в общем надо сказать, что двигается в том же направлении…
И надо сказать роман Денниса Лихейна, который вышел в 2010 году, тоже совсем недавно, и его сценарная адаптация, которую мы видели на экране и которая конечно сделала роман куда более популярным, до фильма он популярен не был, это попытка передать современную трагедию.

Вы помните. Да? Маршалы США Эдвард Дэниелс и его напарник Чак Оул приезжают на остров проклятых расследовать исчезновение детоубийцы Рэйчел Соландо, которая сбежала из Эшклиффа, лечебницы для душевнобольных на острове Шаттер. 42 пациента находятся в обычных корпусах, а еще 24 особо опасных внутри бывшего военного форта, переоборудованного в третий корпус лечебницы. Так вот, сама структура острова сразу отсылает конечно же к каждому из нас. Потому что одинокий остров – это с точки зрения Юнга, один из самых традиционных образов человеческой личности. И существующий в нем треугольник… смотрите, корпус А – мужской корпус, корпус В – женский корпус и корпус С – корпус для особо опасных, представляют собой этакий внутренний треугольник психической энергии и ее восхождение.
Мужское и женское начало в отдельном человеке, взаимодействуя и сталкиваясь, они должны нас вести к чему-то высшему. И так как форт на острове – это форт, где содержатся особо опасные насильники и убийцы, то соответственно как бы показывает Скорсезе, что … куда направлена наша энергия и жизненная сила в 1955 году, когда происходят события фильма, да может быть и сейчас?… к насилию. Не считаем ли мы максимальным проявлением себя те или иные формы насилия по отношению к другому человеку? В том числе насилия, само собой понятно, не только физического, но и психологического. Все время носится этот круг не столько физического, сколько психологического насилия. В него как бы замкнут треугольник энергии. Кажется, что нет другого выхода.
И когда они, Тедди и Чак, въезжают на грузовике на остров там появляется маленькая надпись, которую может быть вы не заметили, почти как эти знаменитые надписи на въезде в нацистские концлагеря. Только там написано: Помните, мы тоже жили, любили и смеялись. И это ведь то, что можно написать на могиле каждого из нас, потому что иногда трудно написать что-то большее. Сразу появляется ощущение, что остров – это место в которое как бы заключен, заточен внутренний мир современного человека. Ведь и роман, и фильм писались и ставились уже в 21 веке в 2000-х годах, для нас с вами.

Почему-то у меня сегодня картинки все пропадают и я не знаю с чего начать. То ли я их как-то неправильно загрузил. Ну ладно тогда не сердитесь, какие откроются, такие и откроются.
Кстати, Skype включен и я был бы очень вам благодарен, если те, кто смотрел фильм, позвонят и все-таки подумают вместе со мной, о чем же он.

Так вот … с самого начала все очень странно. У Тедди непрекращающиеся головные боли и его тяготит не только исчезновение Рэйчел Соландо из запертой палаты, но и странное исчезновение доктора Лестера Шина, который, вроде как, был лечащим врачом Рейчел, но уехал в отпуск с острова. Его непрерывно тяготят воспоминания о погибшей в пожаре жене Долорес, о немецком концентрационном лагере Дахау, в освобождении которого он принимал участие в 45-ом году. Там есть сцена расстрела охранников Дахау американскими солдатами. Под влиянием того, что они там увидели, они просто молча вывели охранников, т.е. не вывели, а прямо там же, в их помещениях, их расстреляли. Это подлинная история. Но вроде как сам Тедди в этом не участвовал.



А я хочу сказать, что на самом деле, конечно, вдохновил Скорсезе и возможно и автора романа, остров Повеглия. Это южно-венецианская лагуна, остров недалеко от Венеции и он действительно остров проклятых, потому и посещаемый призраками, потому что в 1348, если не ошибаюсь, году жители покинули остров, спасаясь от бубонной чумы, которая свирепствовала тогда в Венеции. И, как и другие маленькие необитаемые острова, Повеглия конечно использовался потом для изоляции жертв болезни. И конечно их там жгли. И все это придало острову мрачную славу. Там погибло огромное количество людей, поэтому он конечно чаще других посещался призраками.
Но это еще не все. Потому что в конце 19 века тут открылись две психиатрические лечебницы. И сохранилась легенда, что один из докторов ставил там на пациентах странные эксперименты, в результате которых однажды он сам спрыгнул с колокольни при больнице.
Где-то, по-моему, у меня даже была фотография этой колокольни.



Ну не совсем то. Она чуть дальше эта колокольня.
Ну вот и говорят, что звон этой колокольни до сих пор периодически слышен, хотя колокола там несколько десятков лет нет как нету. И последним учреждением острова был частный санаторий для психических больных, который закрылся в 75 году. Так что это действительно такое место, которое вдохновляло, вне всякого сомнения, наших режиссера и постановщика.

Так вот в животном состоянии, не в животном, но в общем, как ни странно даже безумный маньяк, психически больной преступник по имени Джордж Нойс, там, на этом острове, все-таки не животное. И вообще, тут многое имеет отношение к нашим разговорам о безумии, о психиатрической помощи. Но на самом деле речь же идет об очень странных и действительно трагических вещах. Потому что речь идет о том, что такое наша реальность и как мы ее воспринимаем?

Свернуть

Часть 2.

В центре этого треугольника, где, между прочим, обратите внимание, тоже действуют три психиатра: доктор Лестер Шин, главный врач лечебницы Коули и немецкий врач, который непосредственно занимается психофармакологией и лоботомией, доктор Джеремайя Нэринг, немец, которого играет Макс фон Сюдов, который ну наверное красуется. Один из легендарнейших европейских актеров.
Так вот. В чем проблема? Проблема в том, что Тедди и Оул Чак начинают расследовать дело, беседовать с пациентами. И пациенты эти, наверное, в какой-то такой максимальной степени все время указывают на нас, на те самые простые вопросы бытия. Им конечно трудно, пациентам. Но, тем не менее, говорят они свободно и говорят они афоризмами. Все это происходит, между прочим, под любимую музыку доктора Джеремайя Нэринга (Макса фон Сюдова) под Малера, и в частности под квартет Малера для фортепьяно и струнных ля минор. Тедди сразу ощущает и видит, как под эту музыку кружатся в воздухе листы бумаги после стрельбы по охранникам концлагеря. И в воздухе все время кружится вопрос, вот этот самый один и тот же вопрос: Что допустимо для человека и что недопустимо? Что он может перенести и чего он на самом деле перенести не может?
Тедди, следователь, спрашивает нормальную миссис Кэнс: “Вы же выглядите как нормальная женщина. Что же вы-то тут делаете?” И она его и спросит: “Ну видимо надо научиться понимать что нормально а что ненормально”. По той простой причине, что … А что делать с мужем, если он пьет, регулярно тебя бьет, да еще и трахает все, что движется вокруг? Как бы вы ответили на этот вопрос, уважаемые участники сегодняшнего разговора? Простите, что я какой-то медленный. Я расстраиваюсь, что картинки не открываются.
Так вот. Что с ним надо делать? … да зарубить топором. И это нормальное дело. Собственно говоря, это иногда болезненно напоминает рассуждения пациентов, которые сидят и общаются со следователями.
Помните, там есть еще один пациент, который говорит что про Рэйчел Соландо, которая исчезла. Он говорит: “Ну она же ведь утопила своих детей. Газом надо травить таких людей”. И то же самое я могу спросить: А что с ними надо делать?
Ну как-то совершено логично и железно у этого пациента, который, между прочим, порезал в цветную капусту лицо своей горничной, изуродовав ее до неузнаваемости, он тут же начинает говорить, что и жуликов надо газом травить, и ниггеров надо газом травить. И вдруг передергивает, потому что ты попадаешься на эту простейшую евгенику, которая вдруг возникает перед твоими глазами. А ведь еще не прошло 10 лет с момента освобождения Бухенвальда и Дахау. Может быть эти сумасшедшие люди – это как раз и есть люди, утратившие ощущение трагедии?

Куда там, – пишут здесь, – что ей надо было уйти.

Ну надо бы, конечно, да. Только ей и в голову это не пришло, потому что уйти – это нечто трагичное. Это какое-то такое трагичное действо. Действо, связанное с глубоким самоуважением и действо, связанное, в общем, и с уважением к мужу тоже. Правда? к другому человеку пусть даже совершенно оскотинившемуся. Ну веди себя как хочешь, но только не со мной. Смотрите, мы по кругу возвращаемся к одним и тем же темам. Я наверное взялся обсуждать поэтому этот неподъемный фильм сегодня.
Уйти можно от чувства собственного достоинства, пусть и ощущая себя трагическим героем,… лишившись при этом квартиры, власти над тем же самым пьющим и бьющим мужем. А убить – это значит показать собственную власть и значимость. Убить можно только исходя из той самой обиды, о которой мы говорили. Они все смертельно обиженные. Ими ведет энергия обиды. Я думал, что хоть кто-нибудь из тех, кто нас смотрит, в общем, это напишет.

Что такое: в своем глазу бревна не видит?
Вот pit пишет: Это не только преступники, а все.

Но ведь это действительно так. Всех травить газом. Ну у нас принято говорить: расстрелять. Так было привычнее.

Молли пишет: В состоянии аффекта, наверное, можно и убить.

Так вот, состояние аффекта возникает от очень глубокой обиды, от мгновенной утраты собственной значимости или от кажущейся утраты собственной значимости. А уйти можно из уважения к себе и к нему тоже.
И вот сидит пациент и кричит: всех надо травить газом. Ниггеров, слабоумных. Почему? Ну потому что так легче всего почувствовать собственное превосходство над ниггерами, слабоумными, но не собственное достоинство, потому что его можно взять только из уважения к другому человеку. И это что-то естественное, что трагически потерялось.

Raven пишет, что история фильма вызвана реальным проектом “Блюберд” – программа контроля над разумом.

Ну в действительности нет конечно. Конечно нет, потому что ни о каком особом контроле над разумом в фильме-то речь не идет.

Если уж говорить, о чем фильм в частности, то 1954-55 годы были избраны не случайно, потому что в 1950 году как средство борьбы с послеоперационным шоком был создан препарат хлорпромазин, широко известный у нас под названием аминазин. А в Америке ровно в 1955 году он начал распространяться под названием торазин, которое звучит в фильме. И в 55 году американская фирма SKF продала этот препарат на 75 миллионов долларов. А к 1964 году 50 миллионов человек по всему миру принимали то, что в частности называлось в Америке “психиатрическим аспирином”. Ну вот и хлорпромазин или торазин стал родоначальником целого семейства антипсихотических препаратов, которые назвали нейролептиками. Я туда сейчас не пойду, но в общем надо вам сказать, что до эпохи торазина все было не лучше, потому что если говорить о методах психиатрии, которые использовались во время Второй Мировой войны и во время Первой Мировой войны, то в общем мы начнем говорить, правда, о самой настоящей инквизиции. Я сейчас об этом даже говорить не буду.

На самом деле на острове в модели фильма использовалась запрещенная ныне, а очень модная тогда трансорбитальная лоботомия. Над веком под бровями вводился скальпель и отсекались лобные доли от остального мозга, что в общем в большинстве случаев приводило к тихому слабоумию, а в отдельных случаях слабоумию агрессивному. Ну тогда уже не помогало ничего. И, в общем, особого контроля над разумом и всяких разных спецпроектов в фильме абсолютно нет, на мой взгляд. Поэтому может быть отсылки к каким-то проектам существуют,… но я еще раз говорю, на мой взгляд – это такая отдельная тема огромная, такого рода спецпроекты по контролю над разумом, потому что она связана с нашей собственной теорией заговоров, которая, как мне кажется, отчасти пародируется в фильме. Что такое теория заговоров? Ну по сути это и есть создание некой особой субъективной реальности, реальности знаковой, доходящей до прямого бреда. Поэтому для меня в фильме гораздо более архитипические следы, потому что это некоторая абсолютно наша жизнь.

Ну я пытаюсь конечно все время пересказывать что-то. Но я хочу сказать, что вы помните прекрасно, что Тедди ведет расследование. Потом на острове начинается ураган, который становится причиной легкого бунта пациентов и отрезает окончательно все доступы к материку. Кроме того, мне очень нравится эта метафора, в клинике 66 пациентов, что тоже, наверное, является намеком на число дьявола. А Тедди ищет 67-го пациента… немножко все время путаюсь в именах. Вы не путаетесь? … пироманьяка, поджигателя Эндрю Леддиса, виновника смерти Долорес. Тедди объясняет напарнику, что хочет его найти, но его явно прячут, потому что 66 человек в больнице, а он ищет 67-го. И ищет он себя. Правда? как выясняется потом, что Эндрю Леддис и есть Тедди Дэниелс.
Он ищет себя, как мы. У нас в голове множество мыслей и мы порой под влиянием общества ведем себя как разные личности. Ассаджиоли описал субличности, которые бродят у нас внутри по этому треугольнику между, как сказал бы Юнг, Анимой, Анимусом и Самостью. Вторая Мировая война как будто нарушила что-то и все начинает сводиться к вот этой Самости как разрешению себе агрессии или насилия. И никакого другого способа показать собственную значимость не находится. Наверное потому, что забыта вот эта самая трагедия, вот это самое слово “достоинство”.

Рэйчел Соландо обнаруживают. Женщина принимает Тедди за своего погибшего мужа. В кабинете доктора Коули Тедди становится дурно. Он проводит полную кошмаров ночь в корпусе для санитаров, где ему все время мерещится… (все фотографии подготовил, так обидно)… где ему мерещится все время Дахау.

Может попробовать все-таки? Боюсь, что никто нам уже не поможет. Ну ладно. Мне последнее время пишут, что передачи все интересные. Ну должен я провести одну какую-то неинтересную, без картинок. Вот. Нет, видите, Дахау, может к счастью, тоже исчезает у меня. Не держатся. А столько времени искал скриншоты. Просто беда. Простите меня, пожалуйста, за мое ворчание.

Ну так вот … Тедди пробирается по скалам к маяку, начиная подозревать в каком-то заговоре своего напарника Чака. Затем он видит труп Чака под утесом. Там ничего не находит. Но в пещере над утесом он встречает настоящую Рэйчер Соландо, никогда не возвращавшуюся в руки врачей. Рейчел была сама одним из врачей лечебницы. Однако ее попытка сказать миру правду, как раз о тех самых экспериментах по контролю за поведением людей, обратило ее из врача в узницу этого острова.
Но вот еще раз. Никакой особой информации об экспериментах за контролем над сознанием она не рассказывает. А рассказывает она о том, что в самой лечебнице пациентов пичкают торазином. А на маяке проводят операции лоботомии, опустошающие память и превращающие пациентов в обезличенных призраков. И там она скажет те самые заветные слова о том, что у нацистов были евреи в концлагерях, у Советов были узники ГУЛАГа, а у нас в современном мире остались психические больные. Это люди, над которыми можно ставить какие угодно эксперименты. А еще она скажет, что … вот это самое важное… что после того, как тебя назовут психически больным, любые твои формы выражения протеста будут приняты за симптомы все той же болезни. И избавиться от этого не удастся никогда. И это кривая логика психиатрии, субъективной диагностики в психиатрии. Я много об этом говорил и поэтому не хочу на этом застревать.
Со скал Тедди заберет охранник, который скажет ему: “Бог любит насилие”. Тедди ответит: “Бог дал нам мораль”. А охранник скажет: “Никакой морали нет. Есть только вопрос: кто из нас двоих сильнее: я или ты”. Вот вам и современный человек, который может быть так прямо, как может высказать ее охранник или вертухай больному, зная о его беспомощности, пусть и относительной перед собой,… так прямо ее не высказывают, но она ведь где-то внутри и есть основа энергии современного цинизма, того, что упорно пробивается вместо любви. Доказательство того, что я сильнее, придает некоторый смысл существованию. И только оно, оно и гонит вперед и вперед огромное количество людей по миру.

Свернуть

Часть 3.

Некоторое противодействие двух докторов: доктора Нэринга и доктора Коули, видимо создает в этой конкретной лечебнице определенный баланс сил. Потому что дальше Тедди добирается до маяка. Там все и переворачивается. Выясняется, что в действительности он Эндрю Леддис, тот самый 67-ой пациент клиники, что он находится в клинике уже два года после убийства собственной жены и что его напарник Чак на самом деле это лечащий врач Лестер Шин. Пациентка Рэйчел Соландо была убитой женой Эндрю Долорес. Имеется в виду, что она играла роль убитой жены Эндрю. И что их имена представляют собой анаграммы. Доктор Коули показывает эти анаграммы, написанные на доске. Эдвард Дэниелс – Эндрю Леддис и Рэйчел Соландо – Долорес Ченел. И все происходящие на острове события были инсценировкой, призванной вырвать Эндрю из его выдуманного мира, из его субъективной реальности в мир настоящий. И в результате Эндрю снова переживает забытую трагедию: смерть троих детей и жены. Выясняется, что его жена несколько раз совершала попытки самоубийства. Была пироманьяком. Она сожгла их квартиру. И наконец в приступе безумия, неизвестны нам ее мотивы, она утопила троих детей. И этого не выдержал герой войны Эндрю Леддис, который ее зарезал.
Ну и дальше в самом конце герой пытается показать всем, что он выздоравливает, соглашается со всем, что говорит врач. Но Коули напоминает ему, что прозрение это было уже не первым и утром Эндрю, беседуя с бывшем Чаком, т.е. с доктором Шином, снова обещает напарнику сбежать с острова. И Шин покачиванием головы показывает Коули, что состояние не улучшилось, и его уводят санитары для проведения лоботомии. Вовсе не на маяк, надо сказать, уводят. Последними словами Эндрю становится вопрос, тоже знаменитый вопрос из фильма: Что же лучше – жить монстром или умереть человеком?

Что-то ужасает меня в этом фильме и то, что меня ужасает – это снова образ острова, как образ современного человека. Ну всякие разные психологические технологии, изучение психотехник вместо чувств, отношения вместо чувств, как мы говорили в прошлой передаче. Действительно такое ощущение, что у нас внутри живут три психиатра, составляющие второй треугольник, направленный вниз. Мы как бы пытаемся надеть на себя рамку технологического контроля. И вот эти рамки технологического контроля они тоже служат чем-то вместо достоинства.

Что такое маяк на острове? Ну конечно же символически это место связи с другими островами, с кораблями, которые связывают острова друг с другом. Маяк – это то, что видно в человеке издалека. В конце концов, маяк – это та самая красота и достоинство острова. Он пуст и зловещ. Мы пытаемся передоверить некоторым рассудочным технологиям управление собой и перестаем чувствовать. Может быть это подлинное безумие?
Я надеюсь, что есть и среди вас, и среди нас множество счастливых людей, которым этого не довелось пережить, но то, что происходит с Тедди-Эндрю, которого блестяще как всегда играет Ди Каприо... Но даже Ди Каприо в этом смысле поразителен. Я не знаю, я не большой специалист по мужской красоте. Это вы мне скажите, насколько он хорош. Но на самом деле, мне кажется, его невероятная популярность в кино последних десятилетий это не красота, а его способность играть обычного человека, человека с улицы, который каким-то образом поднимается и ощущается до трагических масштабов. Т.е. Ди Каприо способен или обладает вот этим внутренним чувством трагичности, которое я считаю чувством человеческого достоинства.

Переворот (хорошо, 4ubaka) на 180° трагедии – это переворот нашей памяти. И в общем, достаточно стандартный переворот, потому что мы время от времени сталкиваемся с разрушением субъективных миров, которые мы построили.
Я, герой войны, освободитель Дахау, маршал, охотящийся за преступниками, не мог убить свою жену, которую безумно любил, даже несмотря на то, что она убила детей. Я этого сделать не мог. И эта фраза как бы выбрасывает из жизни два года, оставляя Леддиса в той субъективной реальности, в которой он по-прежнему не потерял собственного человеческого достоинства.
Это не раздвоение личности. Я много раз называл такие события маленькой смертью. Они происходят тогда, когда привычный взгляд человека на мир вдруг внезапно и до основания разрушается. Когда любимый человек изменяет и уходит, какие-то реперные точки надежды (правда?), направленные нами на него, вдруг рушатся и вместе с ними рушится наша самооценка. Падает куда-то на пол и там бьется. Это именно его, чувство собственного достоинства, нужно восстановить. Когда близкий человек умирает, когда внезапно увольняют с работы, на которой ты проработал много лет. Ну правда же, мы говорим, для того, чтобы жить дальше, надо забыть. Внутренние правильные доктора и внешние доктора иногда считают по-другому, что нужно все до конца осознать. Но это очень больно. Правда, больно. И мы не хотим. А уже эта трагедия софокловских масштабов. Да. Вот эта трагедия военного, полицейского, искренне считающего, что он стоит на стороне добра, практически видевшего, как его жена утопила троих детей, это трагедия, которая, наверное, оправдывает его безумие. И его попытку, вот эту страшную и мучительную попытку забыть, выкинуть из головы эти два года и продолжать жить так, как он жил до этой трагедии. И конечно же то, что он не хочет отказываться от этой субъективной реальности и готов в общем на психическую смерть, которой в 90% случаев оказывалась лоботомия, это шаг, ну почти царя Эдипа. Правда? … по ослеплению себя. Мы чаще на такое не способны. Ведь он же… вряд ли он читал Софокла, но он же собирается жить в каком-то совершенно ином качестве, в качестве не совсем человека. Он жертвует себя монстра себе человеку. Для него это кажется путем остаться человеком, подлинным человеком.

Фильм все время тыкает, как мне кажется не проблемы манипуляции, а если хотите проблемы самоманипуляции. Он все время спрашивает: это правда фильм о виртуальной реальности? Он все время как будто спрашивает: а из чего соткана наша собственная субъективная реальность? какая призма стоит у нас перед глазами? Если эта реальность соткана из вытесненных обид и неосознанных желаний, которые мы по определению считаем неосуществимыми.
Фильм называется между прочим “Shutter Island”. А первый шутер – это на самом деле тип компьютерных игр. Первый шутер был создан в Гонконге и ныне уже давно забыт. Это как раз была игра про призраков, которые врывались в повседневную реальность и их нужно было уничтожать.
Персонажи фильма – это персонажи шутера какой-то такой нашей внутренней игры не просто в агрессию, как главный источник силы, в осуждение, как главный источник силы. В форте старинном ничего другого заперто быть не может. Форт, военный форт – это инструмент насилия, которое мы не можем никак до конца пережить, потому что, ну смотрите, нас всякими этими патриотическими лозунгами и призывами непрерывно зовут к обиде на Украину, на Европу, на Америку уж и подавно. К чему зовут-то? Ну в общем к тому, чтобы мы ощутили насилие как единственный выход, войну как единственный выход. И для охранника, который помогает Тедди уехать со скал, в общем конечно никакого другого выхода просто и не существует.

Доктор Джон Коули – манипулятор. Он выстраивает психологические стратегии, которые, в общем, ни в чем не превосходят современное НЛП. Да и более того на фоне двух лет аминазина такая игра есть, правда, попытка помощи, попытка помощи Тедди. Надо его возвращать в реальность? или нет? в этом ведь главный вопрос. Нас с вами нужно возвращать в реальность? нужно, чтобы мы что-то учились чувствовать, понимать про самих себя и про окружающих нас людей? или лучше, если на глаза надеты розовые очки?
Манипулятор, манипулятор. Ну да, страшный доктор Коули, он отменяет торазин и пытается помочь Эндрю очнуться, в общем, понимая, что тот герой войны.
Доктор Джеремайя Нэринг (Макс фон Сюдов), ну почти как больной, который кричит про газовые камеры. Все очень просто. Совершил преступление – торазин и трансорбитальная лоботомия. И в общем, по большому счет, нечего тут обсуждать. Он в этих спорах не участвует, только голосует, там мы видели собрание, голосует в одну сторону.
Если хотите во внутреннем психическом мире, доктор Коули – это манипулятор в нас. Выбрать лучшую стратегию кнутом и пряником, построить какую-то психологическую игру, научиться этому в интернете.
Доктор Джеремайя Нэринг – это напиться и забыться. Какую бы таблеточку принять, чтобы успокоиться и уснуть. И в этом кстати говоря страшная беда не только торазина и не только всех остальных нейролептиков, но и психофармакологии вообще. При приеме торазина Эндрю Ледис практически два года спал. Они у него, в том числе, и химически выпали из жизни. Коули отменил торазин, структура мысли и структура личности осталась той же самой. Ничего не изменилось. Успокоительные препараты не могут менять мысли и мнения человека – вот в чем дело. Настроение, психическую активность, внимание – да. А мысли – нет. Тем более такие мучительные мысли, такую мучительную попытку как-то оправдать себя. С другой стороны, это ведь героическая попытка. Еще раз говорю, как у царя Эдипа. Он же не умирает, не кончает жизнь самоубийством. Он собирается как-то жить дальше вместе с этим чувством вины. И сам очень хочет, чтобы ему отрезали эти мысли.
Третий доктор Лестер Шин – это соглашатель. У него есть два руководителя, доктор Коули и доктор Нэринг, а он согласен с позициями каждого из них. Вот вам и три, ну если не главных, то очень важных для нас персонажа внутреннего мира. Один в поисках волшебной палочки – какую бы таблеточку принять. Другой в поисках достижения власти с помощью манипуляций. А третий соглашается со всеми мнениями, потому что не имеет своего собственного. Я их называю: алкоголик, соглашатель и манипулятор. Все они, так или иначе, психиатры, потому что психология нынче в моде и является областью, в том числе, и карьерных интересов. И эти два треугольника из внутренних персонажей: мужского корпуса психбольницы, женского корпуса психбольницы и корпуса насилия, являются всем содержанием острова. А слабоумие, которое получит Эндрю после трансорбитальной лоботомии, оказывается счастьем. Маяк пуст и никому не нужен. К нему больше не прибывают корабли.

Как было бы хорошо, если бы мы это почувствовали. По-моему фильм так здорово смотреть, потому что в нем все время узнаешь какую-то изнанку себя, но не чувствуешь. Вот когда начинаешь называть, начинаешь понимать, что происходит.

Да, rocket. Чувство вины ведет к наказанию или еще к одному преступлению, ослеплению Эдипа или лоботомии как в фильме.

Потому ЭШК эти препараты и оскотинивают. Причина заключается в том, что она тогда же, между прочим, тогда же в начале 60-х годов, когда 50 миллионов человек принимало “психиатрический аспирин”, то бишь торазин, аминазин. Я уж не говорю о том, что довольно быстро выяснилось, что этот препарат хлорированный. От него мгновенно отщепляется активный хлор, сразу после попадания в желудок. И в общем он очень здорово сокращает жизнь.
Но дело не в этом. Дело в том, что искусственную психическую анестезию они вызвать могут. А вот изменения мыслей, мировоззрения, изменения той самой субъективной реальности, как вы видите в фильме – нет. И выясняется, что все равно приходится действовать как-то самому, все это понимая в том числе с помощью, в общем, на мой взгляд, абсолютно блестящего кино. Это один из лучших фильмов Скорсезе, с моей субъективной точки зрения.

Ну вот как бы и все. Я думаю, так как все равно у нас идет по понедельникам и 1 мая, напоминаю участникам группы, будет в Москве очный тренинг на тему: “Как найти себя”, то может быть мы заочно давайте в ближайший вторник,… тем более как-то и вот эти приближающиеся праздники тоже ведь требуют этого разговора… Давайте мы с вами 2 мая, (да, правильно?), в следующий вторник поговорим, а что такое на самом деле человеческое достоинство? Что это такое, что сохраняется в Эндрю Леддисе, несмотря на все то, что с ним произошло. Это почти неуловимо, но говорить об этом, как мне кажется, очень нужно.
Что такое человеческое достоинство, люди? И на чем оно зиждется? – вот такую предлагаю тему на вторник.

Простите меня. Сегодня было скучно, мучительно, потому что я потерял все картинки. Виноват. И в общем как-то очень трудно говорить о кино монологом. Было бы лучше, если бы вы звонили. Хорошо?

Спасибо, что вы все-таки заходите к нам на огонек. Без вас мне было бы совсем грустно.
Спасибо вам, люди!

Свернуть

Часть 1.

Добрый вечер.

Наверное, тему, на которую я хотел сегодня поговорить, ни договорить, ни обсудить нельзя, по той простой причине, что … если вы задумаетесь и это, в общем, страшная мысль… наш мир состоит из слов и жалко, что я не могу поставить Дассена с какой-нибудь дамой, чтобы прозвучало “Parole Parole Parole”.
Мы очень часто говорим друг другу: Слова, слова. Это все слова. Пустые звуки, пустые обещания. А что делать, когда ничего не остается, кроме слов? Когда ты не можешь вернуться, например, в любимую тобой специальность или науку? Что делать, когда близкие люди тебя не слышат? И можно ли что-нибудь изменить и как-то преодолеть пустоту, которая зияет между людьми? Можно ли подобрать слова для преодоления пустоты или нельзя, это невозможно? какую роль слова играют в нашей жизни? и если я говоритель, простите меня за эвфемизм, но все равно не могу пробиться своими словами даже к близким людям. Ну не знаю, к тем людям, на которых я рассчитывал, как на своих продолжателей, или к тем людям, которых я считал самыми близкими на свете, или к собственным детям, или к собственным родителям. Может ли человек подобрать слова так, чтобы его услышали?

Наверное, я пытаюсь говорить на тему очень непростую, бесконечную, о которой уже на протяжении полутора веков идут споры. Тема эта, наверное, правильно называется: Внутренняя форма слова. Это одновременно понятие филологическое, философское, культурологическое. О нем писали фон Гумбольдт. И далеко не он один. О нем писал Ницше. О нем писал очень много о. Павел Флоренский в своей работе “Строение слова”, которая смутила меня и испортила. Сейчас я прочту цитату и объясню почему. Смутила и испортила совсем юношей, когда я впервые эту его работу прочел. Об этом написал блестящую работу забытый русский мыслитель Густав Шпет. Это проблема того, что в себе содержит слово, кроме самого сочетания фонем, вот этих самых звуков. Слово ведь действительно сильнее меча, могущественнее меча – так точно переводится знаменитая английская пословица. Особенно конечно после второй части “Индианы Джонса” Стивена Спилберга. Но это ведь действительно так. С помощью меча человека можно просто покалечить или убить, а с помощью слова его можно ославить на века, а можно на века сделать великим.
На самом деле есть страшная такая мысль, ощущение, о котором, наверное, самым первым в филологии и в философии отечественной писал Александр Афанасьевич Потебня.
Оглянитесь вокруг. Мир состоит из слов. То, на чем я сижу, этот портрет о. Павла, который же не мог тоже уже вскоре после наступления советской власти, действовать. Он мог говорить. И то, говорить фактически только в стол. Точнее говоря, писать. Но это же тоже слова. Все из чего состоит наш мир, это кресло, этот стол, компьютер, сначала было смутными идеями, образами, потом становилось словами. И через слова находило свое оформление в реальности. Наверное, когда мы говорим: слова, слова, мы имеем в виду то, что слова, создавая внешнюю оболочку нашего мира, отделяют нас от подлинной сути вещей, как в знаменитой платоновской пещере человек не просто прикован и видит сквозь щелочку пещеры какие-то вещи, нет, он видит лишь тени от вещей. И мы живем в мире теней от вещей.
Я конечно не дословно, Боже упаси, цитирую, но именно это сравнение с платоновской пещерой и было у Потебни. Мы видим буквально лишь тени вещей на стенах пещеры. Эти тени сами по себе ничего не значат. Мы их как-то называем и благодаря этому они обретают свою вещность.
Мы живем в мире слов. И недаром я так часто вспоминаю термин “общество спектакля”. Драматургия же состоит из слов. И поэтому никак не можем пробиться к подлинному бытию вещей. Никак не можем пробиться через слова, которые сами же и придумали.
Потебня писал, что первым словом был крик, вопль, по которому человек определял, что происходит. Но потом ему захотелось как-то более точно определить происходящее и поэтому крик превратился в слова, которые, в конце концов, фактически полностью отделили человека от истины. Т.е. мы не видим мира за завесой слов, состоящих из них идей и тех вещей и предметов, которые люди создали, исходя из собственных идей, т.е. из тех самых слов. Что-то вроде…

Лишь эхо тех слов, задевая стропила,
кружилось какое-то время спустя
над их головами, слегка шелестя
под сводами храма, как некая птица,
что в силах взлететь, но не в силах спуститься.

Это Бродский. И это поэзия, слова которой существуют каким-то совершено особенным образом, всякий раз производя в читающем некое внутреннее событие, которое, как я жаловался, никак не получается у меня. Это не кокетство, поверьте мне. Это просто такая задача говорителя и помогателя, коим должен являться психолог или психотерапевт, такая задача: произвести в другом внутреннее событие, которое оставило бы свой след и, в общем, сделало человека лучше или сделало ему лучше. И это получается, но получается изумительно редко или мы узнаем об этом изумительно редко.

Тот же Бродский…

Протекаю, говоришь? Но где же лужа?
Чтобы лужу оставлял я - не бывало.
Вот найдешь себе какого-нибудь мужа,
Он и будет протекать на покрывало.

“Протекание”, ну для меня, по крайней мере, я не знаю, как для Бродского, это образ чего-то такого несовпадающее утекающего из-за чего люди не понимают друг друга и что может быть передать словами труднее всего. Я, собственно говоря, и хотел поговорить именно об этом.

Я попробую почитать о. Павла Флоренского … Вот давайте меня загородим. Уж больно потрясающим у него было лицо.



Итак, строение слова. Только послушайте внимательно тот соблазн, который я когда-то пережил.

“… чтобы быть от меня исходящей, речи необходимо подчиняться малейшим тонкостям моей мысли и моей личности
Внешняя форма слова, (я конечно фрагментами читаю) есть тот неизменный, общеобязательный, твердый состав, которым держится все слово; ее можно уподобить телу организма.
Напротив, внутреннюю форму слова естественно сравнить с душою этого тела, бессильно замкнутой в самое себя, покуда у нее нет органа проявления, и разливающую вдаль свет сознания, как только такой орган ей дарован.
Я не могу, не разрывая своих связей с народом, к которому принадлежу, а чрез свой народ — с человечеством, — не могу изменять устойчивую сторону слова и сделать внешнюю форму его индивидуальной, зависящей от лица и случая употребления. Индивидуальная внешняя форма была бы нелепостью, подрывающей самое строение языка.
Напротив, внутренняя форма должна быть индивидуальною; … Неиндивидуальная внутренняя форма была бы нелепостью. Если нельзя говорить языком своим, а не народа, то нельзя также говорить от народа, а не от себя: свое мы высказываем общим языком.
Итак, процесс речи есть присоединение говорящего к надындивидуальному, соборному единству, взаимопрорастание энергии индивидуального духа и энергии народного, общечеловеческого разума”.
Там за словом стоит целый индивидуальный пакет смыслов, чувств, эмоций. Язык общий, а слово, которое я говорю, мое. И благодаря или о. Павел во всем виноват или из-за него я почему-то всегда был убежден, что если учиться говорить и пытаться говорить и если говорить искренне, если учитывать эту всеобщую внешнюю форму языка, его тела и свою собственную искренность, то можно пробиться к другому. И тогда слово станет могущественнее таблетки, не только меча, но и таблетки, и сможет помочь человеку. И сможет ему объяснить его выводы в отношении других людей и в отношении меня самого. Слово поднимется, а с моей точки зрения углубится к тому самому соборному единству, и через него сможет добраться до того человека, до тех людей, к которым я это слово пытаюсь обратить. По крайней мере, в моей жизни эти надежды, по большей части, конечно, все время разбиваются об лед. В общем …

Гул затих. Я вышел на подмостки.
Прислонясь к дверному косяку,
Я ловлю в далёком отголоске
Что случится на моём веку́.

На меня наставлен сумрак но́чи
Тысячью биноклей на оси́.
Если только можно, Авва, Отче,
Чашу эту мимо пронеси.

Я люблю Твой замысел упрямый
И играть согласен эту роль.
Но сейчас идёт другая драма,
И на этот раз меня уволь.

Но продуман распорядок действий,
И неотвратим конец пути.
Я один, всё тонет в фарисействе.
Жизнь прожить — не поле перейти.

Как-то так Пастернак вместе с доктором Живаго, как-то так они думали о сущности жизни. Это, между прочим, первое стихотворение в сборнике стихов доктора Живаго из романа. “Гамлет” оно называется, наверное, все помнят.
Я хочу сказать, что может быть самое важное для меня это вот это ощущение того, что мы все время играем в разные драмы и совершенно не слышим друг друга.

Свернуть

Часть 2.

– Алло. Здравствуйте.
– Алло. Здравствуйте. В общем, вы говорили о том, что у вас бывали такие моменты, что надежды разбивались, в том плане, что слова куда-то уходят не туда. Ну в общем я вам хочу сказать, что это не так. Я вас слушаю довольно долго. И в общем, когда я была младше, эти слова мне очень сильно помогали. Особенно в том возрасте, когда это особенно важно. Т.е. они формировали мою личность в каком-то плане. Вот. Ну и так как я еще филолог по образованию, т.е. мне эта как бы тема близка и я решила позвонить.
– Спасибо, Даша. Во-первых, я… наверное иногда кажется, что я кокетничаю и просто напрашиваюсь на то, чтобы …
– Ну как бы,… как сказать… это у всех так.
– Наверное. Да, я с вами согласен.
Даша, а вам сколько сейчас лет?
– Мне сейчас 25 недавно исполнилось, 1 мая. А слушаю вас где-то лет с 17-ти … как-то так.
– Мы вас поздравляем и я правда благодарен, что вы меня слушаете. И я жутко не люблю эту камеру. В смысле это хорошая камера. Я имею в виду, что я не люблю на себя смотреть и поэтому…
– Я тоже…
– Да, да, именно… Самое главное найти что-то общее. Я всегда так говорю.
Я хочу сказать о каких-то таких законах, которые каждый из нас уже знает и в 25 уже тоже знает. И попробовать поговорить на самом деле о том, почему это происходит. Вот это “протекание” Бродского. Потому что вот Соловьев, Булгаков, Флоренский, русские софиологи, они как бы действительно убедили меня, юношу, в том, что существует то самое платоновское или неоплатоническое единство, к которому можно пробиться и можно найти в нем человека и даже человека…
– Можно мне сказать..
– Да, Даша. Я просто попробую сформулировать и для вас и для всех …
– … потому что моя мысль очень с вами просто схожа.
– И я до сих пор убежден совершенно искренне, что это так. Но чаще всего, и это одна из главных жизненных проблем, что мы упираемся в некую ситуацию, когда люди, на которых мы рассчитываем, которых мы считаем близкими, которые родные или которых мы считаем родными, именно они нас не слышат. И когда они отворачиваются, никакой возможности пробиться даже через это единство, сделать так, чтобы быть услышанным кем-то, кто для тебя важен, не получается. И чем больше человек говоритель, профессиональный говоритель: актер, психолог, психотерапевт, тем по какому-то неизбывному закону подлости или бутерброда, тем труднее это удается. Вы с этим еще не сталкивались? Даша, алло.
– А, да. Я с этим… это моя проблема можно сказать. Я еще хотела сказать, что …
– … поэтому.,… не сердитесь, Даша, поэтому я правда не кокетничаю. Это не моя проблема №1 и не ваша проблема №1, это проблема №1 или ну там № какой-то огромного количества людей. И поэтому я и попробовал спросить. Довольно сложно даже задать вопрос. Что происходит со словом в наши дни? Оно же обесценивается, правда?
– Даже я считаю, что не само слово обесценивается. А слово же оно выражает какое-то понимание. Как вы сказали, оно содержит в себе изначальную идею. А слово это всего лишь оболочка звуковая в оформлении. Так что проблема-то, наверное, не в самом слове, а во взаимопонимании между людьми.
– И что это такое?
– .. и не только взаимопонимании между людьми, а понимании самого себя, каких-то вот таких вот может быть немного метафизических вещей, например, вот в наш мир, где надо быть функциональным, где ценится практичность прежде всего. Ну вот я думаю, проблема-то больше как-то в этом может быть, а не в самих словах. Сами слова не при чем.
– Все тот же Бродский и тоже в общем совсем из моей юности.

оборотившись, он увидел море.

Оно лежало далеко внизу.
В отличье от животных, человек
(… сейчас я все снесу руками…)
В отличье от животных, человек
уйти способен от того, что любит
(чтоб только отличиться от животных!)
Но, как слюна собачья, выдают
его животную природу слезы:

Это из “После нашей эры” (Post aetatem nostram), такой маленькой поэмы, в 70-х годах написанной.
Так вот, когда вы говорите об этой проблеме это для меня совершенно другая проблема. Это проблема того, что человек “уйти способен от того, что любит”. Очевидно и от того кого любит, но и от того, что любит. И почему и ради чего он это делает, объяснить наверное совершено невозможно, потому что в конечном …
– Ну он так защищается отчасти.
– От чего?
– Ну как. Ты же становишься уязвимым, если ты открыт.
– А если ты закрыт?
– А если ты закрыт, то уже никто не сможет так сказать тебя как-то ранить.
– Вы думаете?
– Ну, думаю, да.
– А мне кажется, что открытого человека ранить практически невозможно, потому что у него огромная поверхность. Огромная поверхность. Если он открыт, он почти бесконечен. А если он закрыт, то он портативный кокон. И ранить его можно со всех сторон
– Ну да. Может быть вы правы. Да.
– .. и без всяких проблем.
– Ну потому что может быть, что он утрачивает веру в то, что он любит, или он забывает об этом.
– Я думаю, что веру утратить на самом деле нельзя, если она была верой. И любовь потерять нельзя, если она была любовью. Если мы что-то утрачиваем из этих чувств, то это значит в общем изначально, что мы не верили и не любили. Потому что иначе в открытости или в закрытости эти чувства все равно остаются. И я в этом глубоко убежден.
– И я тоже.
– Спасибо вам большое, Даша. Правда спасибо. Потому что вы открылись
– Да не за что. Это вам спасибо.
– … и наша с вами поверхность стала чуть больше. Внутренняя поверхность. Спасибо большое.

И вот тут встают вопросы на обсуждении на вебинаре и на Youtube.
А как же эмотивная функция языка?
А вот Анна13 пишет замечательно: Ну как же. Есть слова сладкие, пахучие, мягкие. Бесконечная чувственная гамма. И каждое слово завершенный в себе образ.
Я не уверен, Аня, что каждое слово – это образ, завершенный в себе. На самом деле, каждое слово – это своего рода ДНК, квантовый пакет, за которым стоит смысловая бесконечность. И народный язык, вот это общее, тело, согласно о. Павлу, и его душа, т.е. индивидуальное, личное, то, что ты вкладываешь, в слова, создают некоторое пространственно-временное ограничение этой бесконечности. И это пространственно-временное ограничение, этот континуум бесконечности и есть вот эта самая неуловимая внутренняя форма слова у о. Павла.

Для меня очень важна еще одна мысль из той же книги о словах о. Павла Флоренского, с помощью которой … чрезвычайно важна и мы будем ее использовать и использовали раньше в радиопередаче и будем использовать в дальнейших разговорах, … которая в общем объясняет мне, почему мы раздроблены и не хотим слышать друг друга.
Между прочим Анна13 я точно также отношусь к словам. Я всегда считал, что найти внутреннее совпадение мысли в книге, текста и твоих ощущений, вот это самое чувство, вот это: я всегда так думал, а автор, а вы сформулировали мою мысль, которую я никак… она крутилась на кончике языка, а я никак не мог ее поймать. Я считал всегда это ощущение высшим кайфом, одним из самых главных своих удовольствий, моих, моих, личных удовольствий. Потому что, открывая вот эти самые словесные формулировки чего-то очень важного, ты открываешь себя. И я сегодня, между прочим (вот у меня, по-моему, такие эти опорные ксероксы на столе), очень долго искал эти цитаты из работы о. Павла по одной простой причине: я их не помню. Я помню их вкус, этих слов. Я помню их твердость, степень их твердости или мягкости. Я даже помню куда они направлены, но наизусть не помню ни одного слова, потому что, ей богу, читал все это последний раз ну наверное лет 25 тому назад.
Во мне осталось не тело слов, а то о чем пишет Анна13, во мне осталась их внутренняя форма, которую я могу нюхать, пробовать на вкус, слышать их мелодию, но не помнить. И когда меня спросят, что же он там такое говорил, я могу в ответ только что-то такое сладостное промычать. Понимаете, какая штука.

Так вот… это на самом деле из его докторской диссертации, из главной работы “Столп и утверждение истины”. Это необыкновенно важная его мысль и мысль эта потом вошла в работу, она целиком оказалась в работе “Строение слова”. А в “Столпе и утверждении истины” она в примечаниях.

“Все совпадает воедино (становится единым) в вечности, ниспадая в твари, т.е. в творении…”

Вот если отвечать pit’у на вопрос Natura Sanat: “слово стало плотью или плоть стала словом”, то несомненно слово стало плотью, ниспадая к твари.

“В образе и подобии, в много-образном, Истина с большой буквы распадается на истины с маленькой буквы. Многое способно как-то вместить в себя единое, но только не в одном, (не в одном слове и не в одном человеке) среди многого одно — оболгание единого, клевета на него. Среди многого нельзя сказать «истина вот это, а не то»: исключение «того» делает истину уже осколком целого. Истина должна быть такая, чтобы включить и «это», и «то». «Истина есть такое суждение, которое содержит в себе и предел всех отменений самого себя, или, иначе говоря, истина есть суждение само-противоречивое».”

Это кажется сложноватым, но на самом деле это о величайшем заблуждении человеческом. Это гениальная мысль Флоренского, потому что он тут объясняет, что истину нельзя взять и опубликовать в интернете. Истину нельзя взять и положить в виде текста в портфель. Более того…

“«Истина есть антиномия, и не может не быть таковою». Антиномией истина призвана разодрать наш рассудок, чтобы он не мог уснуть, чтобы нарушилась гладкость его рассуждений, чтобы не казалось, будто плоскость наших рассуждений — единственная данность, на которую мы обречены.
Мир (слушайте) трагически прекрасен в своей раздробленности. Его гармония — в его дисгармонии, его единство — в его вражде”.
Флоренские убирает собственное первородство этой идеи в окончательном виде и пишет о Гераклите и пишет, что …
“Таково парадоксальное учение Гераклита, позже развитое Фридрихом Ницше в теорию “трагического оптимизма” “.

Да, именно там можно отследить развитие этих идей у Гераклита, у Ницше, генезис точнее говоря этих идей. Но в таком окончательном виде раздробленность как гармонию, наверное, определил именно о. Павел Флоренский.

«Мы не должны, не смеем замазывать наши противоречие тестом (в смысле дрожжевого теста) Мы не должны, не смеем замазывать противоречие тестом своих философем! Пусть противоречие остается глубоким, как есть. Если мир познаваемый надтреснут, и мы не можем на деле уничтожить трещин его, то не должны и прикрывать их»
В одном из докладов Палиевского на международных симпозиумах, посвященных
Флоренскому он говорит такую странную вещь. Он говорит:
«Если разум познающий раздроблен, если он — не монолитный кусок, если он самому себе противоречит, — мы опять-таки не должны делать вида, что этого нет. Бессильное усилие человеческого рассудка примирить противоречия, вялую попытку напрячься давно пора отразить бодрым признанием противоречивости»
И вот снова о. Павел Флоренский
“Раздор и раскол создают слова и только лишь одни слова”.

Давайте я еще вот один портрет Флоренского поставлю.



Послушайте..
“«Чем ближе к Богу, тем отчетливее противоречия. (и мы это знает из жизни. чем сильнее люди любят друг друга, тем сильнее их противоречия) Там, на небе — единая Истина; у нас — множество истин, осколков Истины, не конгруэнтных друг с другом». Заметим это: парадоксальным образом с приближением к тому, в чем нет совершенно никаких противоречий, наши человеческие противоречия обостряются. Раздор, раскол из-за разного понимания нами внутреннего смысла слов возрастает на пределе до предела, по-видимому до невыносимости, но не раздирает и не раскалывает разум, а — наверное, внезапно, — превращается в мир и согласие. Когда разум бросается в бездну противоречий, то он, казалось бы, должен окончательно разбиться, но не разбивается, а его подхватывают невидимые крылья, и возносят в мир лучезарной красоты.
Антиномичность не говорит: «Или то, или другое не истинно»; не говорит также: «Ни то, ни другое не истинно». Она говорит лишь: «И те, и другие слова истинны, но каждое — по-своему; примирение же их, их единство — выше слов, а значит выше рассудка»”

И очень важно, то, что я по-своему десятки раз повторял, потому что откуда-то отсюда из текстов Флоренского как-то криво, криво очень пророс я и мои представления о том, что происходит с душой человека, мои личные, я совершенно не претендую на то, что я знаю, как все устроено..
“Из Я любовь делает не-Я, ибо истинная любовь — в отказе от рассудка на самой вершине противоречий”.
Во как интересно и нуждается в обдумывании. И читаю я это, потому что, а вдруг в вас тоже, как во мне когда-то, прорастут эти слова. Потому что ведь вот смотрите … на самом деле все абстрактное – это такой теоретический синтез. Вроде бы вот это что-то такое какая-то такая абракадабра философская, а на самом деле, не задумаешься над этой философской абракадаброй, вдруг в психиатрии появляются представления о вялотекущей шизофрении например, потому что этот же раскол рассудка. Но для того, чтобы объявлять такой раскол, противоречивость, антиномичность слов и разума психической болезнью нужно быть внутренне уверенным, что истина у тебя в портфеле, что ты ею владеешь и что ты, там за двухгодовую ординатуру, ее познал. Это один только частный и профессиональный пример.

Свернуть

Часть 3.

К чему стремится каждый из нас сегодня? Познать некую свою собственную истину. Да. Мы говорили об этом много раз. Прийти к окончательным выводам. Сформулировать себя и другого, в первую очередь партнера, родителя, ребенка, близкого человека какими-то окончательными словами. Но вот тут, если вы подумаете, тоже возникает одна удивительно интересная вещь. Чем больше мы приходим к каким-то окончательным выводам, тем более негативными они являются. Грубо говоря, сделав окончательный вывод о себе, человек попадает в депрессивный круг, в замкнутый круг мыслей, о которым мы говорили совсем недавно. Есть видео о депрессиях. Если хотите, посмотрите.

Если вы задумаетесь, … откуда берется наша потребность судить? Вот это дикое противоречие нас и нашего поведения со словами: не судите, да не судимы будете. Откуда берется потребность оценочного суждения по отношению к другому человеку? Она возникает из желания обладать окончательной истиной. Возможно прописанной в психологической брошюрке на 50-ти страницах, возможно описанной на нескольких сайтах в интернете в конспективном, разумеется, виде, доступном для понимания. Но главное, современный человек хочет обладать окончательной истиной, как в отношении самого себя, так и в отношении другого человека. И абсолютно не случайно эта истина чаще всего оказывается негативной. Почему? да потому, что, как сказала бы Дарья, только что звонившая, некая позитивная истина о другом человеке, вот это самое ощущение булгаковкого Иешуа Га-Ноцри: Марк Крысобой – добрый человек – это ощущение абсолютной открытости, распахнутости, которую на самом деле не может ранить ни сам Марк Крысобой, ни Понтий Пилат.
Если вы задумаетесь, окончательным суждением о человеке почти никогда не оказывается положительное суждение, всегда негативное. Суд. Диагноз психической болезни тоже всегда негативен. И боимся мы идти к психологам ровно потому, что считаем, как бы кто-нибудь из них не обнаружил в нас чего-нибудь плохого. Это некая устремленность современного слова не к открытости, а к оценке, к замкнутости. Она дает ощущение того, что ты у себя в портфельчике носишь истину.

Может ли быть слово деланием?
Да, но только доброе слово, открытое слово, слово любви, если хотите, слово настоящей поэзии. Подлинные стихи всегда событие по той простой причине, что их ритм создает некую модель человеческой открытости. Стихи открывают закупоренную недобрыми оценочными словами душу.

Вот я как-то столкнулся с рисунками такого Антона Викторова.


Я не знаю, видно ли это, но он… Я не говорю, что это великая живопись, я просто рекомендую это всем как медитацию или как упражнение. У нас вот тут есть художники. Где Молли? Вот это картинки нарисованные или написанные словом “люблю”. Вот эти штрихи, точки – это на самом деле слова “люблю”, повторенные разными цветами, оттенками бесконечное количество раз по всему полотну.



Вот видите, какие разные картинки таким способом можно рисовать. Почти притча о слове, о живописи и о том, как можно открыться.
Возьмите фотографию любимого человека и нарисуйте ее словом “люблю”. Не обязательно мужчина или женщины, папы, мамы, сестры, брата, ребенка. Что-то удивительно меняется внутри. Я попробовал, честное слово. Я рисовать не умею, а вот такую штуку сделать могу, как выяснилось.

Многое Лета пишет: Окончательное не подразумевает изменений. Т.е. утверждение не вызывает альтернатив.
Совершенно точно. Блестяще, Многая Лета. И наверное об этом о. Павел говорил, когда писал о вот этом внутреннем разрыве или раздрае, из которого может появиться любовь. А может не появиться. Все зависит от того, к чему мы стремимся. Я вообще думаю об этой сложнейшей теоретической вещи внутренней форме слова и о том, что мне удается сказать, а что мне не удается сказать.

Я как-то тоже достаточно давно наткнулся на живопись американской современной художницы. Ее зовут Сандра Бирман. Она один из немногих людей, которые, на мой взгляд, по моим ощущениям опять же, рисуют разговоры без слов, молчаливые разговоры. Если вы задумаетесь, это на самом деле безумно трудно.



Вот всмотритесь несколько секунд. Они все разговаривают, девочка, старик, птица.
Вот 4ubaka пишет: Смерть не изменяется и не имеет альтернатив.
А смотришь на картинку Сандры Бирман и думаешь: смерть имеет альтернативы. Ну … вам это может не понравиться. Это мои ощущения. Каждый же выбирает каких-то своих художников, своих поэтов, свои слова. И это здорово, что они у всех разные и в этом красота. Вся проблема в одной штуке, которая называется чуткостью, наверное, человеческой, что ли. Она заключается в том, эта самая чуткость: мы хотим услышать тишину, которая стоит за словами. Мы как-то это хотим в себе развивать, хотим найти. Даже, наверное, развить это невозможно. Вот это ощущение, что в нашем разнообразии красота, а в красоте единство.



Вот если вы присмотритесь, они разговаривают и это как-то совершенно удивительно ощущается. Несложные, в общем-то, картинки. Но вот ощущение внутреннего разговора, мне кажется, просто поразительное. Они же разные такие. Женщина и кошки. Или одинаковые и могут говорить.

То же самое по отношению к смерти, 4ubaka. На самом деле, что только на свете люди не проводили. Если поймать на улице человека и спросить его: верит ли он в жизнь после смерти, то практически 90% ответят: да. Они ответят, что они верят во что-то неведомое им, но в то, что душа … что смерть физического тела не окончательна, что дальше есть еще какое-то путешествие, что есть какие-то иные формы бытия, как пишет Многая Лета. И эта вера на самом деле одна из самых древних вер на свете и живет она в каждом человеке. Ее, эту веру, можно выгнать из себя набором слов, некоторым окончательным мировоззрением, потому что это очень хорошо, что мы не знаем, что будет после смерти, потому что в этом есть тайна, а значит и свобода человеческая. Я например правда убежден, что мы можем разговаривать с близкими и любимыми людьми после их смерти. и это не техники. Просто в это нужно поверить, и такой разговор становится возможным, и они помогают.
Я помню рассказы Елены Сергеевны Булгаковой о том, как Михаил Афанасьевич Булгаков, покойный, конечно, помогал ей и давал советы, когда снимался фильм “Бег”. И это, в общем, ни для нее, ни для режиссера совершено не было безумием. Все зависит от того, как вы смотрите на жизнь. Вот это: смерть не изменяется и не имеет альтернатив, стоит добавить к этому “возможно”, возможно смерть не изменяется и не имеет альтернатив.

Ирвена, я сейчас попробую вам перезвонить. Хорошо? если получится.

– Да. Здравствуйте.
– Здравствуйте, Ирвена.
– Добрый вечер. Я давно вам не звонила, но все передачи почти ваши слушаю с удовольствием.
– Спасибо большущее.
– Да. Знаете, вот вы не расстраивайтесь,… ну как вы считаете, наверное, что вот мало народа. На самом деле вы очень необходимы людям, потому что на самом деле об этих вещах каждый человек задумывается, но каждый, который думает, он не всегда находит информацию и не всегда ему легко ее воспринять.
– Это же вот та же самая тема.
– Да, да.
– Я думаю, что тут даже большую роль играет такая штука… я, кстати говоря, ну не знаю, наверное, наверное не расстраиваюсь, хотя в общем…
– Вы расстраиваетесь. Так это чувствуется по вас.
– Нет. Ну в действительности, если честно, то расстроен я совершенно другими вещами. Расстраиваюсь ли я? Ну немного, немного конечно расстраиваюсь. Но так как я расстраиваюсь уже лет 15 по этому поводу, то я привык к этой форме расстройства.
Я хочу сказать, что тут есть еще одна вещь очень важная в плане нашего сегодняшнего разговора. Дело в том, что на самом деле подавляющему большинству людей кажется, что они по этому поводу все знают сами и им тут никакие разговоры, размусоливания и вообще слова не нужны.
– Нужны.
– Понимаете, какая штука. И вот это и есть в действительности то, что невозможно преодолеть, потому что конечно…
– А можно я по этому поводу расскажу
– Конечно, да.
– Меня впечатлило. Я как-то об этом тоже всегда думала, почему человеку трудно донести до другого человека мысль, смысл, ну как бы переживания и вообще суть. И Ричард Бах… он известен по…
– “Чайке”.
– … да, по “Чайке”. Но я у него другие вещи с удовольствием читала. И вот ”Единственная”. Может быть читали это? “Единственная”.
– “Единственная”. Читал, конечно.
– Да. Ну вот и там вот, если вы помните, есть там у него продолжение. Это несколько книг. Но муж с женой, когда он ее теряет, находит, и вот они оказываются в каком-то измерении, где они находят истину. Муж и жена. И там был какой-то колдун, я не помню конкретно ситуации, но когда он сказал: “Вы можете владеть этой истиной и нести ее людям. Но сначала вы подумайте о том, как вы передадите эту истину. Как вы сделаете так, чтобы она не испортилась, не исказилась. В виде чего, как вы хотите ее передать?” И вот когда они начали по этому поводу рассуждать, что в виде чего они хотят… записать это… были же другие письмена, которые люди исказили. Вот Библия была, там другие книги, которые люди исказили и сколько они бед наделали. И в итоге они отказались от этого дара. Т.е. они не нашли и вот то, что я поняла, истина она в каждом, в душе каждого человека она есть. Просто когда человек в гармонии с собой, когда он любит, когда он дышит, когда он не боится, когда не испытывает чувства вины, то человек он владеет этой истиной. И конечно иногда он может, но это гений, это талант, который может передать, который может это донести до другого. Это дар. По-моему “Дар”, так и называется у него эта книга. “Единственная”, продолжение это, по моему, “Дар”.
– Вот “Дара” я не читал, поэтому этих событий совершено не помню. Не знаю, точнее говоря.
– Меня потряс вот этот вот момент. Я вообще люблю его. Но вот этот момент он как-то вот для меня таким лучом как бы звездой такой оказался, который осветил вообще много много.
– Спасибо большое, Ирвена. Звоните, как хотите часто, потому что у нас не так много звонящих, честно говоря.
– Я бы чаще звонила. Я стесняюсь.
– Не стесняйтесь. Я ужасно рад и мы все очень рады вас слышать. Спасибо. Всего доброго.

Свернуть

Часть 4.

Ну, как вы понимаете, я ставлю вот эти картинки про молчаливые разговоры Сандры Бирман потихонечку. Я все время, давно уже, пытаюсь рассуждать о внутренней энергии расширения человека и о внутренней энергии самоограничения.
Мы находимся, на мой взгляд, на каком-то этапе истории культуры, когда подавляющее большинство людей стремится ограничить себя и загородиться. И, как ни странно, для этого нужно обеднить свою лексику. Поскольку вот это все, о чем мы говорим: чуткость к языку, чуткость к другому человеку, к животному, к цветку, которые есть на картинах Сандры Бирман, она оборачивается в реальном человеческом общении, в реальных взаимоотношениях, она оборачивается чуткостью вот к тому самому индивидуальному языку другого, о котором о. Павел, и вообще чуткостью к языку. Самое страшное, что с нами происходит, что мы теряем чуткость к языку другого. Говорят, мы слышим только себя самого.

Ну вы вспомнили Ричарда Баха, Ирвена, а я что-то сегодня вспоминал потрясшую тоже меня когда-то в юности историю, маленький рассказ Рэя Брэдбери, которая называется “Рубашка с пятнами Роршаха”. Я говорил о нем по радио. Это когда врач-психиатр в этом рассказе, ну не в нашем понимании психиатр, а в понимании психоаналитика, психотерапевта, переслушал аудиозаписи своих разговоров с пациентами и понял, что он не слышал, о чем они говорили. И это свело его с ума. И он одел рубашку с пятнами Роршаха, переселился на пляж, стал жить на пляже. Внезапно подходил к людям на пляже показывал им эти пятна Роршаха и они как бы что-то в этот момент странное понимали в себе. Наверное, да, даже те картинки, которые я показываю отчасти или те афоризмы, которые я показываю отчасти это и есть моя рубашка с пятнами Роршаха, чтобы что-то те, кто общается с нами, могли за пределами вот этих моих бесконечных занудных слов почувствовать в себе.

Первый шаг к тому, чтобы ощутить вот это вот царствие Божие в себе, о котором я уже цитировал в последней передаче Евангелие от Фомы, апокриф новозаветный, страстно любимый мною апокриф. Для того, чтобы сделать мужское как женское, а женское как мужское, для того, чтобы сделать верх как низ, а низ как верх, для того, чтобы сделать внутреннее как внешнее, а внешнее как внутренне, для этого существует первый шаг, о котором писал о. Павел, это почувствовать красоту многообразия. Почувствовать красоту в том, что другой человек говорит и мыслит не так, как я. Вот эта красота – это первый объединяющий шаг туда, наверх, где действительно возможно единство. И нельзя преодолеть личный конфликт, не почувствовав на высоте конфликта эту красоту друг в друге. Красоту даже в простых, слоновьих, грубых словах, которые мы внезапно начинаем говорить друг другу. Тогда что-то можно преодолеть, но это всегда некоторый взаимный шаг.
Вот это и есть структура чуткости. Я возможно повторяюсь, иду по кругу, но проблема заключается в том, что это чуткость к словам другого, к другим стихам, не таким, как ты любишь, не таким, как ты привык. Она невозможна без некоторого богатства слов, потому что или мы выражаемся просто мычанием, или мы используем слова. Поскольку здесь вот … не знаю, понравились ли вам картины Бирман…



Молчаливый разговор.

Что-то я вам еще не показал.
Поскольку здесь же тоже есть слова, здесь есть свой язык: свет, краски, штрих и бесконечно много другого в языке живописи. Это понятно. Однако для того, чтобы высказаться на этом языке, нужно иметь богатство, (правда?), средств выражения. И тогда, когда есть богатство средств выражения, мы начинаем подниматься к красоте разнообразия, к красоте раскола, к красоте слов друг друга. А если средств для выражения мало – это всегда погружение внутрь себя, всегда попытка захватить эту истину, потому что вот эта попытка носить истину в портфельчике, сформулировать окончательное мнение о другом человеке или даже о себе самом, требует ограничения средств выражения, требует примитивности языка, потому что как только язык богат, как только слов много, ты начинаешь ощущать вкус разнообразия.

Я люблю Рембрандта, Леонардо да Винчи и ненавижу Пикассо и Модильяни. Это значит, что у меня в речи недостаточно слов для того, чтобы объяснить себе самому, в чем красота Пикассо и Модильяни. Я этого не понимаю. У меня не хватает языка для того, чтобы выразить свое отношение. И все то же самое по отношению к любым объектам, феноменам окружающего мира. Чем меньше слов, тем мир проще, а я владелец истины. И вот тут-то как раз и происходит настоящий подлинный раскол разума в попытке упростить. Поскольку владеть истиной в портфельчике все равно невозможно, она в другом месте, она рождается через ощущение красоты, разнообразия и даже раскола человеческого, о котором писал Флоренский.
Посмотрите, какие они разные на картине и вместе с тем одинаковые.
Я вам все показал? Жалко. Я даже думал, что я большее ее картинок поставил.

Чем больше желания, наивного, в общем, желания обладать истиной, тем более примитивен должен быть язык, тем примитивнее слова. И человек, который хочет убедить себя в том, что он совершил правильный поступок, осуждая при этом других близких ему каких-то окружающих его близких людей, замыкается и, вы знаете, удивительное дело, можно наблюдать, как у человека на время обедняется речь. Самое примитивное наше высказывание, самые наши примитивные слова они звучат во время осуждения другого. Правда? цензурные и нецензурные.
Я часто вспоминаю, я в книжке “Таблетка от смерти” даже упражнение на этой основе, не упражнение, а метод терапии на этой основе предлагал, как сделать таблетку самому себе, волшебную жидкость. Вот. И там я часто вспоминаю, многие часто вспоминают Масару Эмото и его, помните, взаимоотношения воды и слов, как кристаллы воды реагируют на произносимые рядом с ними слова или даже на слова, написанные на бумажке и приклеенные к сосуду. Он писал разные слова, говорил разные слова, обращал их к воде и замораживал потом воду и получались кристаллы разной формы. Очень многие повторяли эти эксперименты. У кого-то получалось, у кого-то нет. Но кроме всего прочего мне кажется, в этом есть какой-то такой очень важный не прямой физический, а метафорический смысл.



Видите вот это кристаллы, которым все время говорили: Гитлер, Гитлер – слева, а справа кристаллы, которым называли имя матери Терезы. Во как.



Вот кристалл, на котором на сосуде с водой было написано: здравствуй, любимая.



А вот кристалл, воде которого много раз повторяли: ты красивый.
Я хочу обратить ваше внимание, ну полупоэтически, полувсерьез, на то, что при этом все вот эти ледяные кристаллы, которым говорили добрые слова – это фигуры расширения. Правда? Они устремлены в сторону. А вот тот кристалл с Гитлером – это фигуры дисгармоничные и фигуры как бы проваливающиеся внутрь себя.

Вот Молли спрашивает: А кто-нибудь из женщин рожавших разговаривал со своим ребенком, когда он находился в утробе?
Да, очень многие разговаривают и это очень здорово. И когда ребенку в утробе дают слушать Рахманинова, Многая Лета, это тоже очень здорово. Как-то кристаллы, наверное, молекулы располагаются более гармонично.

Да и наверное, когда мы говорим друг другу самое больное, что есть у нас в душе, и когда мы окончательно осуждаем друг друга, наверное что-то внутренне рушится у обоих, и не только морально, но и физически тоже. Разве нет?
Детям в утробе можно читать любимые стихи, дорогие женщины, потому что Эмото читал стихи своей воде, японских, правда, поэтов, и кристаллы получались просто прекрасные. Так что вот.

Хочу я сказать, что это просто нужно внутренне почувствовать, как кажется мне, почувствовать, чтобы для того, чтобы наш мир изменился, нужно учиться желанию слышать другого, слышать. Особенно за скупыми мужскими словами, наверное, очень важно сегодня услышать какие-то наши подлинные чувства. Нам все труднее и труднее общаться. Мы все больше и больше переходим на уровень формул и оценок, и осуждений. Мы теряем богатство слов и нам правда необходима поэзия и некоторое усилие чуткости, желание услышать другого, почувствовать вкус и мелодию его слов, что-то подлинное, что он пытается выразить, но не всегда может. Нам нужно почувствовать красоту в том, что разные люди говорят по-разному. Нам нужно учиться чувствовать красоту в разнообразии.

Не знаю, смог ли я сегодня сказать что-нибудь важное и вам не известное. Но всем спасибо, особенно спасибо звонившим.
Ну и раз уж мы заговорили сегодня о раздрае, давайте попробуем в ближайший вторник вернуться к моим профессиональным темам, мне кажется это сегодня очень важно, и попробовать поговорить, что же такое шизофрения и в чем ошибки этого пугающего понятия, потому что это другая негармоничная сторона раздрая. Раз уж я сегодня начал этот разговор, давайте попробуем его не то, чтобы завершить, но, по крайней мере, поговорить.
Что такое шизофрения – тема следующего эфира.

Многая Лета: про стихи забыли сказать.
Что я забыл сказать про стихи, Многая Лета?
Я могу говорить про стихи очень долго. Сейчас. Может быть найду.
Наверное, самое главное я сказал. А что это за проявление языка такое – стихи. Я думаю, вы поняли. Это ведь проявление гармонического кристалла души. И наверное высшее проявление вот этой самой красоты разнообразия.
Наш замечательный философ Бибихин, говоря как раз о внутренней форме слова, писал, я вот даже оставил цитату:
“Вдохновение большого поэта – это не присоединение индивида к соборному единству (к едином о. Павла Флоренского), потому что само соборное единство, если слушает эти стихи, при этом получает новую жизнь”.
Стихи – это кристаллизация красоты многообразия. Каждый большой поэт – это следующий шаг к пониманию этого человеком, потому что если вы любите поэзию, то у вас в душе есть зона Ахматовой, отдел Пушкина, зона Блока, подвал Мандельштама и разные всякие чердаки. И это кристаллы, гармонические точки, с помощью которых человек может чувствовать единство в разнообразии слов и которые это единство способны изменять.
Достаточно?

Спасибо вам большущее, что вы сегодня снова пришли, потому что мне, говорителю, это очень нужно и очень важно. Спасибо большое и спокойной ночи.
Не думайте, конечно, следующий разговор о шизофрении суперпрофессиональным не будет. Но есть огромное количество вещей, которые сегодня должны понимать все.
Спасибо, Галинка, за термин “гениальность”. Это не про меня. Совершенно точно, но простите, что я говорю так долго и занудно. Я пытаюсь что-то высказать. Найти свою внутреннюю форму слова и сделать так, чтобы ее кто-то услышал.
Спокойной ночи.

Свернуть

Часть 1.

Здравствуйте всем.

Честно говоря, я бы хотел начать прямо с окончания или, по крайней мере, с предыдущего разговора, потому что, как мне кажется, я не очень четко объяснил: как же возникает отравление метафизическими знаниями и откуда оно берется. Разговор сегодня сложный, потому что ну обсуждать одну книгу или один новый проект на духовном рынке штука довольно сложная. Я на самом деле их не очень люблю и меня всегда интересует собственно контекст самопознания в том, как появляются такие работы как Аллатра и новые популярные духовные движения.
Давайте вернемся на два шага назад.

Итак, мы живем сегодня в совершенно новых условиях, в условиях непрерывного потока, непрерывного давления информации. Надо сказать, что этот поток информации и его взаимоотношение с человеком давний предмет споров и ощущение беды у тех людей, которые участвовали в духовных движениях.
Вот есть художница такая, … возможно я не очень точно читаю ее имя, ее зовут Акиан Крамарик, если правильно я читаю фамилию художницы.



Она писала о том, что вот эту картину она нарисовала, собственно говоря, в 12 лет, потому что это было ощущение, которое ее всю жизнь беспокоило, но значение которого она не понимает.
На самом деле, ну по крайней мере для меня, если не понимает сам автор, то вряд ли я пойму лучше, но для меня пирамида, как один из самых древних символов человека, четырехгранная пирамида еще и с усеченной вершиной – она всегда была одним из самых древних символов человека, связи человека с небом, человеческой власти, как вы знаете. И вот это ощущение потока, который растворяет пирамиды, растворяет человеческую стабильность, растворяет человеческую традицию, растворяет, по крайней мере, духовные традиции, растворяет человека как личность. Мне кажется, что именно это ощущение чувствовала художница в юности. Очень трудно остаться пирамидой, находясь в потоке.
Где-то у меня была еще более выразительная пирамида. Вот так она выглядит в глазах современного художника-метафизика, между прочим. Это метафизический цикл полотен.



И для меня по внутреннему ощущению все эти картины имеют отношение к теме нашего сегодняшнего разговора.

Итак, что я пытаюсь рассказать или что я пытаюсь выразить через это самое ощущение непрерывно размывающего человеческие границы потока информации?
Видите, этот поток всегда окружает, всегда смывает и не имеет никакого отношения к внутреннему пространству пирамиды. И отсюда, на мой взгляд, возникает вот то самое ощущение хваталки, о котором я говорил во время прошлой программы.



Человек что-то хочет выхватить из этого потока, ощущая его как чужеродный и не имеющий никакого отношения к нему самому. У нас появляется ощущение, что у нас внутри нет информации, нет знания. Оно существует где-то снаружи. И оттуда, снаружи, его надо выхватить.
С какой целью человек выхватывает информацию из этого потока?
Цель у него, как мы в последних разговорах уже неоднократно отмечали, цель у него только одна – это самоутверждение. В конечном итоге, (правда?), этой целью являются те самые иррациональные принципы, базовые иррациональные убеждения, так их описывал Альберт Эллис.
Я самый лучший, означает в том числе, что я знаю, как устроен мир, как устроена человеческая душа, как устроена Вселенная, как бы априори лучше других. И человек этой своей мысленной хваталкой из внешнего потока пытается выхватить концы каких-то знаний. В первую очередь и самые важные знания в этом потоке относятся к области метафизики. Отсюда и возникает духовный рынок.

Есть сегодня один главный принцип работы вот этой хваталки метафизических знаний. Я не знаю, ну как правильно называется эта железная рука в автомате детских игрушек. Я ее почему-то для себя прозвал хваталкой. Так вот человек, который пытается управлять этим автоматом, будет выхватывать, вне всякого сомнения, игрушку, которая ему больше нравится. А еще он будет выхватывать игрушку поновее. Здесь обязательно будет работать некоторый принцип новизны, новизны даже в области древних знаний, потому что эти древние знания для того, чтобы давать человеку ну хотя бы иллюзию его интеллектуального преимущества, должны окрашиваться термином “новый”.
На самом деле вот эта самая новизна, на мой взгляд, и является чуть ли не самым главным механизмом, создающим отравление знаниями. Она образует хваталку, по той просто причине, что ничего не остается ни в прошлом, ни в будущем. Есть некоторый фрагмент пространства и времени, который называется новый, новое время, новые знания. Потому что овладевать знаниями традиционными, древними знаниями – это значит опираться на колоссальное количество исторически существующих текстов. Это означает сложную внутреннюю духовную работу. Делать эту работу хочет очень малое количество людей. А новое учение, новый подход в психологии, новая философия продается гораздо лучше по той простой причине, что она как бы не требует познания старого. Выгрызается фрагмент времени, позволяющий не тратить усилий на обучение. Достаточно прочесть одну книгу или достаточно, не знаю, посмотреть фильм, поставленный по этой книге, как правило документальный, и ты уже адепт нового учения. Но только нового, потому что для нашего сознания очевидно, что мощное древо традиции вот так вот наскоком не схватишь. Мы тоже вынуждены обращаться к другому человеку, к другому началу: учителю, священнику, жрецу или какому-то духовному лицу, которое нам объяснит что происходит.
Обратите внимание: вот на этом уровне, не тратя самостоятельных усилий, начинает формироваться то, что мы боимся и что мы называем зависимостью. Правда? Я очень не люблю этого слова, потому что ну никакого абсолютно за ним медицинского диагноза, на мой взгляд, никогда не стояло и не стоит. А стоят особенности человеческих ожиданий и человеческих надежд, человеческое желание простым путем получить преимущество над другими, простым путем получить тайные знания, получить их из окончательного и обязательно нового текста и получить их из уст какого-то человека, который, помните, мы немножко говорили об этом в предыдущей программе, который будет думать, чувствовать, верить за нас.

Я думаю, что вот этому механизму замещения себя нужно посвятить отдельную передачу, мне так кажется, потому что уж больно это важный для нас механизм. И я поэтому предлагаю прямо в следующий вторник поговорить о том, почему мы не живем своей жизнью. А почему мы постоянно замещаем самих себя, замещаем собственную душу? Непростой разговор, поэтому давайте сделаем его отдельным. Я так думаю.

Ну так вот… Вот этот выхваченный кусок знаний, окруженный плотной оболочкой новизны собственно говоря и представляет из себя некий род духовного товара, который всегда пользуется спросом.
Тут слушатели одного из моих циклов лекций подарили мне книжку. Если честно то, до этого подарка я ничего не знал ни об Анастасии Новых, ни о Ригдене Джапо, с которым беседует эта новая духовная учительница. Причем подарили мне книжку почти тайно, т.е. как бы не совсем подарили. Дама подошла ко мне и сказала: “Вот, Александр Геннадиевич, если книжка Вам подойдет, если она Вам понравится, то Вы ее оставьте себе. А если книжка Вам не понравится, то Вы ее верните назад и все”. Я уж не знаю. Маловероятно, что эта слушательница моя посмотрит эту программу, но хочу я сказать, что книжка мне понравилась. Я ее оставлю себе. И как и в огромном количестве разных всяких книжек ничего такого, что бы мне здесь могло не понравится, не содержится. Это следующая, наверное не последняя, поскольку это удачные и выгодные проекты, особенно если в них вкладывают деньги, компиляция, духовная компиляция, очень очень неплохая. И в компиляции этой я, наверное неправильно, вижу даже какие-то следы своих собственных передач. Книжку я прочел с удовольствием. И как бы никаких возражений против книжки как книжки я абсолютно не имею.

Напомню, что работает скайп и почитатели Аллатры… в общем, если вы хотите поговорить на тему новых учений духовных, которые, вообще говоря, возникают в эпоху нью-эйдж, в новую эру духовных знаний, объявленную в 60-х годах, то я буду очень рад вас слышать, потому что на самом деле говорить одному достаточно скучно.

Ну вот, я совершено не шучу и не издеваюсь, книжка мне правда понравилась. Весь вопрос в том, под каким соусом подается эта книжка.
Так как я сам общался с духовной учительницей и даже выпустил двухтомник, погубленный, я никак не могу его рекламировать и никак не могу его рекомендовать к чтению по причине того, что издательство каким-то удивительным для меня образом сделало в моей книжке “Поиск видения” такое количество опечаток, что они превышают любые санитарные нормы и поэтому я не знаю, что делать с этой уничтоженной книжкой. Но эта книжка тоже представляет собой беседы с духовным учителем, моим духовным учителем, которого в книге зовут Катя. И поэтому, в общем, я не чужд такого рода литературы. И поэтому мне не могла не понравится эта книжка. Правда тут учительница, которую зовут Анастасия, или бесконечно мудрый мыслитель, она беседует с Ригденом Джапо. И конечно сразу же возникает первая ассоциация-отсылка – это ассоциация-отсылка к Рериху. Поскольку именно в текстах Рериха впервые появилось это имя. Всем знакома, наверное, картина “Приказ Ригдена Джапо”.



Так у Рерихов, у Елены и Николая, зовут бодхисатву, властителя шамбалы, той самой тайной страны истины, которая, как считается, сокрыта где-то в сердце Гималаев. И так как Рерихи беседовали с махатмами, точно также духовная внутренняя беседа с Ригденом Джапо является основой книжки Аллатра.

Надо сказать, что я очень люблю у Рериха, просто отойду в сторону чуть-чуть, поразительное отношение его святых и мыслителей с водой. Еще совсем недавно вот этот поток на картинах служил каким-то совершенно другим ассоциациям и мыслям.



Это Река в Гималаях. И видите, там сидит дервиш, мыслитель. И он как-то совершенно по-другому взаимодействует с этим потоком. Этот поток ему не грозит, потому что у него внутри существует свой собственный поток. Они равны. Он слушает физический поток, физическое движение воды и оно отзывается движениями его души, каким-то потоком внутри его души. И они, несмотря на то, что по сравнению с рекой и горами святой маленький, понятно, что эта прекрасная река и этот человек достойны друг друга. Он не боится потока, который может его смыть, по той простой причине, что имеет внутреннюю собственную наполненность. И два потока, тот, который течет внутри человека, и снаружи, оказываются равны. Это какой-то очень важный для меня аспект нашего разговора.

Свернуть

Часть 2.

Что меня в плане вот этой самой хваталки информации беспокоит и тревожит? Давайте я попробую объяснить.
Это огромная духовная книга. В ней использовано колоссальное количество источников, очень многие из которых человеку читающему угадать совсем несложно. Поэтому вот прямо все проанализировать, разобрать я не смогу, но попробую объяснить, что беспокоит меня в этой самой новой духовности.

Ни я, ни мои издатели никогда не хотели тратить деньги на какие-то правильные маркетинговые ходы. Но они существуют и книжка эта очень правильно рекламируется. Она существует как бы одновременно с неким международным движением. И Анастасия из теперь уже старых персонажей, конечно, является отсылкой для русского читателя к Владимиру Мегре, к “Звенящим кедрам России” и к этому движению, к таежной учительнице Анастасии. А фамилия ее Новых. Кто же будет читать книжку, на которой будет стоять фамилия Старых? Она неминуемо и точно отсылает к той самой новизне, о которой мы с вами говорили. Хотя, в общем, книжка хорошая, но хочу предупредить сразу всех поклонников, потому что тут уже пишет Золушка у нас на форуме. Она сразу пишет: “У меня это настольная книга”. Хочу предупредить всех, кто книгу читает, что ни единого нового звука, кроме, может быть, самой мантры Аллатра, тут нет. У меня никаких претензий нет или претензий настолько много, что надо написать еще одну книгу, типа, что меня настораживает в Аллатре. Я не буду этого делать, обещаю. Но хочу я сказать следующее.

Я считаю, что вот эта книга, такая же книга, может быть написана и должна быть написана каждым человеком. Книги подобного рода являются целью и смыслом существования человеческой личности, человеческого индивидуума. В сущности каждый из нас, стоя на берегу информационного потока и находясь с ним в разных отношениях по типу, где-то внутри себя к старости пишет в голове книгу такого рода. Очень мало людей пишут ее на бумаге, но каждый ее для себя пишет настолько, насколько у него хватает сил, потому что, как мы говорили опять же в недавнем цикле передач: приходит некоторый возраст, когда человек должен, неминуемо должен, испытывает потребность разобраться в себе, в своих отношениях с Богом, в своих отношениях с метафизическими понятиями. Понять причину, по которой он гостил на планете Земля, понять смысл своего существования, понять, что такое Бог, что такое любовь, что такое, в конце концов, та самая слепая девушка Надежда Уоттса, которую я так люблю.



Если существование такого рода компиляций не претендует на некую новую объективную религиозную истину, а претендует на мой, Александра Данилина, Анастасии Новых, Екатерины (Это-Я) духовный опыт, на индивидуальный духовный опыт, то тогда ни одной претензии к такого рода книгам у меня не остается.

Давайте я объясню. Все то, что я говорил, это мое субъективное мнение. Цель этой девушки, сидящей на шаре, цель ее надежды со сломанной арфой, которую не слышат во внешнем мире, это создание внутри себя чего-то вроде этой книги. Если книга претендует на то, что в ней изложена некая религиозная истина, а не моя субъективная истина, если есть претензия неких авторов, … я думаю, что их группа, это несколько человек, потому что книга очень сильно разбивается на стили, там, где идет практическая часть и теоретическая … это несколько человек как мне кажется. Я в этом совершено не уверен. Ничего не знаю ни про Анастасию Новых, ни про то, кто писал эти книги. Если эти люди делали текст ради того, чтобы передать свой духовный опыт, свои духовные убеждения, то эта книга никому не мешает. А если ее текст принадлежит устам бодхисатвы, в общем, это как-то вообще по определению не очень хорошо, потому что у Рериха все-таки были махатмы. Это мудрецы. А бодхисатва – это Будда воплотившийся, спустившийся из своей нирваны вновь в человеческое тело. Т.е. бодхисатва, он божественного происхождения и он может диктовать только абсолютную истину. Рерих на самом деле никогда не претендовал на то, что он общался с Ригденом Джапо.
Я уж не говорю, что мало вероятно, что Ригден Джапо стал бы излагать некоторые базовые выводы трансперсональной психологии, которых целая куча в этой книжке с явными совершенно заимствованиями и Уилсона, и … даже перечислять не буду, потому что человеку, который этим занимается большая часть текста кажется знакомой до боли.
Есть такой род книжек, который претендует на то, чтобы человек других книжек не читал и пользовался этой как настольной, как пишет Singarella. А, я ошибся, Singarella пишет о моем “Поиске видения”. Спасибо большое, Золушка.
Я хочу сказать, что … ну тем, кто не читал, я скажу, что: нет. Моя книжка не имеет претензий на религиозное откровение. Имеет претензию большую на самопознание собственной культуры с помощью воображения, на созидание себя.

Ну вот Катя пишет: А что делать, если мои метафизические знания чувственны и их трудно описать словами?
Ну во-первых, трудно – не невозможно. Трудно – это трудно. Трудно их описать словами всем. Трудно их описать словами даже присутствующему в книге Аллатра Ригдену Джапо, потому что как раз в книге и сказано, что метафизические знания, они по-преимуществу чувственные и переводить их в слова очень трудно и как бы далеко не всегда получается. Это такое усилие. Ну а кроме того, Кать, вы у нас на форуме в общем столько своих чувств перевели в слова, что сказать, что вам это уж совсем бесконечно трудно, я думаю, будет невозможно. Большой опыт у вас есть, поэтому дерзайте. Это работа такая. Что делать? и работа очень и очень не простая. Можете поверить автору книги “Поиск видения”. Хорошо?

Давайте я попробую все-таки это пояснить примером из Аллатры. Хорошо?
Ну вот, говорит Ригден Джапо через Анастасию разумеется.
Я цитирую.

“Человек, как и другие информационные объекты материального мира, начиная от гигантских звёзд и заканчивая мельчайшими частицами, имеет определённые проекции … (ну вот видите, … я ужасно радуюсь, когда в устах бодхисатвы, который имеет совершенно другие и знакомые, в общем знакомые, не так, чтобы неизвестные, слова и понятия для выражения понятия проекция, а не психоаналитические, стал бы так говорить и описывать. Ну ладно. Это мелкая претензия, потому что мне скажут: как бодхисатва, он говорит на современном языке), … свои как бы «зеркальные» отражения в энергетическом плане. Различные народы в разные эпохи обозначали их по-своему, описывая или помечая в летописях тайнознания, в священных текстах и рисунках невидимую структуру человека. Условно назовём эти живые проекции «Сущностями», поскольку они вполне разумны (причём даже более, чем человек себе это предполагает), имеют свои характеристики. По своей сути эти Сущности представляют собой энергоинформационные структуры, определённые локальные центры. В невидимой конструкции человека это такие же его неотделимые части, как, например, в физическом теле голова, руки и так далее. В центре конструкции (посреди всех проекций человека) находится Душа.
Сущности являются энергоинформационными структурами и играют … (вот, как вам сказать. Я с огромным уважением отношусь к буддизму, к бодхисатвам и энергоинформационная структура для настоящего буддиста в отличие кстати от понятия сущности – это такая безумная чушь) … Они обладают огромными возможностями, связаны с иными измерениями, где взаимодействие происходит на тонком энергетическом уровне. Благодаря им, человек может осуществлять влияние на мир с позиции высших измерений материального мира, вплоть до шестого. Сущностей человека обозначают по месту их расположения вокруг конструкции, а также условной ориентации относительно его физического тела. Сущности эти: Передняя, Задняя, Правая и Левая. Они представляют основные поля, скажем так, «живые стороны» четырёхгранной усечённой пирамиды в общей конструкции человека. (Об этом я уже упоминал). Ориентировочно находятся на расстоянии вытянутой руки от физического тела человека в соответствующих своим наименованиям направлениях: впереди, сзади, по бокам (по правую и по левую сторону).
Знания о них издревле считались сакральными. В мифологии народов мира есть много различных упоминаний об этом, начиная с древности и до наших дней. Например, эти сведения можно найти в космологических мифах и сказаниях народов мира, ритуальных обрядах магов, шаманов, жрецов, заклинателей. В частности, в описаниях последних часто говорится о том, что человек, выполняющий определённый традиционный ритуал, обращается к четырём стихиям или сторонам света, четырём помощникам-духам человека и так далее. При этом во многих случаях связующим звеном является середина: в священных преданиях — это Душа, как середина энергетической конструкции человека, … Каждая из четырёх Сущностей представляет собой определённое энергетическое поле. Образно говоря, это «прозрачный сгусток», который может превратиться в любую мыслеформу, которую задаст человек: зеркальное отражение самого человека или какой-то образ животного, или духа и так далее. Можно сказать, что человек при выполнении определённых медитативных техник (которые, разумеется, нам не сообщаются), находясь в изменённом состоянии сознания, задавая какой-то из Сущностей определённый мыслеообраз и концентрируя на нём своё внимание, материализует её.
Анастасия: Получается, по сути, это переход из состояния энергетической волны в материальную частицу: как только Наблюдатель концентрируется на Сущности, то происходит процесс превращения энергии в тонкую материю. Соответственно, она приобретает мыслеформу (вложенный в неё человеком образ)”.

Елена Феб пишет; Книгу написали космонавты, математики и физики.

Я надеюсь, что профессиональный физик, немолодой, не будет пользоваться таким, не имеющим никаких физических оснований понятием как “энергоинформационные поля”. Для физика, чего нет, того нет. Для математика тем более. Есть разные поля на свете. Но ни в коем случае эти поля никак не связаны с энергоинформационными. Это такое словосочетание, которое для читателя, находящегося в поле, в потоке нью-эйдж (новой эры духовной) что-то значит. Поскольку они их много раз встречали. Но на самом деле с точки зрения и математики, и физики это не значит ничего, поэтому нет, не математики и физики писали эту книжку. Ее писали неглупые люди.

– Алло.
– Алло. Здравствуйте. Тут просто задержка. Не понял, что дошел сигнал. Я звоню из Читы. Давно хотел позвонить на вашу передачу, когда шла по Радио России. И вот, наконец, я смог с вами пообщаться.
– Я вас слушаю.
– Алло. Меня слышно?
– Да, да. Вроде слышно.
– Хорошо. О чем я хотел сказать. Читал книжку, давным-давно. Называлась она “ Обман Инкорпорейтед ” Филиппа Дика. Там интересная концепция присутствует о том, что каждый человек находится в своем мире, и желательно, чтобы эти миры не сталкивались. Вот по-моему эта ситуация, вот о чем шла сейчас речь, она как раз связана с тем, что один мир сталкивается с другим. Хорошо это или плохо, не известно. Т.к. при этом другие миры могут разрушаться.
– Э, нет. Тут может быть есть, правда, некоторая опасность в этом смысле, потому что вот такие миры, создаются из осколков миров подхваченных из миров других мистиков и других учений. И учений надо сказать самого разного рода, от переписанной горячо любимой мной в юности книжки Фритьоф Капра “Дао физики”, там нет никаких этих энергоинформационных полей, и до, ну в общем, христианства, каких-то элементов буддизма махаяны, но каких-то уж очень наивных, если честно. Дело-то не в этом. Дело в том, а можем ли мы мыслить словами, если эти слова не состоят из осколков чужих слов. Вот миры эти наши, я их просто называю для себя субъективными реальностями, и много раз, по-моему, говорил об этом и по радио, и здесь, на Youtube, не могут эти субъективные реальности не пересекаться. Они предназначены для того, чтобы пересекаться, для того, чтобы мы, в общем, могли обогащать друг друга. Правда? Ведь любовь – это же и есть пересечение реальностей. Если реальности не пересекаются, то любви не существует.
– Интересная кстати мысль. Вот вы говорили как раз об ответственности. И вполне возможно в этом пересечении и присутствует наша ответственность. Т.е. мы можем разрушиться при соприкосновении нескольких реальностей. А можем, получается, не знаю, создать нечто новое. И при этом наши реальности они, с одной стороны, обогатятся, с другой стороны образуют нечто новое.

Свернуть

Часть 3.

– Смотрите. Это зависит от посыла.
Вот, я так и не знаю толком, откуда подхватила психиатрия понятие “метафизическая интоксикация”. Схожие представления есть у … диссертанты ссылаются на Юма, но без цитат, а … я все время вспоминаю Лейбница, который в своей монадологии предупреждал о том, что человек не должен считать себя отдельной уникальной монадой и пытаться замыкаться в себе, как в монаде, потому что это зависит на самом деле от внутреннего усилия личности. Оно либо направлено на то, чтобы как-то обогатить окружающие монады души, либо направлено на то, чтобы не пересекаться с ними, потому что это опасно. Они могут тебя не оценить, не понять, критиковать, ругать и т.д., и т.д., и т.п..
Так вот, мне кажется, что попытка замкнуться в каких-то знаниях,… … вот мы представляем собой отдельную монаду, мы поклонники или участники движения Аллатры, мы обладаем истиной. Вот такая идея на самом деле разрушительна, как мне кажется. Мой личный духовный опыт, изложенный без претензий на объективную истину, является чем-то совсем не разрушительным, а обогащающим.
Ну правда, был собственно как мне кажется и есть, давно я не отслеживал этого процесса, есть Нил Доналд Уолш, который вовсе не считал себя религиозным деятелем и который написал очень известную и популярную лет десять тому назад книгу, которая называлась “Беседы с Богом”. Он совершенно не претендовал на то, что он, правда, беседовал с Богом. Он как бы в своем одиночестве, которое я очень хорошо понимаю, он вдруг неожиданно в какой-то вечер, … можно открыть и почитать это дело в любой момент, поскольку все есть в интернете, разумеется, … начал задавать вопросы самому себе. Ну вот эти самые: зачем я живу на свете? В чем правда и неправда слов? И вот Аллатра ворует у него эту самую мысль о словах и чувствах, говоря, что метафизические знания всегда чувственны. И он написал три книги тех ответов, которые он слышал внутри себя. И, в общем, он никак это начало не определял. Он назвал его “богом в себе”. Но он не создавал некой религии, в которой Нил Уолш пророк. Он как был так и остался психологом. Потому что среди наших внутренних вопросов, сомнений, самокопаний действительно существуют слова и ответы на любые вопросы, которые звучат как-то очень светло и по-другому, чем вот эти самые самокопающиеся мысли. И мне кажется, что его опыт замечателен именно своей корректностью. Правда? И, в общем, какая-нибудь горячо любимая мною “Чайка по имени Джонатан Ливингстон” Ричарда Баха – это не религиозное откровение. Это повесть, которую автор назвал фантастической. И это корректно. И “Мастер и Маргарита” Михаила Булгакова – это роман. Правда?
– Насчет, кстати, Ричарда Баха, я познакомился недавно с произведением, “Иллюзии”. Был поражен на самом деле. Я в жизни не думал, что буду читать…
– Почему же ее не читать? Это прекрасная литература. И, в общем, Новый Завет – это … я понимаю, что это кощунство, но это потрясающая литература. Это потрясающий древний текст, потрясающий по своей красоте, глубине, количеству смыслов …



Я хочу сказать, что это вот Ян Мотейко и, конечно же, это портрет польского астронома Коперника, как вы догадываетесь. Ян Мотейко – это известный польский художник. И это портрет Коперника, работающего на крыше монастыря. И конечно Коперник свои знания, свои выводы никогда не приписывал себе. У него всегда было ощущение, что он получил их откуда-то извне, и его наука была равна его духовному опыту. И ни он, ни, скажем, Николя Тесла не приписывали себе создание религиозного учения. Правда? Они говорили, что это мой духовный опыт и то, что я могу из него извлечь. Мы не задумываемся иногда о том, каким образом рождается то, что мы считаем объективной наукой. Это потрясающая работа Мотейко.
Спасибо большое. Я продолжу, если можно, потому что иначе мы уйдем совсем куда-то в сторону.
– Это вам спасибо.
– Спасибо большое.
– До свидания.
– До свидания.

Чего я хочу по этому поводу продолжить, если можно. Так вот про сущностей, которые живут спереди, сзади, справа и слева. В чем разница?
Итак, помните, (да?), что сущности образуются, когда энергетическая волна превращается в материальную сущность. Как только наблюдатель концентрируется на сущности, с разных сторон от нас образуются разные формы тонкой материи.
Все не так страшно. Не пугайтесь.

“Передняя сущность расположена впереди на расстоянии вытянутой руки от физического тела человека. Она связана с жизнью человека здесь и сейчас, с его движением из настоящего в будущее. Это своеобразный вектор, указатель жизненного пути. Если человек выбирает духовное, то этот путь имеет одновекторное, сфокусированное направление, в качестве стремления вперёд, к высшему и конечному результату — слиянию Личности с Душой, то есть духовному освобождению. Эта Сущность отвечает за саморазвитие человека, за духовное движение. Она носит своеобразный эмоциональный окрас — веры, духовной любви, надежды на будущее. …
В преданиях народов мира Переднюю сущность часто обозначали в качестве единорога, а также стихии (духа) неба, воздуха, изображали в виде вольной птицы (того же сокола или мифической гром-птицы, феникса). Символ птицы служил в культурах многих народов и как обозначение Души”,
Я пропускаю, конечно.
“Анастасия: Действительно, ведь ещё в эпоху верхнего палеолита изображали птиц, порой акцентируя внимание на сакральном характере этих обозначений”.
Вот еще упоминаются слипперы. Откуда произошел термин слиппер, сейчас модный между прочим.? Слипперы – это такие агенты спецслужб, которые умеют читать человеческие мысли и навязывать ему свои. Их очень мало. Они духовно одарены. Они мало живут. Ну, в общем, можете почитать тоже и без меня всю эту историю. Но она про слипперов. Она появилась совсем недавно и, видите, вот она уже в Аллатре.

“Задняя сущность расположена сзади на расстоянии вытянутой руки от физического тела человека. Это своеобразный наблюдатель настоящего и «летописец» прошлого. Она связана с настоящим и прошлым человека, накопленной информацией, ... Это «Наблюдатель», который непосредственно связан с шишковидной железой (эпифизом). Благодаря этому порталу, владея определёнными медитативными техниками, можно осуществить «туннелирование» в любой момент прошлого. Задняя сущность обычно изображается в виде рыбы, тюленя …, ящера, слона, черепахи, обозначается стихией воды, того, что погружает вглубь прошлого. У тех же сибирских народов сохранились мифологические упоминания о своеобразном противопоставлении птицы и мамонта, а у шумер — птицы и рыбы.

Правая сущность находится на расстоянии вытянутой руки по правую сторону от физического тела человека. Это, по сути, одна из составных частей Животного начала в человеке. (животное начало в этой книге демоническое). Правая сущность имеет несколько качественно разных функций, проявление которых зависит от того, что доминирует в человеке: Духовное начало или Животное начало. Правая сущность очень тесно связана с этим миром. Основные эмоциональные характеристики её проявления при доминации Животного начала в человеке — агрессия, уныние или страх. Если она должным образом не контролируется самим человеком, то он зачастую подвергается её «нападкам». …

Разные народы в своих священных рисунках обычно изображали Правую сущность в виде какого-то сильного или агрессивного тотемного зверя, например, белого тигра медведя, льва, леопарда, обезьяны и так далее или же мифического Стража, духа.

Левая сущность соответственно находится на расстоянии вытянутой руки по левую сторону от физического тела человека. И опять зависит от того, что доминирует в человеке: Духовное начало или Животное начало. Характеристика Левой сущности — хитрость, ловкость, гордыня, обман и соблазн. Это умная, коварная Сущность, которая представит всё в лучшем виде, лишь бы отвлечь человека от главного — от духовного пути. … Если Правая сущность связана с тупой агрессией, злостью, то Левая сущность, наоборот, может брать своей логичностью, проявлять чёткость и ясность сознания в выстраивании логической цепочки от Животного начала. …
Левая сущность в древних трактатах (я ужасно люблю такие замечательные упоминания о древних трактатах вообще) обычно упоминается или изображается либо в виде зверя, наводящего ужас, либо умного, хитрого животного, например, волка, шакала, мифического чудовища, дракона, змеи или же в качестве Стража, духа”.

Свернуть

Часть 4.

Не буду дальше читать. Я попробую объяснить, что меня не устраивает в этом деле.
На самом деле я убежден, что вот этот кусочек, это маленький кусочек, в общем, очень большого текста, он основан на старинном классическом психологическом упражнении, которое я первый раз прочитал у Виктора Франкла, потом совершено замечательно его использовал и расширил Удо Баер, а по дороге им пользовались все, кто мог.
Вы можете сделать его прямо сейчас, потому что на самом деле это очень просто.

Достаточно просто встать, закрыть глаза. Я всегда говорю, расслабиться, как можете. Ну например, сделать 10 правильных дыхательных движений. А потом попробовать почувствовать живое, то самое субъективное пространство вокруг себя. Попробовать почувствовать, какие образы, ощущения, картинки появляются у вас, если вы вспоминаете о метафорическом значении направления пространства.
Ну например, можно постоять и сделать шаг назад. С чем у нас ассоциируется направление назад? Ну с прошлым, разумеется. Правда? Мы не хотим оборачиваться назад, мы двигаемся назад, отступаем назад, мы проваливаемся в прошлое. Да? Задняя сторона и нижняя сторона для нас с вами связаны с прошлым и какими-то низменными поступками. Вот когда вы это осознаете, найдете несколько выражений, связанных с шагом назад… Я сделал шаг назад, я отступил, я проиграл,… постоите и почувствуете это, то потом можете взять лист бумаги, нарисовать на нем какие-то символы, которые связаны для вас внутренне с этим пространством сзади вас. Обычно их сразу не анализируют. Их откладывают в сторону и потом возвращаются к этим рисункам и символам через несколько дней, для того чтобы понять, что мы чувствуем, когда отходим назад.
Потом можно сделать шаг вперед. Это для нас будущее. Мы уверенно движемся вперед. Мы, не отступая, идем вперед. Мы идем вперед к светлому будущему. Но с другой стороны мы не должны бежать впереди паровоза и лезть поперед батьки в пекло. Правда? Точно также можно нарисовать символы. Это я в изложении Удо Баера передаю это упражнение.
Потом можно сделать шаг влево. И помните это все, что у нас слева. С чем связана для нас левая сторона. Мы ходим налево, хотим заработать левых деньжат. Но с другой стороны там же где-то Левша вместе со всеми его талантами. И соответственно наоборот, шаг направо – это шаг в сторону правоты, правды, очень часто слишком агрессивной. Правда? Точно так же как изложенная Бодхисатвой. И каждый раз вы можете нарисовать символ: что вы почувствовали, когда сделали шаг вправо. В чем вы правы? Или в чем вы слишком понадеялись на себя?

Из этого простого упражнения, очень помогающего самоанализу, особенно помогающему, между прочим, подросткам, для них слишком актуальным становится время, потом делалось огромное количество всяких разных вещей. Ну например, те, кто интересовался когда-то расстановками, сразу скажут, что это очень похоже на расстановки. Нет, это интересное, помогающее человеку ориентироваться в себе, телесно-пространственное упражнение. И его, конечно, я тоже передаю очень кратко. Его можно развивать и расширять в разные стороны. В субботу у нас начнется платный вебинар, имеющий непосредственное отношение к теме сегодняшнего разговора. Я его обозначил как цикл передач на радио и книжку “Прорыв в гениальность”. Там мы будем делать вместе аналогичные упражнения, поэтому приглашаю вас к нам на вебинар. В субботу в 18:00 мск будет первое занятие.

Я хочу сказать, что здесь можно почувствовать разницу.
Дело в том, что символ моей личной субъективной веры – это свобода, это внутренняя свобода человека. И вы почувствуете легко, в чем мои сомнения. Проблема в том, видите, использовано старинное психологическое упражнение. Но символы, которые человек в своем самопознании должен обнаружить свободно, не мои символы, а свои собственные, здесь незаметно, очень корректно подменяются конкретными, которые часто встречаются в никому не известных древних текстах. Видимо эти тексты известны только одному бодхисатве, с которым беседует Анастасия в этой книге.
С одной стороны все кажется абсолютно свободным. С другой стороны, вдруг выясняется, что мы можем плодить конкретные сущности. И видеть в этих своих концентрациях должны конкретные сущности. Такого рода тексты лишают человека внутренней духовной свободы. Незаметно. И хотя в самом движении Аллатра существует точно такой же, как говорю сейчас я, призыв например к свободному и непосредственному богообщению. Ну вот так, как это делал Нил Дональд Уолш. Вроде бы,… но на самом деле это свободное и непосредственное общение должно осуществляться по системе Аллатра, иначе оно будет неправильным.
Вот собственно и суть различия, которое я пытаюсь объяснить.

Когда мы делаем упражнения из области глубинной или трансперсональной психологии, мы с вами учимся выражать себя и учимся как раз тому, о чем спрашивала Катя Сафонова, учимся выражать какие-то глубокие чувства, которые с трудом поддаются нашим словам. А если мы поселяем в своем пространстве вот эти самые шаманские сущности, то мы пытаемся пользоваться чужим алфавитом. Мы не выражаем себя и свой духовный опыт, а используем чужой, подхватывая его из прочитанного текста, который, если не понравился, то его надо вернуть. Принимаем только своих.

Ловушки как-то встречаются повсюду. Одна из незаметных ловушек буквализировать мои внутренние духовные переживания и привязать их к чужим, ну по крайней мере мне незнакомым и чуждым. Если человек искреннее будет учиться вызывать не свои, а вот эти вот самые, предлагаемые Анастасией образы, особенно если у него нет какого-то внутреннего духовного опыта, то он может отравиться, сойти с ума. И пространство вокруг него окажется заполнено какими-то страшноватыми и не очень понятными птицами, зверями и чем-нибудь еще подобным.
Наверное, я, понимаете, глубоко убежден в том, что божественный дух гениальности есть в каждом человеке и каждый человек способен и должен, внутренне, для себя, написать вот такую книгу. Книгу о том, как он ощущает Бога и какие мантры произносит. И книги, которые вроде как претендуют на внутреннюю духовную реальность, на создание некой объективной духовной реальности, очень мешают этому процессу, процессу раскрытия гениальности, духовной гениальной, по крайней мере, в каждом человеке. Я не про великие научные открытия, а про то, что каждый человек может и должен к старости своей разобраться в своих отношениях с Богом.
Кто бы мне что бы не говорил, но вот это ощущение, которое, как мне кажется, есть в картине Рериха “Река в Гималаях”



Попробуйте внутренне сравнить ощущение от этой картины Рериха и от этого полотна Михаил Петровича Боткина. Прекрасный и забытый наш художник 19-го века.



Это “Беседа Христа с учениками”.

В нем есть вот этот вот оттенок беседы с неодолимой силой, в общем запросто. Мы об этом моменте возможности интимного общения с высшим началом в нас самих, а Христос – это один из образов для меня, я убежден в этом, один из образов нашей гениальности, как-то забываем, мы этого боимся. Мы считаем, что это общение за нас должен произвести кто-то другой.
Ну правда, я не знаю, может быть я неправ, но правда вот по внутреннему ощущению очень похожи.



Не пугайтесь… Но мне кажется они очень идут друг другу, размышляющий Христос в пустыне Крамского и Киану Ривз, посаженный кем-то мне неведомым рядом с ним. Ну однажды в нашей жизни мы все равно оказываемся в пустыне. И там, на этом камне, на котором мы сидим, мы можем беседовать с Христом, потому что каждому в жизни знакомо это состояние. Весь вопрос: решимся мы задавать себе вопросы как Доналд Уолш? Решимся мы собрать вот это вот свой внутренний опыт вместе, если не в книгу, то в систему образов?



Вот более нью-эйджевое такое. Это Гильберт Вильямс. Есть такой художник американский. Он, как все нью-эйджевое, он такой сладковатый немножко. Но что-то в этом есть хорошо знакомое каждому человеку. Только решиться надо. Видите, он состоит из звезд или чувствует звезды, как внутренние точки, точки внутри себя, чего-то, из чего он сложен. Я в юности ужасно любил за это Сера за его загадочную человеческую сущность, сложенную как будто из точек как из звезд.



Мы должны задуматься однажды о том, как и кто слепил наши тела из этих самых точек, которые между прочим вот в книге “Аллатра” названы информацией. Эти звезды и есть информация, только внутри нас. И мы должны научиться, разрешить себе выпустить эту информацию наружу. Разрешить той самой звезде, образу и подобию Божьему в себе, произнести свои слова. Ну уж как получается. Насколько талантишку хватает. Но это всегда очень сложно. Это всегда внутреннее усилие.
Что-то такое пытается услышать в себе “Надежда” Уотса, к которой я все время
возвращаюсь.



Обратиться к своему собственному внутреннему потоку. Не пытаться только выхватывать куски, точки информации из потока внешнего. Попытаться из того, что мы нахватали сложить что-то свое.
Ну раз уж мы о Ригдене Джапо, ….



… это на самом деле такой… (мне нравится), … одновременно и ступа буддийская и колокол-посох буддийского монаха, который несет его перед собой. С одной стороны, я все смеюсь, отгоняет женщин, потому что буддийский монах же не может прикасаться к женщинам. Но не только, разумеется. Он предупреждает живую жизнь, что он идет, чтобы насекомые, зверушки разбегались и чтобы он не мог принести никому вреда. В этом смысл звона таких колокольчиков. Но я не про это. Я про то, что каждый создатель такого рода текстов должен нести перед собой такой колокольчик, колокольчик субъективности, чтобы не нанести никому вреда.

Ну вот из символов, которые я взял сегодня на этот разговор мне очень нравятся восточные вот такие вот складни, потому что как бы внутри ствола дерева, которое конечно еще один образ человека, живут, вот видите, в данном случае даосские бессмертные.



Суть не в них, а суть в том, что это что-то живущее внутри нас, как и это. Да, для того чтобы сделать что-то подобное, нужно почитать, нужно научиться какому-то пониманию. Я просто хочу сказать, что это никогда не поздно, вдруг взять и обнаружить, что внутри тебя живет гениальность и бессмертие. И нужно все время звонить в колокольчик, чтобы не нанести живым душам никакого вреда.

Наверное стоит закончить на этом. Ну вот в продолжение темы в ближайший вторник я предлагаю поговорить о том, каким образом мы теряем себя, и почему мы живем чужую жизнь, и как обнаружить вот это замещение себя на другого? Каким образом информационный поток вытесняет нас из самих себя? Наверное, почему мы живем не свою жизнь? – будет темой нашего следующего разговора. Хорошо?
А это если хотите что-то вроде моего символического пожелания.
Спасибо. Спокойной ночи.

Свернуть

8 Июня 2017, Четверг 21:00
48 минут

Добрый вечер. И мы снова попробуем поговорить о фильме «Газовый свет» (Gaslight) 1944-го года и о проблеме манипуляции, поскольку одна такая программа, если вы помните, была. Я хочу сказать о преимуществах кино. Дело в том, что когда мы берем какой-нибудь учебник или руководство по противодействию манипуляции или, не дай бог, о манипулировании… Почему не дай бог - попробуем потом обсудить это, если успеем. Во всяком случае, пользоваться такого рода вещами человек совершенно не может. Мы с большим трудом удерживаем в луче, в прожекторе внимания 5 каких-то значимых факторов. А приёмов манипулирования сейчас насчитывают несколько тысяч. Либо человек сходит с ума и садится в засаду. Помните, как Высоцкий пел когда-то:
Раздали маски кроликов,
Слонов и алкоголиков,
Назначили все это в зоосаде.

И начинает дико бояться, потому что каждый акт общения ему кажется или оказывается манипуляцией. Или он выбрасывает всё это из головы. А фильм представляет собой некую притчу, концентрат того, что в этой жизни в общении с другим человеком и в общении с близким человеком и в профессиональном общении и в политическом общении может оказаться опасным, поскольку фильм – это короткая история. И в этой короткой истории запоминающаяся история с лихо закрученным сюжетом. И вдруг выясняется, что в этой истории содержится на самом деле практически всё то, что ты должен понимать - даже не помнить, а понимать - про манипуляции. И на самом деле, как всякую притчу, сколько бы я сегодня не говорил, до конца мне расшифровать её не удастся. А почувствовать что-то главное для себя с помощью такой притчи можно, но и нужно, как мне кажется. Прежде всего для того, чтобы дисциплинировать самого себя. Я решил и Саша, Алексуфо, мне помог разбить это повествование, этот разговор на части, чтобы, по крайней мере, была последовательной мысль. Сначала с вашего позволения мы поговорим о фильме.

Часть 1. Пьеса и фильм.

Так вот буду я, конечно, повторяться во многом. Сначала была пьеса. Пьеса, написанная в 1931-ом году Патриком Хэмилтоном - хорошим, добротным английским драматургом - и называлась пьеса «Улица ангела». Пьеса была детективной. И автор, видимо, сразу писал её, рассчитывая на успех. Но драматург никак не ожидал, что после выхода двух фильмов пьесой заинтересуются не только психоаналитики и психиатры, что очевидно, но и представители ФБР. Прежде всего, ФБР, а потом и других секретных агентств и профессий. «Улица ангела» - это история, вы её знаете, если посмотрели фильм, о злодее, который с самой юности, с детства, помешался на драгоценных камнях. Как водится, он, конечно же, помешался в первую очередь на бриллиантах. Он сближается с оперной примадонной, которой, как он знает, королевская семья подарила часть своих драгоценностей, и убивает её, душит. Но в день убийства, к его удивлению, он не находит драгоценных камней. И начинает преследовать наследницу певицы, её племянницу. Для чего? Для того, чтобы соблазнить её, жениться на ней, и без помех, став хозяином дома, где он когда-то совершил преступление, найти драгоценности. Он знакомится с Полой Олквист, главной героиней фильма, когда она учится петь, аккомпанируя ей на рояле. Естественно, это оказывается достаточно легко, ведь он, разумеется, дьявольски красив. Он женится на ней. Они поселяются в доме, принадлежащем Поле. Он начинает сводить Полу Олквист с ума, те он пытается убедить абсолютно здорового и радостного человека в её безумии, доказывая, что она совершает поступки, о которых не помнит, теряет вещи и тд и тп, о чем мы через несколько шагов буквально поговорим ещё. Ночами он роется на чердаке, зажигая газовый свет. В этот момент огоньки лампы в комнате Полы слабеют, а девушка считает это галлюцинацией и вместе со светом угасали её надежды на нормальную жизнь.

В 1940-ом году британец Торолд Диккенсон – это английский режиссер и продюсер достаточно известный - поставил по ней картину «Газовый свет» (Gaslight). А вскоре права на экранизацию приобрел продюсер Люис Майер, американский продюсер. История эта уникальна, потому что он пошел на беспрецедентный шаг. Он купил негатив фильма предшественника, уничтожил его. Затем стал скупать и уничтожать все имеющиеся копии. Единственная копия, которую ему не продали, принадлежала Торолду Диккенсону, те постановщику первого фильма, поэтому эта копия сохранилась. И сегодня мы можем сравнивать друг с другом фильм Диккенсона и фильм, который продюсировал Люис Майер. На главные роли пригласили знаменитых тогда Шарля Буайе (сейчас мы это имя не помним, но это легендарный французский актёр, который играл всегда циничных персонажей, холодных, расчетливых героев-любовников и был он достаточно дорог) и Ингрид Бергман. К тому времени она уже снялась в нескольких фильмах и тоже была знаменитой. И этот фильм с замечательной Бергман впервые принесет ей всемирную славу. Будет её первый Оскар, не последний, надо сказать. С этого момента она станет самой высокооплачиваемой актрисой Голливуда. Бергман работает замечательно. Она изучала пациенток психиатрических клиник и скопировала манеры одной из них. Это была молодая женщина, которая двигалась, как во сне, была похожа на сомнамбулу.

Надо сказать, что саму Бергман расстроили очень первые кадры фильма, первые рабочие материалы, поскольку ей казалось, что она выглядит слишком цветущей. Она пыталась создать образ хрупкого, болезненного существа, которое полностью подвластно своему мужу. И была расстроена. А режиссер, Джордж Кьюкор, никаких причин для огорчения не видел. Наоборот, он был уверен, что это вызовет только сострадание зрителей, поскольку герой Шарля Буайе, те Грегори Энтон сводит с ума именно не болезненное существо, а пышущую здоровьем и красотой молодую женщину. Ну так вот, именно после второго фильма, ремейка, который, я надеюсь, кто-то из вас смотрел, на пьесу Хэмилтона обратило внимание ФБР. И они утверждали, что фильм полезно смотреть, что они будут использовать фильм для обучения спецагентов и для обучения следователей, поскольку в нем содержится даже больше о манипуляциях психикой, чем входит в инструкции ФБР. Так что вот этой деталью вы можете воспользоваться, чтобы понять, что разговор у нас действительно непростой.

Теперь, наверное, надо попробовать сказать о самых главных приёмах манипуляции. Что же такого оказалось в этом фильме, что он стал какое-то время - я не знаю, что было дальше - даже методическим пособием для ФБР. Итак, меркнут газовые лампы, создавая ощущение иллюзорной реальности, меняя реальность. И главная задача Грегори заключается в том, чтобы изменить взгляд Полы на реальность и сделать так, чтобы она почувствовала себя безумной. И полностью оказалась в его власти. Что именно он предпринимает? В первую очередь это газовая лампа вспыхивает и тухнет в замкнутом доме. Когда Грегори и Пола приезжают в Лондон, он начинает убеждать её, что после плохих результатов обучения пению, после смерти тёти она не очень хорошо себя чувствует, очень устала, и поэтому ей надо как можно меньше выходить из дома. И эта изоляция - некоторый главный и решающий факт в той жестокой задаче, которую он пытается выполнить.

Мы с вами общественные животные и для того, чтобы жить, мы должны постоянно обмениваться информацией с окружающей средой. Нам необходимо общение с себе подобными, с другими людьми. Надо сразу сказать, что это общение невозможно только с экранов телевизора или только в сети, по той простой причине, что всё равно, если человек общается исключительно по скайпу, например, то он оказывается в условиях так называемой сенсомоторной изоляции, потому что общение – это не только речь. Общение – это взгляд в глаза, которые иногда говорят больше, чем язык. Общение – это запахи, прикосновения. Это расстояния. Это соощущение, взаимное ощущение друг друга, без которого невозможна эмпатия. А эмпатия, попытка чувствовать другого человека, по моему глубокому убеждению – это наша абсолютно естественная потребность. Если эту потребность не осуществлять, то реальность меняется. И внутри изолированного помещения человек начинает заниматься в основном общением с самим собой, саморефлексией.

Саморефлексия в отсутствие живого общения вовне страшна только одной вещью: она не находит точки опоры. Точнее говоря, находит, но только в том случае, если человек, находящийся в изоляции, уходит в неё сознательно для того, чтобы что-либо создавать. Например, человеку, который пишет роман, нужна саморефлексия, нужно общение с воображаемыми героями, нужен приглушенный газовый свет. Человеку, который пишет картину, который пишет музыку, который рисует и так далее и тд и тп, когда основная задача, доминанта поведения есть, то тогда существует некая главная ценность, ради которой ты находишься в изоляции. Если такой ценности нет, а остальные ценности каким-то образом подрываются… Например, Грегори делает всё, чтобы Пола чувствовала себя не женой, а рабыней. Наверное, у Полы были какие-то свои представления о счастливой семейной жизни. Эти ожидания не оправдываются. Главная задача, как написание романа, не выполняется. И в результате сознание начинает метаться в поисках какой-то опоры в попытках определить, что такое реальность. Эта изоляция – первый шаг к тому, чтобы человек начал чувствовать себя, давайте скажем так, не вполне полноценным.

Более того, Грегори старательно ограничивает её круг общения. Он нанимает двух служанок. Первая служанка, пожилая, она немного слепа, например, не может видеть разницу в уровне освещения. А вторая служанка молодая. Но ей запрещено общаться с хозяйкой по той простой причине, что хозяйка устала и не нужно её утомлять и раздражать. Поэтому она общается с хозяйкой только через хозяина согласно условиям договора найма. Кроме того, молодая служанка рано уходит из дома и никак не может подтвердить Поле то, что чувствует она галлюцинации или нет. И это, если хотите, приём №2 - искусственное ограничение сферы общения, те ограничение общения жены только с теми людьми, с которыми считает нужным, чтобы она общалась, муж.

Наконец, это ведь частая вещь, правда? Чуть больше двух недель назад, где-то в середине мая у меня была дама. Ей 40 лет, она живёт с мужем, детей у них нет. У мужа тяжело больная психически мать. Сейчас неважно, как и чем она болеет. Муж время от времени работает. По большей части, он на очередную работу устраивается, разыскивает очередную работу. Она меняет работы, но более или менее постоянно работает. Она организует культурную программу, всякое –разное интеллектуальное развитие мужа и досуг. Но всё это происходит исключительно дома, исключительно в Интернете. И она пришла ко мне с тем же самым вопросом: я не схожу с ума, доктор? Нет-нет, ничего такого плохого не происходит и не полный спектр манипуляций Грегори использует муж, только часть. Но, во всяком случае, он абсолютно четко указывает ей, с кем мы будем общаться даже по телефону, а с кем – нет. Он проверяет её телефонные звонки, говоря, что ревнует, разумеется. Он категорически против ряда её подруг. И он постоянно убеждает её в том, что её неправильно воспитывали родители и что подлинный смысл её жизни – это забота о муже и её матери. И что в жизни женщины, вобщем, ничего другого не нужно и вообще что тебе ещё нужно, если у тебя есть мы. Он, вобщем, терпит её работу, но тщательно отзванивает с утра, когда она приходит на работу, и вечером, когда она с неё уходит. Очень сложный, на самом деле, разговор, потому что женщина жаловалась на нарастание тревоги. А тревога для меня – это, на самом деле, нормальное человеческое качество, показывающее в данном случае, что человек теряет свободу. Я уж не говорю о сексе. Она стала хуже спать, у неё появилась бессонница, у неё появились ночные кошмары. Вобщем, таких похожих историй в нашей жизни, по-моему, тоже случается полным полно. Может быть, кто-то из вас опознает какие-то похожие вещи и в своей жизни тоже. Вы эту историю условно запомните, может быть, я к ней ещё вернусь в ходе этого разговора.

Следующий, самый бросающийся в глаза в фильме объект - объекты, простите за масляное масло - это вещи. Очень, между прочим, важная и характерная деталь, поскольку именно вещи связывают нас с реальностью и, так или иначе, нашу субъективную реальность, нашу субъективную ткань мира определяют. Грегори дарит Поле брошь-камею. И хотя зритель этого явно не видит, он даже подозревает, что камею сам Грегори явно куда-то прячет. И потом в театре он скажет: «Как, ты потеряла брошь моей матери?» Если вы смотрели фильм, вы помните. На приеме он подкладывает ей в сумочку свои часы, тоже связанные с его памятью, и спрашивает: «Как мои часы оказались в твоей сумочке? Ты взяла мои часы?» Естественно, вы знаете, что Пола брошь не теряла и часы не брала. После этого следует история с картиной. Он спрашивает: «Куда ты дела картину?» Со стены в доме исчезает картина. Конечно же, она находится в комнате Полы, потом её обнаруживает там служанка по приказу хозяина. Это момент, когда он – видите? - заглядывая ей через плечо перед зеркалом, спрашивает: «Куда ты дела картину?» Фильм кончается хеппи-эндом. Потом мы увидим, что когда Грегори повяжут в прямом смысле этого слова, первое, что найдет в ящичках чердака Пола – это якобы потерянную брошь. Я думаю, что не стоит, наверное - или стоит? - говорить о том, что это тоже приёмы даже инстинктивно используемые в личных, бытовых манипуляциях.

- У меня пропало кольцо. Вот здесь лежало кольцо и пропало. Ты, наверное, подарил его своей любовнице. В доме появилась пудра. У меня никогда не было такой пудры. Это не моя пудра. В доме кто-то был.
- Нет, ну что ты любимая. Это твоя пудра, просто это очень старая пудра. Ты ею давным-давно не пользуешься, но я помню эту коробочку.
- Нет, это ты кого-то приводил в дом.

Такая взаимная забывчивость действительно способна свести человека с ума по той простой причине, что в нашей жизни ведь действительно существует огромное количество деталей, которое мы не запоминаем. Правда? И происходит странная подмена. Вдруг незначительная вещь, на которую никто не обращал внимания, становится доказательством присутствия какой-то иной реальности. Чаще всего доказательство измен. И знаменитый платок Яго из «Отелло» Шекспира – это тоже пример исчезающих часов, брошей, картин. Это вещь, создающая завязь изменённой реальности. Она дает ощущение присутствия другого мира, какого-то другого совершенно неожиданного и страшного измерения, когда реальность любви и реальность семейных отношений вдруг рушится. И мы, на самом деле очень хорошо это знаем, просто не обращаем внимания на такого рода детали, потому что это знают все. Если мы хотим сохранить память о бывшем партнере или партнёрше, об ушедшем от нас человеке, то мы храним его вещи. А если мы хотим забыть, если мы хотим порвать всякие связи, то мы эти вещи выбрасываем или, по крайней мере, прячем так далеко, чтобы их было невозможно обнаружить.

Если говорить о романтических историях, то очень часто это приходится делать именно потому, что на этом настаивает партнер. Это приходится делать из-за ревности по той простой причине, что партнер говорит: «Выкинь эту книгу, потому что тебе её подарил твой предыдущий любовник». Или: «Откуда у тебя это кольцо?» Или: «Откуда у тебя эта расческа?» Вобщем, существует огромное количество таких материальных деталей. Мы смутно чувствуем, что они способны потянуть за собой, вернуть нас в какую-то другую реальность. И вокруг незначительных вещей вдруг завязывается история про манипуляции, потому что она как бы щелчками переключает реальность. И неважно, ревность ведь чувство всеобъемлющее, поэтому мужьям неважно: это подарки, грубо говоря, профессора в институте или в аспирантуре или это подарки коллеги по работе, начальника, бывшего подчиненного. Всё равно, это не его подарки и поэтому очень важно от них избавиться, чтобы жена оказалась полностью в твоей власти, в твоей реальности. Эти манипуляции вещами, на самом деле, гораздо проще, чем гипноз, и поэтому часто оказываются поразительно эффективными и болезненными. Поэтому, наверное, так важно иметь картинку из фильма в качестве ощущения ассоциации, когда можно поймать себя на том, что тобой пытаются манипулировать.

Следующий приём – это некое царственное, я бы даже не сказал, ухаживание, по крайней мере, царственная симпатия Грегори по отношению к молодой горничной. В ней есть две чрезвычайно важные вещи. Первая важная вещь – это, конечно, прямое унижение хозяйки, потому что оказавшись в этой новой реальности, в которой она считается условно безумной, медленно сходящей с ума, она как бы становится, перестает быть женщиной в глазах мужа. И он это подчеркивает, общаясь с ней, как бы через горничную. Но это только деталь. А на самом деле, в этой истории с молодой горничной есть одна очень точная деталь. Она позволяет Грегори говорить с Полой с позиции третьего лица. Он говорит: «Служанка говорила мне, что ты выглядишь странно. Служанка говорила мне, что ты растерянно мечешься по квартире. Ты правда танцуешь, когда ты не слышишь музыки?» И это он даже говорит, как мы в быту, в семьях, в личной жизни, он говорит: «Если ты хочешь, пойди и спроси у неё сама, странно ты себя вела или нет». С точки зрения молодой хозяйки дома обращение к прислуге с такого рода вопросами, по меньшей мере, странно и унизительно и сразу ставит её в позицию сумасшедшей, правда?

Мы очень часто делаем то же самое: «А ты знаешь, тетя Маруся недавно сказала мне про тебя. Петя говорил про твоих родителей. Коля смеялся, что ты такая неуклюжая и неловкая. Федя считает, что ты говоришь глупо. Ну хочешь, ты мне не веришь, перезвони Феде и спроси. Анна Ивановна видела тебя на улице с молодой девушкой. Хочешь, перезвони Анне Ивановне сам». Это удары ниже пояса, потому что если молодой человек не был на улице вместе с молодой девушкой, вёл себя совершенно не странно с его точки зрения, то очень странно перезванивать общим друзьям и говорить: «Слушай, а ты говорила, что я в гостях вел себя странно?» Надо бы, но, как правило, мы этого не делаем, мы склонны верить такому говорению со стороны, ссылке на объективных свидетелей, которых чаще всего либо просто не было, либо они что-то совсем говорили другое или шутили. Если их действительно спросить, то практически никогда информация, поданная таким образом – «А вот о тебе говорил N» - она практически никогда не бывает правдой. Это всегда прием манипуляции и его постоянно использует Грегори. Он использует его непрерывно.

И, конечно, самое болезненное и самый жестокий приём, который практически всегда оказывается манипуляцией. Его суть заключается в том, чтобы разрушить основы. Вот Грегори говорит: «Твоя мать была сумасшедшей. Она бросила тебя, когда тебе был один год. Ты знаешь, что она оказалась в психбольнице, где и жила до конца жизни?» Ничего похожего не было, но это убийственный аргумент, потому что если ты хочешь лишить человека корней, то его надо лишить собственного прошлого, правда? Прошлое, корни, ось, вокруг которой правильно или неправильно, но всё равно строится личность – это взаимоотношения с родителями, взаимоотношения в родительской семье, с родителями, с бабушками-дедушками. Их вот примерно с таким выражением лица, как у Грегори, всегда объявляют сумасшедшими в том или ином смысле. Не обязательно сумасшедшими, но говорят, что они у тебя были глупыми, необразованными, невоспитанными. Они учили тебя неправильно. Они говорили неправильно. Они тебя распустили, они тебя слишком заласкали. Они сделали тебя эгоистом или эгоисткой. Они – это болото, из которого тебе придется выбираться и выбираться и выбираться и тд и тп до бесконечности. Если человек немножко более взрослый, чем Пола по сюжету фильма, то примерно то же самое говорится о предыдущих партнерах, друзьях, вобщем, о всех значимых отношениях в жизни человека, потому что тогда они оказываются негодяями, мерзавцами. Они, они, эти люди ловко манипулируют. Они оказываются эксплуататорами. В сущности, кем угодно. На самом деле, только это, потеря корней заставляет человека поверить в правоту манипулятора, если хотите. Но, как правило, этим манипулятором чаще всего оказываются именно мужья. Ну, не только, жены тоже. С таким тоже встречался в жизни. С попыткой выбить корни.

Что еще? Это менее заметно в фильме. Но если вы прислушаетесь внимательно к диалогам, то пользуется Грегори и еще одним приёмом, который нам всем хорошо известен со школы. Это предсказание будущего в смысле: «Если ты пойдешь в гости, то все увидят, какая ты растерянная, рассеянная, какая ты забывчивая, как ты теряешь вещи, как вилка выпадает у тебя изо рта. Если ты будешь часто выходить на улицу, то сойдешь с ума окончательно. Если ты будешь общаться с подругами, то они посоветуют что-нибудь плохое, поскольку они для тебя опасны. Ты сейчас слишком устала после работы, после экзаменов, после сессии, после защиты кандидатской, неважно, чтобы с ними общаться. А, кроме того, мы тут с Мариной разговаривали. И Марина мне говорила, что ты выглядишь всё хуже и хуже. Ведешь себя все более и более странно». Когда Поле каким-то чудом удается выйти из дома, потребовать этого выхода, он всё время предсказывает именно это: в метро ездить опасно, там случаются теракты, в театре случаются мужчины, у подруг своя жизнь и они никак не могут судить о тебе и относятся к тебе плохо. И они окончательно сведут тебя с ума».

Свернуть

Часть 1.

Почему так хочется положить руки на трость и вообще, почему так хочется взять ее в руки все время? Ну можно конечно изобретать какие-нибудь фрейдовские версии, еще что-нибудь, совершенно замечательно. Но все-таки я думаю, что у меня, правда, это что-то вроде воландовской трости.

Для меня, ну конечно, не только для меня, для моего поколения, “Мастер и Маргарита” Михаила Булгакова – это совершенно особенная книга. Я даже себе просто представить не могу, как пошло ее проходить в школе. Вот это совершенно ужасно, по-моему. И нет большего вреда моему любимому русскому роману … Это ужасно, мне кажется правда ужасно. Эту книгу надо читать, как читали ее мы, году в 1975, когда давали экземпляр на одну ночь. И с фонариком под одеялом без всяких тростей и без всего остального мы ее читали. Вот тогда, да. Когда вручную переписывали отрывки, выкинутые Евгением Симоновым, в его редакции опубликованном в журнале Москва, его цензуру, его правки, которые были выделены соответственно в американском издании под редакцией архиепископа Иоанна. В общем, это целая отдельная история, бесконечная ... Я думаю, что если бы мы эту книгу читали иначе, не как нечто совершенно запретное и несуществующее, то я даже не знаю, осталась бы она вот так на всю жизнь в каком-то постоянном ожидании, то фильма, то сериала, где на экране появляются до дрожи знакомые и одновременно абсолютно незнакомые герои.

Раз по четвергам нет желающих на открытые консультации, по крайней мере пока, что наверное вполне естественно, давайте я буду делать, что хочу. А я очень давно хочу поговорить сам с собой и с вами, конечно, тоже о романе “Мастер и Маргарита”, точнее говоря почувствовать его в себе.
Что такое самопознание по-русски? Вот да, мне очень нравится термин Мишеля Фуко, вы все знаете, это термин: практики себя. Ну вот, я думаю, что в разных странах это было по-разному, а мы были когда-то самой читающей страной в мире, правда-правда. И это и есть на самом деле русская отечественная практика себя. Почему? Потому что книга, в отличие скажем от фильма, дарит человеку воображение. И каждый, кто читает любимую книгу, снимает сам себе внутреннее кино. И это кино, внутреннее, отчасти всегда про самого себя. Кто-то мыслит образами, кто-то фрагментами текстов, но это всегда кино про себя. И я считаю, что познавать себя в зеркале книги, наверное и до сих пор самый лучший способ самопознания, который может предложить наше отечество, не гуру и гуришки всевозможные, а именно книга. Та книга, которая задевает, как сказал бы Гастон Башляр, та книга, которая создает твое онейрическое пространство. Есть у него такая статья. Она правда по большей части посвящена сновидениям, но она как бы задает вопрос, что создало твое онейрическое пространство, твое пространство воображения, что тебя поразило в тексте, в страницах, в движении по книге. Вот это то, что тебя поразило, и то, что ты способен понимать по-своему, и есть ты. Поэтому я хочу поговорить о книге, о ее героях по Данилину, (ну я охамел последнее время, вы знаете), т.е. по тому, что я чувствую все эти годы, когда я читаю и перечитываю “Мастера и Маргариту”, смотрю разные всякие иллюстрации. Потому что может быть эти мои мысли, мысли, возникающие при медленном чтении, и есть самое лучшее выражение меня. Потому что что-то я все равно пропущу, что-то в тексте проходит, а что-то остается важным для меня. И это я. И это “я” всегда присутствует в тексте великих книг, и “я” автора, и “я” некоего читателя. И это вечный диалог, в котором я, хочу или не хочу, познаю себя. И я… (для меня, для Александра Геннадиевича Данилина), я становлюсь идиотом, когда теряю опыт медленного чтения. Не быстрого чтения, не набивания в себя целой кучи всякой разной информации, а чтения медленного, в котором я успеваю почувствовать произнесенные слова и начинаю понимать себя, хочу я этого или нет, какими бы словами я это не называл. Все остальные способы чтения – это что-то такое, что создает сушь в душе. А собственно говоря, с суши, как мне кажется, и начинается роман.

Ну вы все помните. Глава 1. Никогда не разговаривайте с неизвестными. Я, в том числе, и про себя. И вы помните, что на Патриарших прудах в Москве в час небывало жаркого заката появились два гражданина. Один из них был Михаил Александрович Берлиоз, председатель правления одной из крупнейших московских литературных ассоциаций, сокращенно именуемой МАССОЛИТ, и редактор толстого художественного журнала, а молодой спутник его – поэт Иван Николаевич Понырев, пишущий под псевдонимом Бездомный. Писатели первым долгом бросились к пестро раскрашенной будочке с надписью «Пиво и воды». Выяснилось, что нарзану нет, а пиво привезут к вечеру и они стали пить теплю абрикосовую.
Опять же ну в виде автоматов правда, это все сохранилось и до моих времен, вот эта теплая абрикосовая из газированных автоматов. Не помните, люди? Нет, никого?
Напившись, литераторы немедленно начали икать, расплатились и уселись на скамейке лицом к пруду и спиной к Бронной.
И тут, помните наверное вы, что “Берлиоз внезапно перестал икать, сердце его стукнуло и на мгновенье куда-то провалилось, потом вернулось, но с тупой иглой, засевшей в нем.
Кроме того Берлиоза охватил необоснованный, но столь сильный страх, что ему захотелось тотчас же бежать с Патриарших без оглядки”.
Не зря читаю. Смотрите. Это почти классическое описание того, что сегодня называют панической атакой. И вообще, к сожалению моему величайшему, считают чуть ли не шизофренией, словом, которое будет появляться и дальше в тексте романа. Ну тогда такого понятия не было вообще. И Берлиоз решил бросить все к черту и в Кисловодск... Помните?
“И тут знойный воздух сгустился перед ним, и соткался из этого воздуха прозрачный гражданин престранного вида. На маленькой головке жокейский картузик, клетчатый кургузый воздушный же пиджачок... Гражданин ростом в сажень, но в плечах узок, худ неимоверно, и физиономия, прошу заметить, глумливая.
Жизнь Берлиоза складывалась так, что к необыкновенным явлениям он не привык. Еще более побледнев, он вытаращил глаза и в смятении подумал: «Этого не может быть!..»
Тут ужас (паническая атака) до того овладел Берлиозом, что он закрыл глаза. А когда он их открыл, увидел, что все кончилось, марево растворилось, клетчатый исчез, а заодно и тупая игла выскочила из сердца”.

Ну нам еще предстоит с вами говорить о том, что такое демоны и для меня тоже. Но вот Коровьев ужасно мой демон. И как-то, когда я покачиваясь на тросточке… (я люблю покачиваться на тросточке)… я так думаю, со времен вот, наверное, влюбленности в роман, справа и слева.
Когда я думаю, кто же такой Коровьев, черт возьми, то я внутренне понимаю, что если такой демон есть во мне, то лишь отчасти. Только Коровьев. Но дальше по тексту станет понятно, мы же знаем, что это дух, демон, который когда-то однажды неудачно пошутил. И я еще тогда, вот тогда в самом начале, когда я сидел вечно влюбленный в роман, подумал, что Коровьев во мне – это в первую очередь сам Михаил Афанасьевич Булгаков. Вам не приходила в голову такая мысль? Я так чувствую мечту Булгакова.
У него в романах на самом деле много альтер-эго. Самое знаменитое – доктор Борменталь в “Собачьем сердце”. Ну, там он откровенно писал, что это он, это его образ. Что самое главное в докторе Борментале? Он в отличие от профессора с наслаждением душит Шарикова. Как бы еще немножко и он задушил бы его совсем, это произведение профессорского искусства. А Коровьев, Коровьев – он сатирик. Ну в некотором культурологическом смысле этого слова шут при Воланде, который когда-то неудачно пошутил.



Это Коровьев Резо Кайшаури. Интересная очень иллюстрация к “Мастеру и Маргарите”.

А вот Михаил Афанасьевич Булгаков в годы написания романа.



Помните это знаменитое треснувшее пенсне?



По-моему только Абдулов это почувствовал.
Кроме всего прочего ведь именно Коровьев будет ухаживать, заботиться о королеве Маргарите во время знаменитого бала Сатаны. Правда?



В чем особенность Коровьева во мне и вообще всей этой дьявольской свиты, к чувствам про которых мы еще вернемся?
Они могут не только осудить или высмеять ворюгу, бюрократа, сотрудника НКВД. Они еще имеют силы, как доктор Борменталь, чтобы их душить. И это конечно мечта сатирика. Сон сатирика стать вот таким демоном, который обладает не только способностью видеть и смеяться, зло смеяться, Булгаков смеялся совсем недобро, но и задушить.

Есть Коровьев во мне? Ну да конечно, как во всякой душе есть некоторый персонаж Критик. Коровьев – это часть Воландовой свиты, ткущейся из воздуха. Что он такое? Он часть справедливости, той самой силы, которая согласно эпиграфу к роману вечно желает зла и вечно приносит благо.
Свита вовсе не склонна издеваться над хорошими, добрыми и порядочными людьми. Она, как истинный сатирик, выковыривает из них злобу, показывает ее и не может удушить. Вот ведь что самое главное. Призрак суда, призрак осуждения является человеку Берлиозу, редактору. Вы представляете себе, (я представляю), как автору хочется задушить редактора, даже благосклонно к автору настроенного? Однако же, как хотелось этого Булгакову, наверное, не знает никто. И приятное предчувствие суда над главным редактором толстого журнала – это свойство души отечественного литератора. Во мне его мало, потому что я в те времена даже не пытался писать, и поэтому эта тень повисла надо мной по-другому. Поэтому я Коровьего чувствую слабо. Я, наверное, для этого слишком серьезен или безумен. Мне очень трудно всегда превращать злость в смех. А Булгаков это блестяще умел.
Чувствуете, пусть даже и по отношению к чему-то другому, это марево демона в себе? Я вот думаю иногда, вот этот призрак осуждения нас за грехи тяжкие, вот это, что какая-то сила явится и накажет за что-то, не это ли ощущения является самой сутью, самым корнем любой панической атаки вообще? Иногда, зацепляясь за эту мысль, удается такие приступы в себе прекратить. Паническая атака – это когда, пусть не Коровьев, пусть Бегемот или Азазелло, когда к тебе является твой собственный призрак суда за то, что ты делаешь что-то не то и не так и живешь вообще не так как-то. Разбираешься с этим призраком – панические атаки проходят. Нет, ну правда, мы в ближайшую субботу на вебинаре будем говорить о чувстве вины, там и вспомним про то, чего же делать с корнем, с самым корнем панической атаки. Видите, я как баба-Яга с клюкой.

Свернуть

Часть 2.

Ну и конечно, я уж никак не могу не сказать, что, смотрите, как интересно тут отследить стихии, о которых мы говорили позавчера. Все персонажи, которые собираются у Патриарших, очень интересны, необыкновенно интересны и они нам еще много раз аукнутся. И это все отчасти наши внутренние персонажи.

Поэт Иван Бездомный.
Ну поэт – он воздух, конечно. Правда? Деградировавший, слабоумный воздух. Почему деградировавший и почему слабоумный? Да потому, что над Иваном Бездомным веет призрак. Он хочет жить легко. Подумаешь, поэму написать. Тяп-ляп, вот все, написал. И вместе с тем он человек, несомненно, чрезвычайно одаренный, потому что ведь, на минуточку, вы все помните, он пишет поэму про Иисуса Христа. И между прочим, если так по тексту идти, то эта поэма Ивана Бездомного, нам остающаяся полностью неизвестной, как бы и является первым евангелием, с которым мы сталкиваемся в романе. Это Бездомный пишет первое описание жизни Иисуса Христа. И как вы знаете, разговор этот будет очень и очень непростым.

“И вот теперь редактор читал поэту нечто вроде лекции об Иисусе, с тем чтобы подчеркнуть основную ошибку поэта. Трудно сказать, что именно подвело Ивана Николаевича – изобразительная ли сила его таланта или полное незнакомство с вопросом, по которому он собирался писать, (видите Воздух, как бы тяп-ляп) – но Иисус в его изображении получился ну совершенно как живой, хотя и не привлекающий к себе персонаж. Берлиоз же хотел доказать поэту, что главное не в том, каков был Иисус, плох ли, хорош ли, а в том, что Иисуса-то этого, как личности, вовсе не существовало на свете и что все рассказы о нем – простые выдумки, самый обыкновенный миф”.

И все это поднимает, как и его несомненная принадлежность к воздушной стихии, куда-то очень высоко фигуру Ивана Бездомного. Он ведь в советское время изображает Иисуса Христа как живого. А значит, значит он, как минимум, Лев Толстой, подумалось мне однажды. Поскольку именно Лев Толстой, убрав из Нового Завета все чудеса, оставил важным только моральный императив, нечто кантовское, о котором тоже скоро зайдет речь. И при этом все это потрясающе талантливо было сделано, и Христос у Толстого был как живой, хотя и не очень привлекающий к себе персонаж. В некотором смысле в три плевка Иван Бездомный пишет что-то вроде пародии на Завет. Значит он как минимум пародия на евангелиста, если не на самого Христа.



С другой стороны от него всегда сидит редактор Берлиоз. С этим все тоже очень непросто. Он соответственно редактор, заказавший поэту историю Иисуса Христа. В некотором смысле получается, что если сравнивать его роль с кем-нибудь другим, то он изрядно смахивает на Иоанна Предтечу, в некотором символическом смысле редактора, объявляющего о явлении поэта. И более того … как бы … это вообще так, потому что есть же история, которую мы узнаем дальше. Это то, что станет с Берлиозом. Почему? Ну потому, что в самой первой главе это вызывает острую колющую иглу в сердце. Становится понятно, что Берлиозу голову надо отрезать. Надо. Кроме всего прочего это делает Берлиоза очень похожего на Иоанна Предтечу.



Помните, его отрезанную голову вынесут на блюде и она превратится в чашу. И вино подадут выпить Маргарите. Отрезанную голову подадут Маргарите. Если хотите, ну как бы отчасти танцовщице. Она же там танцует вместе с ведьмами до начала бала.

Вот святитель Иоанн с собственной головой в руках.



В высушенном мире, в высушенном невероятной жарой, Бездомный становится пародией на святого евангелиста, скорее всего Иоанна, поэта, самого большого поэта среди авторов Евангелий. А Берлиоз, конечно же, высушенная пародия на Иоанна Предтечу. И эта высушенная пародия делает нечто прямо противоположное. Она доказывает Бездомному, что Христа никогда не существовало, что принципа добра в этом мире никогда не было.
Ну и конечно,… что делал святой Иоанн Креститель? Он очищал водой. А Берлиоз “изредка икал, шепотом ругая абрикосовую воду”.

Конечно же появляющийся Воланд – это стихия несомненно огненная. Стихия, соответствующая в этой троице нижнего мира тому огненному разъяренному солнцу, которое так палит своими лучами Патриаршьи пруды.
Чего мучительно не хватает этой самой троице?



Это Олег Яруничев, художник, автор иллюстраций.

И в чем история этой нижней троицы, троицы нижнего мира? почему собственно они деградировавшая пародия? Да потому что им не хватает воды, мучительно не хватает воды. Поэтому дело и происходит на квадратном пруду Патриарших. Мало кто из художников обращал на это внимание, что пруд-то представляет собой замкнутый квадрат. И сегодня в Москве это очень легко почувствовать. Это вода, до которой практически невозможно добраться, спрятанная вода. Сушь – это мир, лишенный чувств. Помните? И который заменяет что-то поганое, липкое, противное как абрикосовая вода, что-то, вызывающее изжогу. В этом мире нет воды, нет чувств, нет искренности. И Бездомному, в общем-то, все равно, что писать. Он покорно осознает свои ошибки. А большой эрудит, вообще большой человек, он главный редактор журнала, председатель большого литературного объединения, красуется своей эрудицией. Им мучительно не хватает чувства. И вот тогда-то, в общем тогда-то, и появляется фигура Воланда.

А это кто такой? Всем, кто читал роман, вам никогда не хотелось, взять тросточку и почувствовать себя Воландом?
Я, когда закрываю глаза и пытаюсь понять, что за чувство заставляет меня взять палку в руки, я начинаю чувствовать, что это такое. Там, следом за тенью Коровьева, итог ее развития. Воланд – это есть то, именно то, конкретно то, только в образе и форме, что мы называем справедливостью. Не божественной справедливостью, не, не, не, а своей. Это моя способность внутренне судить, поэтому нынешние христиане, да я думаю, что во всех точках земли, берут на себя право судить свысока. Воланд – это внутреннее чувство справедливости, потому что не может быть справедливости для всех людей. И нигде, как в истории нашей страны, справедливость всегда относилась только к каким-то отдельным категориям населения. Относилась, относится и, я думаю, что еще бесконечно долго будет относиться.

Я практически не смотрю телевизор… Недавно попался мне какой-то спор о голодоморе, о великом голоде на плодородной Украине в 32-ом году, в те же годы между прочим, когда писался этот роман. Вот эта великая сушь тогда принесла голод, почему? да потому что людям мучительно не хватало чувств. … Я просто щелкал пультом, я даже не знаю по какой программе, в каком там из этих бесконечных идиотических ток-шоу последнего времени… но там встала какая-то дама и привлекла мое внимание тем, что стала доказывать, что да, голод был, но это было вынужденно. Нам, нам, сказала она, необходимо было срочно коллективизировать село, нам нужны были рабочие руки для индустриализации. В общем, все это оправдано историей. Да и не так много было жертв. Надо сказать, что разброс по жертвам просто колоссальный, потому что называют цифру от 2 до 8 миллионов умерших от голода людей. И есть какой-то предел, за которым эти цифры настолько огромны, что мы перестаем ощущать, что за ними стоят какие-то живые люди. Я послушал и подумал: “Господи, нет больше женского на свете. Одни только ведьмы сплошные”, потому что… ну как можно оправдать ну даже 2 миллиона бессмысленных жертв? Какой коллективизацией, яровизацией, хренофикацией…? Можно просто поклониться, покаяться и помолчать, немножко помолчать. На плодородной почве украинской, это ж вам не средняя полоса, минимум 2 миллиона человек, умерших от голода. Не, ну как же, это справедливо. Воланд? Что вы. Нет. Дама эта говорившая гораздо хуже. Она – Шариков. И ее хочется душить голыми руками. Но вот жаль, что право на это есть только у Воланда. Знаете почему? Воланд – инстанция поразительная, потому что…



… это Толстой, как всегда…

Свернуть

Часть 3.

Смотрите, да, это шаг туда ко второй главе, к прорыву сквозь марево на балкон к Понтию Пилату. Но я сейчас даже не об этом.

Кто такой князь мира сего? А Воланд, несомненно, он. По крайней мере, не в первой главе, не сразу. Сначала он очень похож на Фаустовского Мефистофеля, который, как известно, бес незначительный. Тут у меня… я уже как-то показывал эту замечательную статуэтку. Впрочем, образ Фауста тоже в свое время изменил меня. И его тоже бы недурно вместе медленно почитать. Но я хочу сказать, что никто никогда не может знать, что происходило и происходит в душе того, кого осуждаешь. Это, между прочим, из вот толстовского соединения перевода и исследования четырех евангелий. Это он первым приписывал эту мысль Христу, так интерпретировал Его мысль. Однако человек этого знать не может. Нет. Я этого знать не могу. А Воланд потому и подлинный князь мира сего, потому что он знает. Понимаете. Он знает, что происходит в душе того, кого он осуждает. Он знает, а мы нет. И поэтому являющийся Воланд во мне …



Мне бы очень Ширвиндт подошел. Нет, Гафт мне тоже ужасно нравится в этой роли. Но Ширвиндт мне подошел бы больше. Почему? наверное я, я чувствую больше сходства с Ширвиндтом. А я думаю, что все авторы, изображавшие Воланда, здесь в центре почти всегда писали автопортрет. Очень хочется быть Воландом. Очень хочется иметь право судить другого. Очень хочется иметь право знать, что происходит в душе другого человека. Для меня в этом кошмар психиатрии. Мы все Воланды, потому что мы претендуем на то, что знаем, что происходит в душе другого человека. Помните как он, по-моему, даже не он, а Азазелло скажет Алоизию Могарычу: Брысь! И тот рассосется где-то в совершенно особом пространстве ада Михаила Булгакова. А у него ад совершенно другой. Впрочем, мы об этом, наверное, еще сможем поговорить.

Если у меня есть право судить другого, то это значит, что я претендую на то, что знаю окончательно и твердо, что происходит в его душе. Если Воланд – это Сталин, как считают некоторые, то я думаю, что нет, конечно. Это некое послание Сталину, в котором и содержится вот это толстовское, (а есть очень много признаков того, что Булгаков читал, в отличие от нас с вами, вот это самое Евангелие от Льва Толстого). То мы претендуем на то, что знаем окончательно и доподлинно чего там во всех слоях этой самой человеческой души происходит. Подлинный Князь мира сего должен знать, что происходит в человеческой душе. Никакой Воланд никакого голодомора устроить не может. Зачем же губить такое количество ни в чем не повинных душ. Губить неповинные души можно ради выжженной солнцем идеи, которая движет пародией на Иоанна Крестителя. Этакий Иоанн от дьявола. Вот кто такой на самом деле Берлиоз? Он строит комфортненькую концепцию, которая объясняет ему все решительно, что происходит в мире. Угождает власть имущим и собирается в Кисловодск. Опять, на воды. Все время звучит эта мучительная нехватка чувств, которая делает талантливого поэта бездарным лепилой и который, в общем, из-за этого, из-за этой духовной суши, сойдет с ума, поскольку он, как и Берлиоз тоже … замечательная фраза, правда: “не приучен к событиям необычайным”. Ну не приучен. Впрочем, и об этом, если конечно вы согласитесь немножко послушать мое медленное чтение, разговор впереди. Воланд в душе каждого из нас – это претензия судить другого, даже не умея задуматься, что содержится в его душе. Каждый из нас берет на себя что-то вроде роли Сатаны, абсолютно не замечая этого. Но только Булгаковский Воланд – это персонаж, который знает, чего происходит с другими.
Ну как вы знаете, кроме всего прочего конечно, Берлиоз тот самый редактор, который первым прочел и возмутился потом романом Мастера, тем самым Евангелием от Мастера.

Ну по поводу чего еще оставить чувства, какие-то мои ощущения?
Ну во-первых, я же не могу не сказать после последнего эфира, что это… “Раз, два... Меркурий во втором доме… Луна ушла… шесть – несчастье… вечер – семь. Вам отрежут голову!” Да. И “кирпич ни с того, ни с сего никому на голову не свалится. Вам в частности, уверяю вас, он ни в коем случае не угрожает. Вы умрете другой смертью”.
Я хочу сказать, откуда берется тут астрология.
Ну во-первых, мне кажется, что вот это мое ощущение стихий… я крещусь, мне кажется, … которая как бы стекается в знаки Зодиака именно не как в предсказание судьбы, а как в обобщающие символы человеческих поступков и устремлений, как в архетипы. Так вот, Булгаков это по-своему чувствовал. И мне кажется, что вот это, вот это столкновение четырех стихий с недостатком воды – это не моя галлюцинация, это художественный прием. Возможно это лишь бред Рыбы, которая только что рассказала, как примерно устроено бессознательное.
Еще конечно это такой вход, потому что (помните?) пятый прокуратор Иудеи Понтий Пилат был сыном короля-звездочета Ата и дочери мельника Пилы, о чем Мастер упомянет в своем романе. И это как бы такая маленькая дырочка-вход. Отец пятого прокуратора – король-звездочет. И … нет ли тут намека на отцовство Воланда во всей этой истории… Ну возможно, но конечно мне очень нравится такое внутреннее отверстие через эти слова, которое потом как бы выведет нас к Понтию Пилату и к рассказу о нем и о другой, совершенно другой стороне справедливости.

И конечно… почему Воланд – это я и это каждый из нас, потому что, помните, его портрет подчеркнуто расплывается
“… ни на какую ногу описываемый не хромал, и росту был не маленького и не громадного, а просто высокого. Что касается зубов, то с левой стороны у него были платиновые коронки, а с правой – золотые”.
Все кто описывал в НКВД его внешность, все видели его по-разному.
О праве на суд конечно вопрошает и тревожит этот образ. Право на суд дает палка, воландовская трость в дрожащей руке психиатра, изо всех сил борющегося с собой, как вы знаете.

Что еще сказать?
Что нужно сделать с Берлиозом, который загородился своим хорошо адаптированным разумом, он же эрудит, писатель, от своих собственных чувств, от своей собственной духовности. Правда? да голову ему надо отрезать. И поэтому права Аннушка-комсомолка, которая уже благодатно пролила масло. Я все время вспоминаю, (я все время буду вспоминать какие-нибудь упражнения), я все время вспоминаю безголовый тренинг. Он был в моде одно время.

Ну правда, я вот сейчас, как в зеркале, вижу свою ужасную голову. Но в действительности без применения технических средств, включая сюда и зеркало, я голову увидеть не могу. И поэтому для того, чтобы кровь ушла в землю, а благодатная лоза проросла, мы ведь для этого пьем, правда, надо иногда почувствовать себя без головы. Это очень помогает. И в предчувствии следующего четверга, вы можете попробовать почувствовать себя без головы. Это очень просто, потому что … Что я вижу, когда смотрю не в камеру и не в зеркало? Ну я вижу вот какие-то кончики крыльев носа и то потому, что он очень большой, конусообразно уходящую вниз грудь, ноги, даже тросточку, размахивающие руки. Но головы-то я не вижу. И никогда не видел на самом деле. Вот на самом деле не в зеркале у меня нет возможности увидеть свою голову. Очень многое мог увидеть… ну это как локоть укусить. Да. Могут только большие мастера по выворачиванию конечностей.
Вот вспомните об этом. Посмотрите на себя и почувствуйте, что на самом деле мы без головы. Ну как? Чувствуете? Мне думается, что это и есть подлинное состояние Ивана-дурака из русских сказок. Надо потерять голову и тогда вдруг что-то настоящее в тебе, а не забитое искусственным разумом и адаптацией, вдруг появится. Мы попробуем, между прочим, это сделать на очном тренинге в Москве в ближайший понедельник. Ну кой в каких вещах это очень помогает.

Я буду медленно читать “Мастера и Маргариту” и разговаривать сам с собой по четвергам и дальше. Постараюсь быть короче, чем сегодня. Я опять растекся мыслью по древу. Ну вот нравится мне это и все. А если у вас есть свое мнение о героях, персонажах, есть желание прислать свою картинку, я с радостью использую ваши иллюстрации, ваши ощущения. Кто вы, кем хотите быть: Бездомным, Берлиозом, Воландом? Что для вас внутренне значат эти фигуры? Мы с радостью здесь опубликуем и видеоролик ваш, и картинку, и текст я с удовольствием прочитаю. Не с издевательством над моими ощущениями, а с вашими чувствами, с тем, что вас задевает в первой главе, потому что дальше… ну дальше

… в белом плаще с кровавым подбоем…

Свернуть

Часть 1.

Доброй ночи.

Даже не знаю с чего начать. Есть в “Мастере и Маргарите” не очень заметные главы, которые для меня имели огромное значение. Правда. Поскольку я размышлял: ну почему, зачем вокруг ярких глав о выбрасывании Лиходеева в Ялту или о сеансе черной магии с ее разоблачением, почему существуют главы со скромными переживаниями Ивана Бездомного? И только потом, постепенно я понял, что почувствовать, о чем идет речь, на самом деле очень сложно. И первое, что все время бросается в глаза, это то, что бросается в глаза в отечественной психиатрии, несомненно, и всегда бросалось, во все годы ее существования после 20-х годов, после того, о чем мы когда-то уже говорили – это конечно то, с чем столкнулся и Иван тоже. А столкнулся он с тем, что, в общем, кроме заботы, спасение утопающих оказалось делом самих утопающих.



Это еще одно алаверды к Ильфу и Петрову, точнее к Илье Ильфу – автор этой великой фразы. Но, в общем, так оно и есть. Потому что уход предполагался и предполагается. Какой он, мы сейчас обсуждать не будем, потому что в клинике, в которой оказался Иван, уход блестящий, несомненно. Но главное его переживание, в общем, никого не волнует.



Ему предстоит разбираться с ними самому. Причем профессор дал ему очень ценный совет, самый ценный и ультрасовременный совет, который я постоянно пытаюсь давать своим пациентам и который они, как правило, не выполняют по той простой причине, что все советы подобного рода потребуют усилий, умственных, интеллектуальных. Но не за этим же люди, честное слово, ложатся в психбольницу. Ну вот совет этот соответствует времени, началу 30-х годов, сесть и написать все-таки заявление в милицию. И Иван пишет…

Надо сказать, что глава эта иллюстрируется не часто. И поэтому иллюстраций будет не очень много. Но вот мне кажется блестящая иллюстрация Уве Шрама, где Иван пытается написать то самое заявление в милицию.



Как, наверное, любой великий писатель, он никак не может выбрать ну хоть какую-нибудь правильную версию происходящего.

“Бор на противоположном берегу реки, еще час назад освещенный майским солнцем, помутнел, размазался и растворился.
Вода сплошной пеленой валила за окном. В небе то и дело вспыхивали нити, небо лопалось, комнату больного заливало трепетным пугающим светом.
Иван тихо плакал, сидя на кровати и глядя на мутную, кипящую в пузырях реку. При каждом ударе грома он жалобно вскрикивал и закрывал лицо руками. Исписанные Иваном листки валялись на полу; их сдуло ветром, влетевшим в комнату перед началом грозы.
Попытки поэта сочинить заявление насчет страшного консультанта не привели ни к чему. Лишь только он получил от толстой фельдшерицы, которую звали Прасковьей Федоровной, (их почему-то всегда зовут Прасковьями) огрызок карандаша и бумагу, он деловито потер руки и торопливо пристроился к столику. Начало он вывел довольно бойко:
«В милицию. Члена МАССОЛИТа Ивана Николаевича Бездомного. Заявление. Вчера вечером я пришел с покойным М. А. Берлиозом на Патриаршие пруды...»
И сразу поэт запутался, главным образом из-за слова «покойным». С места выходила какая-то безлепица: как это так – пришел с покойным? Не ходят покойники! Действительно, чего доброго, за сумасшедшего примут!
Подумав так, Иван Николаевич начал исправлять написанное. Вышло следующее: «...с М. А. Берлиозом, впоследствии покойным...». И это не удовлетворило автора. Пришлось применить третью редакцию, а та оказалась еще хуже первых двух: «...Берлиозом, который попал под трамвай...» – а здесь еще прицепился этот никому не известный композитор-однофамилец, и пришлось вписать: «...не композитором...»
Намучавшись с этими двумя Берлиозами, Иван все зачеркнул и решил начать сразу с чего-то очень сильного, чтобы немедленно привлечь внимание читающего, и написал, что кот садился в трамвай, а потом вернулся к эпизоду с отрезанной головой. Голова и предсказание консультанта привели его к мысли о Понтии Пилате, и для вящей убедительности Иван решил весь рассказ о прокураторе изложить полностью с того самого момента, как тот в белом плаще с кровавым подбоем вышел в колоннаду иродова дворца”.



“Иван работал усердно и перечеркивал написанное, и вставлял новые слова, и даже попытался нарисовать Понтия Пилата, а затем кота на задних лапах. Но и рисунки не помогли, и чем дальше – тем путанее и непонятнее становилось заявление поэта”.

Не могу остановиться, читать хочется.

“К тому времени, как появилась издалека пугающая туча с дымящимися краями и накрыла бор и дунул ветер, Иван почувствовал, что обессилел, что с заявлением ему не совладать, не стал поднимать разлетевшихся листков и тихо и горько заплакал.
Добродушная фельдшерица Прасковья Федоровна навестила поэта во время грозы, встревожилась, видя, что он плачет, закрыла штору, чтобы молнии не пугали больного, листки подняла с полу и с ними побежала за врачом.
Тот явился, сделал укол в руку Ивана (бром видимо колол) и уверил его, что он больше плакать не будет, что теперь все пройдет, все изменится и все забудется.
Врач оказался прав. Вскоре заречный бор стал прежним. Он вырисовался до последнего дерева под небом, рассчистившимся до прежней полной голубизны, а река успокоилась. Тоска начала покидать Ивана тотчас после укола, и теперь поэт лежал спокойно и глядел на радугу, раскинувшуюся по небу.
В доме скорби постепенно наступала ночь.
Теперь Иван лежал в сладкой истоме и поглядывал то на лампочку под абажуром, льющую с потолка смягченный свет, то на луну, выходящую из-за черного бора, и (делал жуткую вещь, ну он же сумасшедший) беседовал сам с собою.
– Почему, собственно, я так взволновался из-за того, что Берлиоз попал под трамвай? – рассуждал поэт. – В конечном счете, ну его в болото!
– Но-но-но, – вдруг сурово сказал где-то, не то внутри, не то над ухом, прежний Иван Ивану новому, – про то, что голову Берлиозу-то отрежет, ведь он все-таки знал заранее? Как же не взволноваться?
– О чем, товарищи, разговор! – возражал новый Иван ветхому, прежнему Ивану, – что здесь дело нечисто, это понятно даже ребенку. Он личность незаурядная и таинственная на все сто. Но ведь в этом-то самое интересное и есть! Человек лично был знаком с Понтием Пилатом, чего же вам еще интереснее надобно? И вместо того, чтобы поднимать глупейшую бузу на Патриарших, не умнее ли было бы вежливо расспросить о том, что было далее с Пилатом и этим арестованным Га-Ноцри?
А я черт знает чем занялся! Важное, в самом деле, происшествие – редактора журнала задавило! Да что от этого, журнал, что ли, закроется? Ну, что ж поделаешь: человек смертен и, как справедливо сказано было, внезапно смертен. Ну, царство небесное ему! Ну, будет другой редактор и даже, может быть, еще красноречивее прежнего.
Подремав немного, Иван новый ехидно спросил у старого Ивана:
– Так кто же я такой выхожу в этом случае?
– Дурак! – отчетливо сказал где-то бас, не принадлежащий ни одному из Иванов и чрезвычайно похожий на бас консультанта”.

Не буду больше читать. Попробую что-нибудь самое главное…



Это было раздвоение Ивана Сергея Тюнина в его психоделических иллюстрациях.



Вы видите сейчас раздвоение Ивана Николая Королева.

Кто они такие, этот самый новый Иван с ветхим Иваном и с басом консультанта? Почему так блестяще помогает заявление? Не только ведь один укол, не забывайте, что уколы тогда были вовсе не те, что сейчас. И это история сложная разнообразная и необыкновенно важная, на мой взгляд. Для меня, по крайней мере, она стала важной, когда-то после того, как я начал всерьез размышлять над этой главой, работая врачом в такой же клинике. И это было, наверное, безумством с моей стороны, которое окончательно и свело меня с ума.

Свернуть

Часть 2.

А можно начать и вовсе не с этого, а с нашего предыдущего разговора позавчера на Youtube с Леонидом Флисяном и с его скульптурой.
Что такое подлинное искусство, настоящее искусство, то, что никак не нащупывается в каких-то словесных определениях? Я думаю и говорю об этом потому, что как мне кажется настоящее искусство без этого самого раздвоения художника, … а художник для меня, наверное, как и для Булгакова, это что-то очень широкое. Иван станет, как мы знаем, профессором истории. Так вот не наука для меня история, а род искусства, описанный и заключенный, как Иван в психбольницу, в научную терминологию. И психиатрия тоже … психотерапия, по крайней мере, слава Богу, что это можно разделить, … тоже род искусства. И невозможен он без этого диалога нового Ивана, Ивана формирующегося, Ивана, способного создать Новый Завет, и Ивана… а для чего же тогда история, если историк вот этого своего завета не создаст? Кем был Лев Гумилев, например? ученым? или поэтом? Конечно Булгаков не знал, что будет, но вот эту самую подлинность, для меня, так сложилось в моей жизни, можно меня госпитализировать, создают те самые внутренние голоса. Сейчас не модно и не принято об этом говорить. Модно это было в эпоху, когда жил Булгаков, в эпоху спиритов.
Хотите еще одну, наверное, самую позднюю легендарную спиритическую фигуру, которую можно в чем-то считать протообразом Воланда? Он же возникал, наверное, из огромного количества ассоциаций. И Булгаков-мистик не мог пройти мимо чудес, о которых в середине 20-х годов писала даже и советская пресса.

Звали этого человека, о котором я хочу сказать, Кармине Мирабелли. Был он итальянского происхождения, но жил в Бразилии, в Буэнос-Айресе и является одним из самых известных поздних спиритов, когда международное спиритическое общество, практически церковь, уже распалась на сотни всяких разных ответвлений, о которых я конечно же сейчас говорить не буду. Почему я про Кармине Мирабелли вдруг? Ну например потому, что в 1926 году, находясь на железнодорожной станции Далуз с несколькими спутниками, которые были учеными, Мирабелли внезапно исчез. Примерно 15 минут спустя он позвонил по телефону из городка Сан-Висенти, который находился на расстоянии 95 километров от этой железнодорожной станции Далуз. Он перезвонил спустя 15 минут, но сам говорил, то оказался там ровно через 2 минуты после того как исчез из Дауз. Мировая пресса очень много об этом писала. И конечно в первую очередь та, которая называлась желтой, но, тем не менее, это внезапное перенесение из одного города в другой вам честно не напоминает историю Степки Лиходеева. Там, куда он перенесся, в Сан-Висенти, он проводил его знаменитые спиритические опыты с огромным количеством свидетелей, и в частности левитировал.



В описании, о которых писали газеты 20-х годов, он маячил под люстрой и даже оттуда сверху целился в окружающих из пистолета. Представляете себе? нет? Никаких ассоциаций не возникает? ну впрочем, это мое личное предположение. Никаких архивных записок не сохранилось, конечно. Но то, то Булгаков-мистик интересовался спиритизмом ну в общем совершено очевидно, по-моему.

Так вот о Мирабелли вдруг заговорил я. И эта фигура известная и я заговорил не потому, что вот я прямо сейчас открываю какой-то новый протообраз мысленный ментальный, который мог послужить Булгакову опорой, а потому что это был один из немногих спиритов, медиумов, который продемонстрировал способность автоматического письма на 28 языках. Как утверждают свидетели, он записывал слова со скоростью, которой невозможно достигнуть при естественном письме. В присутствии 15 свидетелей за 15 минут медиум написал 5 страниц на польском языке, из исторической книги “Возрождение Польши”, за 20 минут подряд 9 страниц на чешском, за 12 минут 4 страницы на иврите, за 40 минут 25 страниц на персидском языке из “Нестабильности больших империй” древнего персидского трактата. Дальше за 15 минут 4 страницы на латыни, дальше за 12 минут 5 страниц на японском из “Русско-японской войны”, за 22 минуты 15 страниц на сирийском языке из “Аллаха и его пророков”, за 15 минут 8 страниц на китайском языке из “Оправдания Будды”, за 15 минут 8 страниц на сирийско-египетском языке и в заключение 3 страницы иероглифами, которые до сих пор не расшифрованы.
Конечно же, он утверждал, что все это диктуют ему духи. Они обсуждали с ним самые разнообразные темы. Обсуждаемые вопросы, вопросы, о которых он писал на разных языках, включали в себя медицину, юриспруденцию, социологию, политэкономию, богословие, историю, естественные науки, астрономию, философию, логику и бог знает, что еще.
Я сейчас в общем не про эти чудеса, хотя это интересно, поскольку в общем никому, включая сюда известных фокусников, между прочим так и не удалось доказать не про левитацию с пистолетом, а так и не удалось доказать то, как мог Мирабелли писать на таком количестве разных языков подряд абсолютно осмысленные тексты и цитаты.

Ну и когда-то я обещал вам продолжить разговор про Веру Ивановну Кржижановскую-Рочестер. Ну вот я нашел описание, которое обещал:
“На столике перед большим овальном зеркалом горели две восковые свечи и лежал раскрытый гроссбух с нелинованными страницами и стоял бронзовый стакан с приготовленными карандашами. Присутствовавшие коротали время за легкой беседой. Неожиданно хозяйка замолчала и уселась к столику. Еще через несколько минут общего молчания, прерываемого только треском поленьев в камине, она взяла карандаш и начала быстро писать. Господин Савицкий осторожно подошел к столику и заглянул сбоку. Глаза пишущей были широко раскрыты, но его приближения она видимо не заметила. Неожиданно Кржижановская уронила карандаш и откинулась в кресле, опираясь на подлокотники. Почти четверть часа прошли в ожидании. Затем Кржижановская как бы проснувшись, обратилась к присутствовавшим и предложила выпить чаю. Здесь же за столом она без особого труда сумела дешифровать записанный текст, оказавшийся на сей раз легко читаемым. Это было подробное описание ночной мистерии, проведенной Великим Иерофантом в святилище Амон Ра в Абидосе в древнем Египте. Оно должно было войти в очередной роман о египетской жизни. Естественно на присутствующих это свидание с соавтором произвело сильное впечатление. Но журналисты великие скептики, которые даже собственным глазам не доверяют. Поэтому они показали записи, сделанные во время сеанса Веры Ивановны авторитетнейшему египтологу того времени Игорю Германовичу Франк-Каменецкому. Ученый, изучив записи, признал в них известные по хранившимся в британском музее папирусам записи элементов древнего обряда. Однако тут же сделал ряд существенных оговорок, сказал, что сами папирусы труднодоступны даже для специалистов. А текст продиктованный “Рочестером” более полный и связный, чем имеющийся в архивах музея. И вообще по мнению маститого ученого сообщение с того света выглядит очень достоверно и убедительно, поскольку придумать такие нюансы древних обрядов способен не каждый египтолог, не говоря уже о писателе, не имеющем специального образования и никакого доступа к архивам Британского музея”.
Это выдержки из журнала “Ребус”, некоторые номера которого, насколько я помню, были в архиве у Булгакова.

Все бы это смотрелось как ну такая фантастика, недостойная, я бы сказал, психиатрического обсуждения. Но вся проблема заключается в том, что это было бы так и для меня тоже, если бы не одна странная подробность. Огромное количество великих людей от Гете до самого Булгакова говорили, что они написали свои книги, стихи, музыку не сами, что эти книги, тексты откуда-то пришли, как-то сами собой возникли в голове.

Случайно ли вообще тут оказался оговоренный и никому не известный великий романтик Гектор Берлиоз или нет?



Это знаменитая тоже в свою очередь картина итальянца Лионелло Балестриери. Он написал Гектора Берлиоза во время написания оперы “Троянцы”. Не буду сейчас конечно пересказывать все странности судьбы самого великого романтика, которого так поносит Булгаков и который был страстно любим в России. Свою знаменитую фантастическую симфонию он, уже после написания, посвятил Николаю I. Она никому не была посвящена. И считал, что Россия была местом его спасения, потому что здесь его музыка оказалась понятной и нужной.
А на знаменитой картине Балестриери содержится не менее знаменитый эпизод. По утверждению самого Гектора Берлиоза, когда он писал оперу “Троянцы”, его окружали призраки. И эти призраки пели. И песни, которые входят в оперу, песни и речитативы, она не придуманные. Это песни, которые пели троянцы.

Ну так это или не так, судить историкам. И в общем, если говорить о внутренних голосах, то, во-первых, наверное, очень полезно и нужно знать, что, по сути, внутренние голоса, “внутренний голос ковбоя Джо”, не хочу вспоминать анекдот – это мышление словами. И я очень боюсь, люди, люди внимание, если вдруг кто-то из вас окажется в психбольнице и вас начнут тупо спрашивать: не было ли у вас голосов, то голоса есть практически у всех, потому что название или представление о предмете формируется прежде, чем мы знакомимся с самими предметами. Внутренний диалог мы ведем постоянно, … видите я все время размахиваю руками,… с помощью речи или жестов. Он всегда образован словами и образует сознательный опыт. Когда мы утром встаем и думаем, (завтра): “как хорошо, сегодня выходной” – это внутренняя речь. Когда друг усаживает вас и просит дать ему совет, а вы перебираете несколько вариантов ответа – это тоже внутренняя речь. И она может звучать на самые разные голоса. В России в 20-ые годы внутреннюю речь серьезно изучал знаменитый русский советский психолог Лев Выгодский. В 20-ом году он написал, что ребенок усваивает то, что ему говорят родители. А потом, используя в новой ситуации те же самые лингвистические конструкции, говорит это сам. И это помогает ему сконцентрироваться и успокоиться. Например, играя с кубиками (Кубик, это не вы), он может вслух озвучивать последовательность действий при строительстве башни, хотя его никто и не слышит. За прошедшие десятилетия ученые поняли, что внутренняя речь необходима для того, чтобы усваивать язык. Позволяет детям регулировать эмоции. Первые задачи разума, интеллектуального мышления малыши решают с ее помощью. Чем больше ребенок разговаривает сам с собой, не пугайтесь, тем лучше он решает логические задачи, собирает пазлы, играет и и.д., и т.п..
Выгодский утверждал: По сути внутреннего голоса нет. Это осознанный процесс мышления словами. Но речь в детстве формируется как внешнее действие. Ребенок все проговаривает вслух. А потом, как мы говорим, она интериоризируется, становится внутренней речью. И при этом мы отправляем на голосовые связки по сути те же самые, но более слабые команды, нервные импульсы, как и при слышании речи. Процесс речи и мышления связываются. И словесно-логическое мышление формируется через внутренние голоса. Когда внутренний голос говорит, по сути, мы думаем, а часть нервных импульсов пробегает по голосовым привычным для речи дорожкам. Поэтому надо научиться отличать свою собственную внутреннюю речь от безумия. И не Фрейд вовсе, а Выгодский как раз и утверждал, что в нас очень часто говорят родители и поэтому мы очень часто слышим какие-то другие голоса. На самом деле мы воспроизводим паттерны вот этого самого освоения нами пространства, времени, предметов, отправляя на голосовые связки почти говорящие сигналы. Ну я упрощаю это конечно. Однако все еще сложнее, гораздо сложнее, потому что, наверное, кроме этой речи, существует, еще и другая речь которая, наверное, и создает настоящее искусство.

Свернуть

Часть 3.

Вот этого человека с острым носом я … он покойный,… я очень люблю и любил, потому что чем больше я читал и жил, а добрался я до него, между прочим, именно с помощью Булгакова, добрался в Ленинской библиотеке в 1978 году, помню как сейчас. Звали этого человека Джулиан Джеймс. В 70-х годах он выдвинул теорию так называемого двухпалатного разума. Книжка его вышла в 1976 году.

Он считал, что древние люди до какого-то определенного периода примерно около 3 – 3,5 тыс. лет назад не обладали тем, что мы называем сознанием. Они не планировали своих поступков, не принимали самостоятельных решений, а все их действия были подчинены указаниям богов или голосов. Джеймс называл это … мне больше всего нравится перевод, который звучит как двухпалатный разум, что для него было обусловлено двухполушарным устройством мозга.
Левое полушарие – деятельное полушарие создавало стереотипы, паттерны поведения, привычки, инстинкты. А вот когда возникала проблема, требующая сложного абстрактного решения, жизненно важного решения, то подключалась та самая вторая палата, источником которой Джеймс считал правое полушарие. Он вообще считал, что это два разных органа. Левое полушарие отвечает за выполнение повседневных задач. А правое за память и решение особых проблем. У древних полушария не были связаны напрямую, считал Джеймс. И следовательно нечто, что мы называем самосознанием и чем пользуемся гораздо реже, чем это принято думать, им было недоступно. Зато правое и левое полушарии естественно были связаны с центром речи в мозге, чем и объясняется возникновение галлюцинаций. Т.е. одна половина вещала, беря эту информацию неизвестно откуда, а вторая воспринимала эту информацию как голос свыше. Кроме того Джеймс считал, это наверное тоже очень важно понимать, что пережитками такого сознания являются в первую очередь феномен воображаемого друга, и что воображаемые друзья, если хотите, это на самом деле и есть последние боги, которых встречает ребенок в секулярном мире и что воображаемых друзей не надо лечить. Воображаемые друзья – это начало, которое способствует появлению и становлению абстрактного мышления и той самой самостоятельности, той самой самостоятельной внутренней позиции, о которой мы так любим рассуждать.
Ну и конечно ровно поэтому, с точки зрения Джеймса, и возникают психические расстройства, связанные с расщеплением личности. Ну давайте я здесь сразу скажу, что если говорить об Иване Бездомном, то в современном мире ни к какой шизофрении его состояние отношения не имеет. Скорее этот внутренний диалог будет отнесен к типу, как и собственно говоря, да, как и эффекты спиритов, о которых я говорил, скорее будет отнесено все это к феномену множественной личности, тоже в высшей степени модному в наши дни.

Если вы позволите, я попробую, (хорошо?), я попробую немножко почитать… собственно вот вам главный лозунг Джеймса…
Разум, самосознание, все то, то мы называем разумным поведением начался тогда, когда замолчали боги.



Это из анатомии Андрея Везалия. Здесь два полушария действительно похожи на два разных органа.

Вот что Джеймс писал, цитирую про Илиаду …
“Позвольте сделать несколько общих утверждений касательно Илиады. Для меня, и для приблизительно половины классицистов это устная поэма, изначально собиравшейся в одно и то же время длинной последовательностью аэдов (aoidoi) или бардов. Поэтому она содержит много несогласованностей. Даже после того, как она была записана примерно в 800 г. до н.э, вероятно, кем-то по имени Гомер, она содержит много вставок, сделанных иногда столетиями позже.

Но если вы возьмете общепризнанно самые старые части Илиады, и спросите: «Есть там доказательства существования сознания?» ответом, я думаю, будет – «нет». Люди (в поэме) не обсуждают решения и не принимают их. Ни один. Никто из героев не занимается самонаблюдением. Никто даже не предается воспоминаниям. Это мир совсем другого типа, чем наш.

Тогда, кто принимает решения? Когда бы ни делался значительный выбор, возникает голос, говорящий людям, что делать. Этим голосам всегда и незамедлительно подчиняются. Эти голоса называют богами. Для меня это – источник происхождения богов. Я считаю их звуковыми галлюцинациями, близкими, хотя и не совсем совпадающими, к голосам, которые слышали Жанна д’Арк или Уильям Блейк. Или к голосам, которые слышат современные шизофреники. Возможно, к голосам, которые могли слышать некоторые из вас. Считающиеся очень важным симптомом при диагностике шизофрении, слуховые галлюцинации происходят в той или иной форме в различное время у примерно половины населения (Пози и Лош, Posey & Losch, 1983). Я также интервьюировал и переписывался с людьми, которые, в остальном совершенно нормальные, внезапно испытывали период интенсивных слуховых словесных галлюцинаций, обычно религиозного толка. Словесные галлюцинации распространены сегодня, но в ранних цивилизациях, я предполагаю, они были повсеместными.

Эта психика ранних времен, например, во времена Илиады, представляла собой то, что называется двухпалатным разумом (bicameral mind), используя метафору двухпалатного законодательного собрания. Это подразумевает просто то, что человеческая психика в те времена состояла из двух частей: части, принимающей решения, и ведомой части; и ни одна из них не была сознательной в том смысле, в котором я описываю сознание. … В своей повседневной жизни он полагался на привычки, но когда возникала некая проблема, требующая нового решения, или ответа более сложного, чем могла обеспечить привычка, то стресс, вызванный необходимостью принятия решения, был достаточен, чтобы появились слуховые галлюцинации. Поскольку такие индивидуумы не обладали пространством ума, в котором могли спрашивать или сопротивляться, этим голосам приходилось подчиняться.

Но откуда возникла такая психика, как двухпалатный разум? Давайте вернемся к временам возникновения цивилизаций в различных частях света на Ближнем Востоке примерно за 9 тысяч лет до н.э. Это сопровождалось появлением агрокультуры. Причиной, по которой двухпалатный разум мог существовать в те времена, было эволюционное давление, побуждающее к возникновению нового типа социального контроля, чтобы перейти от маленьких групп охотников-собирателей к большим основанным на аграрной культуре городам и селениям. Двухпалатный разум мог это сделать, поскольку позволял большой группе людей иметь при себе указания вождя или царя в виде словесных галлюцинаций, вместо присутствия лично вождя на протяжении всего времени. Я думаю, эти словесные галлюцинации развились вместе с эволюцией языка в течение неандертальской эпохи в качестве поддержки внимания и настойчивости в выполнении задач, но потом превратились в способ управления большими группами людей”.

Ну он в разных своих выступлениях приводил достаточно четкие аргументы на этот счет. Но я всегда говорил от себя, что если попробовать как-то вообразить сам миг пробуждения разума, тот момент, когда вспыхнула лампочка сознания… ну представьте себе голую обезьяну, как доказывает современная антропология, неандерталец к этим голым обезьянам прямого отношения не имел. Ну представляете себе 9, 10, 15 тыс. лет назад сельва, тропический лес, пустыня, тундра в ней появляется голая обезьяна, мощность которой, я уж не говорю про зубы и клыки. Людей бы немедленно съели в миг, когда Адама и Еву изгнали из рая… Вот они вышли за пределы земного рая и их тут же съели, с удовольствием, со смаком. Какое единственно возможное для меня объяснение? Можете считать это бредом. Те самые слуховые галлюцинации. Я еще более категоричен, чем Джулиан Джеймс. Когда это все прекратилось? Ну, я надеюсь, что при наличии в интернете источников вы сами немножко почитаете Джулиана Джеймса.
Когда у цивилизации, культуры, государства, народа, племени возникала проблема, они обращались к своим богам и слышали их голоса. Джеймс утверждает, что это происходило со всеми людьми, только люди в иерархическом обществе слышали не голоса богов, а голоса вождей, которые звучали как свое собственное сознание человека. И нам, как никакой другой культуре, хорошо знакомо это … этот ужас, когда голоса вождей, конечно тысячекратно репродуцируемые радио, потом и телевидением стали звучать в наших головах, как наши собственные голоса, интериоризировались. Однако это немножко другой механизм. Это не голоса богов.

Свернуть

Часть 4.

Цитирую.
“Архетипическая психология видит различные фундаментальные идеи психики выражениями тех или иных персонажей: Героя, Нимфы, Матери, Сенекса, Ребёнка, Трикстера, Амазонки, Пуэра и множества других отдельных персонажей, несущих на себе имена и истории Богов. Боги — это базовые метафоры. Они предоставляют нам образцы того как нам мыслить, чувствовать, и того, как нам поступать. Также они наделяют любую психическую деятельность (будь то мышление, чувства, восприятие или же память) собственной имагинальной жизнью, своей внутренней связностью, а также своими силой, настойчивостью и понятностью. Эти персонажи упорядочивают наши личности, удерживают значимыми те отрывки и фрагменты поведения, которые мы называем эмоциями, воспоминаниями, взглядами или же мотивами. Когда мы теряем из виду эти архетипические фигуры и их голоса замолкают, то мы становимся, в некотором смысле, психологически безумными, то есть, не «учитывая» эти метафорические основы мы «сходим с ума» и оказываемся там, где все идеи буквализируются в истории, обществе, клинической психопатологии или же метафизических истинах”.
Конец цитаты.

Это один из крупнейших юнгианских психологов прошедшего столетия Джеймс Хиллман. Это отрывок из его книги “Пересмотр психологии”. Да, он считает голоса, голоса богов бродячими в нашей душе метафорами, древними архетипами, платоновскими идеями. Но это лишь более завуалированный, чуть более корректно-научный язык, чем некая честность Джулиана Джеймса. Джеймс кстати очень подробно анализировал, как мы пользуемся тем, что называем сознанием и тем более разумом. И существует ли этот самый разум в нашей повседневной жизни вообще? или в нашем иерархическом обществе существуют только голоса телевизора, государей-богов?

Во всяком случае, я, возможно, ушел куда-то очень далеко. Вернуться ли куда-нибудь к Ивану Бездомному или к нашему собственному существованию?



Это Игорь Морски.
Его голова состоит … ну в смысле не знаю, насколько это портрет. Художника зовут Игорь Морски. А из чего состоит эта голова? Из одних лишь социальных масок. Или нет?

Ну давайте еще раз вспомним все-таки про Ивана Бездомного. Я ушел куда-то далеко в сторону. Хотя мне кажется, что размышления эти правда крайне важны.

В его голове звучит голос ветхого Ивана. Кто такой ветхий Иван? Ну вот, согласно Джулиану Джеймсу, это член иерархического общества, который пишет стихи по заказу партии или правительства или мыслит в одном русле, одинаково. Смотрите, это его собственное мышление. На самом деле тот ветхий Иван Бездомный, ветхий, Ветхий Завет, древний завет,… тот самый Иван Бездомный мыслит не собой. Он мыслит галлюцинациями, навеянными ему дьяволом, Лениным, Сталиным, Троцким. Он подпевает им и считает этот голос своим собственным, как собственно, согласно Джулиану Джеймсу, древние евреи мыслили слуховыми галлюцинациями, голосом Моисея.
Новый Иван вдруг понимает, что Вселенная может быть устроена как-то вообще по-другому, не так, как думает об этом Иван ветхий. Только как она устроена, он понять не может и путается, потому что некому подсказать, потому что “спасение утопающих – дело рук самих утопающих”. И подсказать некому, некому как-то объяснить произошедшее, сформировать новый разум, поскольку врачи занимаются феноменологией, описанием состояния ивановского бреда, ну и уколами, и никак не собираются абсолютно ничего объяснять. И разум при этом не может прийти в себя, не может найти каких-то ориентиров для того, чтобы что-то написать. Не за что зацепиться.
“Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам”.

Что же должно произойти-то для того, чтобы что-то развязалось, для того, чтобы голос вообще смог прозвучать?
И все начинается опять же с того, о чем мы с вами говорили. Тот внутренний голос, принадлежащий ну если не Богу, то Дьяволу, или справедливости, как архетипической идее, как сказал бы Джеймс Холлис. Ой простите, Джеймс Хилман, ну и Холлис тоже. В общем, они похожи друг на друга.
Так вот этот внутренний голос должен сделать ровно то, что он и делает. Он должен обнулить Ивана. Должен сделать то, что делают внешние люди, то, что мы обсуждали в главе, которую у нас на канале мы назвали: “А по-моему ты говно”.

– Так кто же я такой выхожу в этом случае?
– Дурак! – отчетливо сказал где-то бас, не принадлежащий ни одному из Иванов и чрезвычайно похожий на бас консультанта.

Какой-то божественного уровня голос должен тебя обнулить для того, чтобы ты вдруг на этом обнуленном месте, на котором звучали голоса твоих родителей, идеологов, пропагандистов, должен замолчать. И для этого ты должен услышать то самое сакраментально: “дурак”, которое, между прочим, нет ничего труднее, чем искреннее без кокетства и обмана сказать это себе. Не. Должны как во время грозы, да, да, той самой грозы, с которой начинается глава, должны раздвинуться небеса и оттуда должно прозвучать это “дурак”, для того, чтобы человек понял и начал строить в себе что-то другое.

Как-то это самоочевидно, описано во множестве религий. Не знаю. Двойственность изначальная человеческая. Я уже показывал много раз этот складень. Будда молчащий и Будда говорящий, Будда, услышавший голос сверху, и Будда, начинающий проповедовать. Два полушария, складень, две половинки, самый древний и самый примитивный из складней в мире.

Это тоже, видите, славная такая пародия на Магритта. Так образуется современное искусство. Мы делам вид, что любим, а на самом деле думаем о ком-то другом. Я хочу сказать, что настоящее подлинное искусство с точки зрения современной психиатрии оно основано на визуальных и слуховых галлюцинациях. Не на рефлексии вот этой … вот этой … “а тому ли я дала”, да?… как-то это примерно так вдруг понятый Магритт современным человеком.
Подлинное искусство отражает галлюцинацию двухпалатного разума. Между прочим, Джеймс Джулиан считал и это тесно связано с главой и с тем, что пытается писать Иван Бездомный. Вот. Все я, конечно, читать не буду…

“Другой причиной (распада двухпалатного разума) – цитирую я Джулиана Джеймса – стала сама письменность (внимание!), потому что, однажды записав что-то, вы можете отвернуться от этого (я всегда говорю, вы можете выбросить это из себя), и это больше не обладает властью над вами, в противоположность слуховым галлюцинациям, которые вы не можете заставить замолчать. Письменность, особенно интенсивно использовавшаяся в правлении Хаммурапи, ослабила власть слуховых указаний. Распространение письменности, сложности перенаселения, и хаос больших миграций, когда одна популяция вторгалась в другую – вот очевидные причины. И в ходе этого распада начали происходить различные вещи, включая, я думаю, возникновение разума в современном смысле этого слова.
Немедленные результаты этой утраты галлюцинаторных голосов, дающих указания, были различными и новыми в истории мира. Идея райских небес, куда могли уйти боги; идея гениев или ангелов как посредников между небесами и землей; идея злых богов, таких как демоны – все это новые явления.
Но после распада, после того, как галлюцинаторные голоса больше не говорили людям, что делать, видимо, должны были развиться различные другие пути распознавания посланий от богов для принятия решений. Мы называем эти методы прорицанием.
Простейший тип – бросание жребия; выливание масла на воду и наблюдение за узорами; игра в кости; движения дыма; жрец, шепчущий молитвы над жертвенным животным, приносящий его в жертву, и затем наблюдающий за его внутренними органами, чтобы обнаружить намерения богов. Все это официально и очень широко практиковалось лишь бы вернуть голоса. И, наконец, метод предсказания, распространенный до сих пор (и который мы встречаем в тексте Булгакова) – астрология. Это поразительно – вернуться примерно к 1000 г. до н.э., и почитать клинописные послания царей своим астрологам и прорицателям (Pfeiffer, 1935). Эти жестокие ассирийские тираны, запечатленные на своих барельефах борющимися со львами и участвующими в жестоких львиных охотах, предстают в своих письмах кроткими и напуганными людьми. Они не знают, что им делать. Астрологи говорят им: «Вам нельзя выходить из дома на протяжении пяти дней»; «Вы не должны есть это»; «Вы не должны сегодня носить одежды» – экстраординарные ограничения, которые официальные прорицатели могли интерпретировать так, как то, чего хотят боги”.

Знакомо. Правда? и прямо в ближайшей главе мы с вами с этим делом встретимся.
А я-то пытаюсь сказать одну простую вещь, которую видимо никак сказать не могу. Так появилась власть шаманов, жрецов, прорицателей, чумаков, кашпировских над людьми, утерявшими галлюцинации, голоса богов и не умеющих верить в силу своего разума, умеющими лишь привычно пользоваться стандартными паттернами. И оттуда с балкона, звякнув ключами, не придет мастер, который объяснит, что же произошло на самом деле. И мы пойдем к гадалкам и к жрецам и будем бояться прислушиваться к своим внутренним голосам, потому что будем считать это безумием. И единственным мостиком, который останется между нами и теми галлюцинациями и богами или вот этими всесильными архетипическими метафорами Джеймса Хилмана останется искусство. И подлинное искусство будет транслировать и помогать понимать, что делать, куда идти и куда двигаться, к добру это или не к добру. Шаманом, прорицателем в секулярный век станет художник, чувствующий как пророк. Я, конечно, имею в виду любого художника: музыканта, писателя. Только говорить он должен не от имени своей иерархической структуры, а от имени того, что Кант назовет, я вспоминал это позавчера, “трансцендентным я”, от имени собственных галлюцинаций, добраться до которых теперь все труднее и труднее, потому что очень редко у нас с вами в жизни происходит та самая загадочная Встреча, которая является главным героем романа Булгакова. Встреча, которая говорит, я разрешаю тебе слышать голоса, только сначала ты должен почувствовать и понять: “ты дурак, ты дурак”. Ты опираешься на что-то совершенно не на то. В мире есть что-то другое, что-то великое. И наверное это великое – настоящее искусство. Конечно же, конечно, несомненно, Булгаков слышал голоса и опирался на них. И я вовсе не считаю это психозом, потому что благодаря этим его голосам и той самой фразе: “я мистик, мистик”, наверное, на свете есть я, и вы, и тысячи других людей, подозревающих, что в мире есть что-то гораздо более важное, чем перепродажа произведений искусства, о которой Леонид говорил позавчера в нашей программе.

Ну я все пробую сделать психологические представления. И так как прямо 24 марта в Доме журналистов, в Москве в 12:00 я попробую провести психологический концерт. И там мы будем говорить о первобытном искусстве, и поэтому будем учиться слышать свои внутренние голоса, вовсе не считая это шизофренией. Честно говоря, никакой шизофренией это и не является. Это является обретением себя или чего-то большого в себе, Мастера в своей собственной душе. Вот об этом на встрече 24 марта.

Ну а сегодня спасибо, что вы меня вытерпели. Будем надеяться, что еще немножко потерпите и будете приходить сюда к нам на вечерний огонек.
Спасибо всем большое! Не бойтесь внутренних голосов. Спокойной ночи.

Свернуть