Никак не могу "въехать" в сказку Карла Коллоди, как в воспитательный трактат.
Как ни пыталась, так ничего и не вышло. В общем, каюсь, вылезла престраннейшая ассоциация с индейским воспитанием. Видимо, в этом и заключается, так сказать, "бремя белого человека".
Наверно, почти всем советским детям была знакома книга Мато Наджина "Мой народ сиу".
А не так давно появились (в электронном виде) и воспоминания о детстве
Форреста Картера "
Образование Маленького Дерева".
И там странные такие ассоциации с "Пиноккио", между прочим.
http://4itaem.com/book/obrazovanie_male ... eva-339731Как появляется
Пиноккио - с шумом-треском и скандалом. Под перебранку Мастера Вишни и Кукурузной Лепёшки Джепетто. А
Маленькое Дерево попадает к деду с бабкой после смерти родителей.
И вот - его первая ночь в новом доме:
Цитата:
Кто-то погладил меня по голове. Это была бабушка; она сидела на полу у моей постели, широкие юбки устилали пол, с плеч струились на колени длинные, темные с серебром косы. Она тоже смотрела в окно. Тихо и медленно она пела:
Они узнали, что он пришел, —
Лес и ветер в ветвях,
Отец-гора встречает
Маленькое Дерево песней.
Они не боятся его, они знают:
У него доброе сердце,
Они поют: «Маленькое Дерево,
Ты не одинок!»
Даже глупышка Лэй-на,
Дурачась, журча и играя,
Бежит по горам и лепечет:
«Слушайте все мою песню!
К нам пришел новый брат:
Маленькое Дерево брат наш,
Маленькое Дерево с нами».
Поет олененок, Ави-Усди,
И Мин-е-Ли, перепелка,
И даже ворон Каду:
«У Маленького Дерева храброе сердце,
И в доброте его сила.
Маленькое Дерево, ты никогда
Не будешь одинок».
Бабушка пела, плавно покачиваясь в такт, и я слышал, как говорит ветер, а горный ручеек, Лэй-на поет обо мне всем моим братьям.
Я знал, что Маленькое Дерево — это я, и мне было хорошо оттого, что меня так любят и мне так рады.
А как бабука обращается с внуком (5-6 лет)
Цитата:
Бабушка сказала, у каждого человека есть два ума. Один ум предназначен для всяких надобностей жизни тела. Им надо придумывать, как добыть себе кров, пищу и все такое в этом роде — для тела. Она сказала, он нужен для спаривания, чтобы были малыши и все такое прочее. Она сказала, этот ум нужен нашему роду, чтобы мы могли продолжаться. Но, сказала она, у нас есть и другой ум, у которого нет ни капли общего с первым. Она сказала, это ум духа.
Бабушка сказала, если умом телесной жизни все время думать жадные или подлые мысли, или всегда обижать других, или всегда хитрить, чтобы выгадать материальную наживу… тогда ум духа сжимается и становится не больше ореха гикори.
Бабушка сказала, когда тело умирает, ум телесной жизни умирает вместе с ним, и если человек всю жизнь думает всякое в этом роде, то выходит, что ему всего только и остается духа, что орех гикори, потому что один только ум духа продолжает жить, когда все остальное умирает. И потом, сказала бабушка, когда ты снова рождаешься — а это обязательно, — тогда выходит, что ума духа у тебя всего с орех гикори, и он, можно сказать, практически ничего не понимает.
Еще он может совсем сжаться и стать размером с горошину, а то и вовсе исчезнуть, если ум жизни тела захватывает человека целиком. Тогда остаешься вообще без духа.
Так получаются мертвые люди. Бабушка сказала, мертвых людей легко заметить. Она сказала, мертвые люди, когда смотрят на женщину, видят только грязное; когда смотрят на других, видят только плохое; когда смотрят на дерево, видят только доски и прибыль; никогда не красоту. Бабушка сказала, хоть они и ходят, и говорят, это мертвые люди.
Бабушка сказала, ум духа похож на любую другую мышцу: если он работает, то растет и становится сильнее. Она сказала, сделать его сильнее можно только одним способом: использовать для понимания, только дверь к нему не откроется, пока не перестанешь быть жадным — и прочим в этом роде — в уме тела. Тогда понимание постепенно становится ближе; и чем больше стараешься понимать, тем больше растет понимание.
Само собой разумеется, сказала она, понимание и любовь — это одно и то же; и еще сказала, что люди слишком часто выворачивают жизнь наизнанку, когда пытаются притворяться, что любят, тогда как не понимают. Что никак невозможно.
И приятели деда - Билли Сосна и Джон Ива.
Да, говорящий Сверчок, "убитый насмерть" молотком в Пиноккио (и почему-то живой в конце книги) - а у картера - Домашний Крапивник - птичка, свившая гнездо за окном.
Цитата:
Иногда, после обеда, под ленивым летним солнцем, когда бабушка ложилась вздремнуть, а мы с дедушкой сидели на заднем крыльце, дедушка говорил:
— Пойдем-ка посмотрим, не найдется ли чего интересного.
И мы выходили на тропу и садились в тени вишни, прислонившись спинами к стволу. Мы ходили смотреть на птиц.
Однажды мы наблюдали, как одна пичужка выкидывала на ветке коленца, потом добрела до ее края, раскачиваясь, как канатоходец, и шагнула прямо в пустоту. Одна малиновка так развеселилась, что приковыляла, пошатываясь, прямо к нам с дедушкой и вспорхнула дедушке на колено. Она зашипела на дедушку и высказала ему все, что думает. В конце концов она решилась запеть, но голос дал петуха и сорвался, и она оставила эту затею. Пока она ковыляла в кусты, мы с дедушкой так смеялись, что нам чуть не стало плохо. Дедушка сказал, что от смеха у него заболело горло, — которое у меня тоже заболело.
Мы видели красного кардинала, который так объелся вишен, что рухнул на землю, перевернулся кверху брюхом и заснул. Мы положили его в развилку дерева, чтобы ночью его кто-нибудь не обидел.
На следующее утро мы с дедушкой вернулись к этому дереву. Кардинал оказался на месте и все еще спал. Дедушка разбудил его щелчком, и он проснулся в самом дурном расположении духа. Раз или два он бросался дедушке на голову, и дедушке пришлось шлепнуть его шляпой, чтобы он отстал. Он подлетел к ручью и окунул голову в воду… он пыхтел, его тошнило, и он смотрел по сторонам такими глазами, словно собирался поколотить первого, кто попадется ему под руку.
Дедушка сказал, что, насколько он понимает, старина кардинал возлагает на нас с ним личную ответственность за свое состояние, хотя, сказал дедушка, ему следовало бы уже иметь голову на плечах. Дедушка сказал, что видел его раньше — он был давнишний любитель вишен.
Каждая птица, подлетающая к дому в горах, — это знак, который что-то предвещает. В это верят люди гор, и, если хотите, можете верить и вы, потому что так оно и есть. Я верил в знаки. Дедушка тоже.
Дедушка знал все птичьи знаки. Если в доме живет домашняя крапивница, это приносит удачу.
У бабушки в кухне, в верхнем углу двери, был вырезан небольшой квадратик, чтобы наша домашняя крапивница могла летать в кухню и наружу. Она устраивалась на карнизе под крышей, над кухонной печью. Там было ее гнездо, и ее партнер прилетал ее кормить.
Домашние крапивницы любят быть рядом с людьми, которые любят птиц. Наша крапивница уютно устраивалась в гнездышке и наблюдала за нами, пока мы были в кухне. Глаза у нее были похожи на черные бусинки и блестели в свете лампы. Когда я подтаскивал поближе стул и становился на него, чтобы разглядеть ее получше, она шипела на меня. Но гнездо не оставляла.
Дедушка говорил, что она любит на меня шипеть, и этим она пытается показать, что она, скорее всего, важнее в семье, чем я.
Были и Лиса с Котом - в одном лице
Цитата:
Хозяин теленка посмотрел на меня из-под широкополой шляпы. У него был пронзительный взгляд, и когда он улыбался, глаза у него становились как щелочки. Он улыбнулся.
— Нравится тебе мой теленок, мальчик?
— Да, сэр, — сказал я и отодвинулся от теленка, чтобы хозяин не подумал, что я беспокою теленка.
— Гладь, гладь, — сказал хозяин самым радостным голосом. — Теленку это не повредит.
Я погладил теленка.
Хозяин сплюнул табак через спину теленка.
— Сразу видно, — сказал он, — как мой теленок к тебе тянется. Первый раз так тянется, а с кем он только ни встречался! Очень похоже, ему хочется с тобой остаться.
По виду теленка я никак не мог определить, чтобы он ко мне особенно тянулся или проявлял желание со мной остаться, но я решил, что, пожалуй, ему-то, хозяину, виднее. Он присел рядом со мной на корточки:
— А есть у тебя деньги, мальчик?
— Да, сэр, — ответил я. — У меня есть пятьдесят центов.
Хозяин теленка нахмурился, и мне стало ясно, что денег у меня слишком мало, и мне стало жаль, что у меня не нашлось больше.
Через минуту он улыбнулся и сказал:
— А ведь знаешь, этот теленок стоит в сто раз больше.
Я сразу понял, что теленок стоит в сто раз больше.
— Да, сэр, — сказал я. — Но у меня и в мыслях не было его купить.
Хозяин теленка снова нахмурился:
— Я христианин, — сказал он. — Даже если я потеряю все деньги, которых стоит этот теленок, это все равно. В глубине моего сердца я знаю, что он должен принадлежать тебе: так уж он к тебе тянется.
Христианин на минуту задумался, и я сразу заметил, что его очень огорчает мысль расстаться с теленком.
— Я не возьму его… не возьму ни за что на свете, мистер! — сказал я.
Но христианин жестом остановил меня. Он вздохнул:
— Сынок, я уступлю тебе этого теленка за пятьдесят центов, потому что я знаю, что таков мой христианский долг… Нет! Никаких возражений! Давай свои пятьдесят центов, и теленок — твой.
Раз он так все это высказал, отказать было никак нельзя. Я вынул все свои никели и даймы и вручил христианину. Он сунул мне в руки веревочку и исчез — так быстро, что я даже не заметил, куда он делся.
***
Дедушка сказал, что, хотя мы и ходим в церковь баптистов-ортодоксов, он меньше всего хочет видеть ортодоксов у власти. Они, сказал дедушка, запретят виски //
дед занимался нелегальным производством виски// ко всем чертям, — кроме, может быть, малой толики, которую припрячут для себя. Он сказал, оказавшись у власти, они засушат всю страну.
Я тут же понял, что, помимо католиков, есть и другие опасности. Если к власти придут ортодоксы, у нас с дедушкой отнимут наше ремесло, и, вполне может быть, мы умрем с голоду.
Я спросил дедушку, не может ли быть такого, что воротилы и толстосумы, которые стряпают виски для любителей пахучих бочек, тоже хотят прийти к власти, чтобы убрать нас с дороги, — имея в виду, какой урон мы наносим их доходам. Дедушка сказал, что, без всякого сомнения, они только об этом и думают, давая взятки политикам практически каждый день в городе Вашингтоне.
Дедушка сказал, что точно можно сказать только одно: индеец никогда не придет к власти. Что, скорее всего, верно.
Пока дедушка говорил, мой теленок лег на землю и умер. Он осел на бок, и все было кончено. Я стоял к дедушке лицом, держа в руках веревочку. Дедушка вытянул руку и указал мне за спину:
— Твой теленок умер.
Он так и не признал себя владельцем половины теленка.
Я опустился на колени и попытался приподнять теленку голову, помочь ему встать на ноги, но он повис у меня на руках. Дедушка покачал головой:
— Он умер, Маленькое Дерево. Когда кто-то умирает… Умер значит умер.
Теленок вправду умер. Я сел на корточки и посмотрел на него. Пожалуй, в моей жизни, сколько я себя помнил, наступил самый тяжелый момент. Не стало пятидесяти центов, и больше не будет красной с зеленым коробки конфет. А теперь нет и моего теленка, — который стоит в сто раз дороже, чем я за него заплатил.
***
В тот вечер мне было трудно есть, хотя я любил толченый горох и кукурузный хлеб.
За столом дедушка посмотрел на меня и сказал:
— Понимаешь, Маленькое Дерево, нет другого способа дать тебе учиться, кроме как разрешать делать все самому. Если бы я тебя остановил, когда ты покупал теленка, ты бы всегда думал, что надо было его купить. Если бы я сказал тебе его купить, ты обвинил бы меня в том, что теленок умер. Учиться можно только на опыте.
— Да, сэр, — сказал я.
— А теперь скажи, — заключила бабушка, — чему ты научился?
— Никогда не торговать с христианами!
Бабушка засмеялась. Я не видел в этом деле ничего смешного. Дедушка застыл, как будто в него ударила молния, но потом захохотал так, что даже поперхнулся кукурузным хлебом. Я догадался, что научился чему-то смешному, но так и не понял, отчего они так развеселились.
Встреча с "законом" - слишком длинная, чтобы цитировать, но закончилась полным крахом закона... Хуже, чем тонуть в море.
Цитата:
Когда я добрался до вершины горы, то дедушку не увидел. Я свистнул, и он ответил со склона по другую сторону, на полпути вниз. Я спустился к нему. На той стороне тропа была узкая, и ее затеняли деревья. Дедушка сказал, что практически вызвал мистера Чанка и мистера Слика из расселины. Он сказал, что они отвечают ему вполне регулярно и довольно скоро должны явиться сами.
Дедушка взял мешок с рыбой и подвесил на ветку дерева над самой тропой, в таком месте, где они не могли его просмотреть. Мы с дедушкой вернулись, пройдя по тропе немного вверх, и сели обедать в зарослях хурмы. Солнце было почти в зените.
Дедушка велел собакам улечься, и мы стали есть кукурузные лепешки и рыбу. Дедушка сказал, что некоторое время никак не мог добиться, чтобы мистер Чанк и мистер Слик поняли, откуда доносится его голос и в каком направлении им нужно двигаться, но в конце концов они стали приближаться. Тут мы их увидели.
Если бы я не знал их на вид так хорошо, я бы и не вспомнил, что когда-нибудь раньше их видел. Их рубашки были изорваны в клочья. Руки и лица у них были сплошь исцарапаны. Дедушка сказал, похоже на то, что они бегали по колючим зарослям. Дедушка сказал, что не может понять, отчего у них на лицах все эти большие красные волдыри. Я ничего не сказал — это было не мое дело, — но подумал, что это от того, что они лежали в зарослях ядовитого плюща. Мистер Чанк потерял туфлю. Они поднимались по тропе медленно, опустив головы.
Увидев мешок, подвешенный над тропой, они сняли его с ветки и сели. Они съели всю бабушкину рыбу, довольно регулярно поднимая спор о том, кому досталось больше. Мы ясно слышали их голоса.
Закончив с едой, они растянулись в тени у тропы. Я подумал, что сейчас дедушка сходит вниз и их приведет, но он этого не сделал. Мы просто сидели и смотрели. Через некоторое время дедушка сказал, что лучше всего будет дать им немного отдохнуть. Отдыхать им пришлось недолго.
Мистер Чанк подскочил. Он согнулся пополам, держась за живот. Он побежал в кусты у края тропы, стаскивая с себя штаны. Он сел на корточки и закричал:
— Ох! Проклятье! У меня все внутренности выворачиваются наизнанку!
Мистер Слик сделал то же самое. Он тоже кричал. Они стонали, завывали и катались по земле. Через некоторое время оба выползли из кустов и легли на тропу. Лежали они недолго, потому что вскоре снова подскочили и проделали то же самое. Они подняли такой шум, что собаки разволновались, и дедушке пришлось их успокаивать.
Я сказал дедушке, что мне кажется, что они сидят на корточках в зарослях ядовитого плюща. Дедушка сказал, что, похоже, так оно и есть. Еще я сказал дедушке, что они вытираются листьями ядовитого плюща. Дедушка сказал, что, вполне может быть, они так и делают. Один раз мистер Слик побежал с тропы в заросли ядовитого плюща, но не успел стащить штаны вовремя. После этого ему стали порядком досаждать жужжащие вокруг него мухи. Это продолжалось, можно сказать, практически около часа. После этого они легли навзничь на тропе, собираясь с силами. Дедушка сказал, вполне может быть, это они что-то не то съели.
Дедушка шагнул на тропу и окликнул их свистом. Оба они поднялись на четвереньки и посмотрели на нас с дедушкой. По крайней мере, я думаю, что они на нас смотрели, но глаза у них распухли до того, что почти не открывались. Оба они кричали.
— Постойте, да постойте же! — кричал мистер Чанк.
Мистер Слик завывал:
— Обождите, ради бога, обождите!
Они поднялись на ноги и стали карабкаться по тропе. Мы с дедушкой поднялись на вершину горы. Когда мы оглянулись, они ковыляли следом.
Дедушка сказал, что теперь мы вполне можем идти домой, потому что они и без нас смогут найти дорогу и скоро придут сами. Мы так и сделали.
К тому времени, как мы с дедушкой пришли домой, солнце уже клонилось к вечеру. Вместе с бабушкой мы сели на заднем крыльце и стали ждать, когда придут мистер Чанк и мистер Слик. Прошло два часа, и сумерки стали сгущаться, когда они добрались до нашей поляны. Мистер Чанк потерял вторую туфлю и, казалось, шел на цыпочках. Они обошли дом далеко стороной, описав для этого широкий полукруг, чему я удивился, потому что, как мне казалось, они хотели видеть дедушку. Надо полагать, они передумали. Я спросил дедушку, можно ли мне оставить себе доллар. Он сказал, что можно, так как я выполнил свою часть работы, и если они передумали, то не по моей вине. И это разумно.
Я проводил их, обойдя дом кругом. Они уже переходили ручей по бревну, и я помахал им рукой и закричал:
— До свиданья, мистер Чанк. До свиданья, мистер Слик. Спасибо за доллар, мистер Чанк.
Мистер Чанк обернулся и, как показалось, погрозил мне кулаком. При этом он свалился с бревна в ручей. Он схватился за мистера Слика и чуть не стащил его за собой, но мистер Слик удержал равновесие и переправился. Мистер Слик напомнил мистеру Чанку, что он сукин сын, а мистер Чанк, выползая из ручья, сказал, что, когда он вернется в Чаттанугу — если они туда когда-нибудь доберутся, — то непременно прикончит мистера Слика. Впрочем, я не совсем понял, из-за чего они поссорились.
Они пошли по тропе дальше и скрылись в глубине ущелья. Бабушка хотела пустить за ними собак, но дедушка не согласился. Он сказал, надо полагать, у них больше нет никаких сил.
Дедушка сказал, что, как он понимает, всему виной имевшие место со стороны мистера Чанка и мистера Слика недоразумения относительно того, чтобы мы с дедушкой работали на них в винокурне. Что, как я понял, скорее всего, было верно.
Эта история отняла у нас с дедушкой добрых два дня времени. С другой стороны, я выиграл доллар. Я предупредил дедушку, что все еще готов поделить доллар пополам, потому что мы с ним, можно сказать, все равно что партнеры, но он не согласился и сказал, что я заработал этот доллар самостоятельно, без всякой связи с ремеслом. Дедушка сказал, что, учитывая все обстоятельства, это неплохая плата за работу. Что было верно.
Однако, вместо будки или "весёлой страны" мальчик оказывается в приюте:
Цитата:
Мы с дедушкой запасали дрова для печи и поленья для камина. Дедушка сказал, что мы все лето проскакали как кузнечики, — что было верно; а теперь, сказал дедушка, время поджимает, и нужно запастись теплом на зиму.
Мы перетаскивали стволы мертвых деревьев и тяжелые ветви со склона горы на нашу просеку. Дедушкин топор сверкал в вечернем солнце, и звенел, и будил эхо в ущелье. Я относил нарубленные дрова в кухонную корзину и ставил стоймя у стены каминные поленья.
Вот чем мы занимались, когда пришли политики. Они сказали, что они не политики, но они были политики. Мужчина и женщина.
Они отказались от предложенных кресел-качалок и сели на стулья с прямыми спинками. На мужчине был серый костюм, на женщине — серое платье. Платье совсем душило ее за шею, и я догадался, что как раз поэтому она выглядит так… как выглядит. Мужчина держал колени вместе, как женщина. Он положил на колени шляпу. Он нервничал, потому что все время вертел шляпу в руках. Женщина не нервничала.
Женщина сказала, что мне следовало бы уйти из комнаты, но дедушка сказал, что я во всем участвую наравне с ним и бабушкой, а стало быть, могу слышать все, что услышат они. Поэтому я остался, сел в свое маленькое кресло-качалку и стал раскачиваться.
Мужчина прочистил горло и сказал, что людей беспокоит мое образование и всякое в этом роде. Он сказал, что о таких вещах нужно заботиться. Дедушка сказал, что мы заботимся, и рассказал, что говорил мистер Вайн.
Женщина спросила, кто такой мистер Вайн, и дедушка рассказал ей о мистере Вайне практически все — хотя не упомянул о том, что мистер Вайн всегда все забывает. Женщина наморщила нос и одернула юбки, будто ей казалось, что мистер Вайн сидит где-то неподалеку и нацеливается забраться ей под платье.
Я сразу понял, что она ни капли не взяла мистера Вайна в расчет. Как, впрочем, и всех нас.
Она дала дедушке бумагу, которую он передал бабушке.
Бабушка зажгла лампу и села за кухонный стол, чтобы прочитать бумагу. Она начала читать вслух, но остановилась и оставшуюся часть прочитала про себя. Дочитав до конца, она встала, перегнулась через стол — и задула лампу.
Политики знали, что это значит. Я тоже знал. Они встали и вышли за дверь, спотыкаясь в потемках. Они не попрощались.
Когда они ушли, мы долго ждали в темноте. Потом бабушка залегла лампу, и мы сели за кухонный стол. Мне было не видно, что написано в бумаге, потому что моя голова едва возвышалась над краем стола, но я слушал.
В бумаге говорилось, что какие-то люди подали в суд иск. В ней говорилось, что со мной обходятся несправедливо. В бумаге говорилось, что бабушка и дедушка не имеют права удерживать меня при себе; что они старые и у них нет образования. Там говорилось, что бабушка индеанка, а дедушка наполовину индеец. У дедушки, говорилось там, плохая репутация.
В бумаге говорилось, что бабушка и дедушка ведут себя эгоистично, и такое их поведение непрерывно ломает всю мою будущую жизнь. А эгоизм их в том, говорилось в бумаге, что они хотят только иметь утешение в старости и ради этого, более или менее, пользуются мной.
В бумаге кое-что было и про меня, но бабушка не стала читать этого вслух. Еще там говорилось, что дедушке и бабушке предоставляется столько-то дней, в течение которых они могут явиться в суд и дать ответ. Там говорилось, в противном случае я буду помещен в приют для сирот.
Дедушка был потрясен. Он снял шляпу и положил ее на стол, и его рука дрожала. Он стал поглаживать шляпу, потом долго сидел, глядя на шляпу и поглаживая ее.
Я подошел к камину, сел в свое кресло и стал раскачиваться. Я сказал бабушке и дедушке, что, скорее всего, смогу ускорить изучение словаря практически до десяти слов в неделю. Я им сказав, что, вполне может быть, смогу ускорить его даже больше — может быть, до ста слов. Я учился читать, и я им сказал, что сразу понял, что в плане чтения мне придется удвоить усилия. Я напомнил им, что сказал мистер Вайн о том, как я считаю; что — хотя политики не берут мистера Вайна в расчет, — все-таки показывает, что я продвигаюсь вперед.
Я не мог перестать говорить. Я пытался остановиться, но не мог. Я раскачивался сильнее и сильнее, говорил быстрее и быстрее.
Я сказал дедушке, что мою будущую непрерывную жизнь никто ни капли не ломает; и что, по-моему, я практически во всем получаю преимущества перед другими детьми. Дедушка мне не отвечал. Бабушка молча смотрела на бумагу, которую держала в руках.
Я понял, что они считают себя такими, как говорит бумага. Я сказал, что это неправда. Я сказал, все как раз наоборот: это они меня утешили, а я был для них, скорее всего, самым худшим, что на них свалилось и о чем им пришлось заботиться. Я сказал дедушке, что, скорее всего, это я им с бабушкой здорово в тягость, а они ни капли не в тягость мне. Я им сказал, что готов сказать все это закону. Но они не заговорили.
Я сказал, что продвигаюсь вперед еще и в другом плане, потому что изучаю ремесло и все такое прочее. Я сказал дедушке, что совершенно уверен, что ни один ребенок моего возраста не изучает ремесла.
Тут дедушка в первый раз посмотрел на меня. Глаза у него были тусклые. Он сказал, что, может быть, учитывая нынешний закон, нам лучше не упоминать о ремесле.
Я подошел к столу и сел дедушке на колени. Я сказал ему и бабушке, что не послушаюсь закона. Я сказал, что уйду далеко в горы и буду жить с Джоном Ивой до тех пор, пока закон не забудет обо всей истории. Я спросил бабушку, что такое приют для сирот.
Бабушка посмотрела на меня через стол. Ее глаза тоже выглядели не так, как надо. Бабушка сказала, что приют для сирот — это место, где содержат детей, у которых нет папы и мамы. Она сказала, там много детей. Она сказала, если я уйду в горы и буду жить с Джоном Ивой, закон придет меня разыскивать.
Я сразу понял, что закон может найти нашу винокурню, если займется розысками. Я больше не упоминал о Джоне Иве.
Как он оттуда освободился - другая история.
Такая странная и непонятная ассоциация.