Серебряные нити

психологический и психоаналитический форум
Прямой эфир. Youtube
Чат переехал на ютуб

Текущее время: 28 мар 2024, 18:09

Часовой пояс: UTC + 3 часа


Правила форума


Уважаемые форумчане, просим для каждого занятия заводить отдельную тему...



Начать новую тему Ответить на тему  [ Сообщений: 49 ]  Пред.  1, 2, 3, 4  След.
Автор Сообщение
Непрочитанное сообщениеДобавлено: 06 ноя 2014, 22:50 
Не в сети

Зарегистрирован: 06 ноя 2014, 18:10
Сообщения: 2728
Откуда: Новосибирск
глава восьмая(да,я уже...спасибо за тему-я эту книгу люблю,6 раз читала)...
Цитата:
Бернард оглянулся.На террасу вышел молодой человек в одежде индейца,но косы его были цвета соломы,глаза голубые и бронзовая загорелая кожа была кожей белого.''День добрый и привет вам,-сказал незнакомец на правильном,но необычном английском языке.-Вы оттуда,из Заоградного мира?''
.Вот здесь и начинается самое интересное и самое грустное.Дикарь вырос в пуэбло,но воспитывал себя фактически сам-мать (пишу это слово полностью),в силу условий,в которых выросла сама,почти ничего могла сделать,а то немногое,что всё-таки сумела,постигала на ходу.Он самодостаточен и честен с самим собой-а потому и с другими.Ему попалась-чудом-хорошая книга (всего одна;в моей жизни их было около 2000,всяких-а у него одна,но какая...я завидовала ему).Он получил знания,благодаря которым поднялся...и ещё больше отдалился от племени; на высоком уровне развития всегда холодно и сыро,чем выше,тем холоднее...Бернард не понял в Дикаре ничего-но восхищён.
Цитата:
Немыслимо понять,если вы не поможете,не объясните-.''Что объяснить?''-''Вот это,-он указал на пуэбло.-И это,-кивнул на хибару.-Всю вашу жизнь.''
...А Дикарь-не может понять,почему Бернард одинок в Заоградном мире-ведь мать говорила ему,что там все счастливы...всё дело в том,что
Цитата:
раскупориваешься не так
.ощущение непохожести сближает... Ленайна в это время говорит с Линдой,матерью Дикаря;Линда пьяна;в пуэбло пьют не меньше,чем в Заоградном мире,только не так изящно и тонко...к тому же,именно через пьянки она находит общий язык с некоторыми из пуэбло-она не умеет быть одна
Цитата:
каждый принадлежит всем.
.Понятный ей способ общения-секс без обязательств-достигается в пьянках...


Вернуться к началу
 Профиль  
Ответить с цитатой  
Непрочитанное сообщениеДобавлено: 07 ноя 2014, 19:19 
Не в сети

Зарегистрирован: 06 ноя 2014, 18:10
Сообщения: 2728
Откуда: Новосибирск
Продолжение.Линда пьёт.Ей очень хочется укупориться в бутыль...бутыли-находятся,там,увы,не сома-так,пейотль,мескаль...голова болит,пробуждение мучительно,очень стыдно...но лучше,чем ничего.По сути,она попала "на чужой район",где другие понятия о жизни.Всё,что в них узнаваемо-выпить для разрядки.Линду так до конца и не приняли,только те,с кем вместе пили.Она проводит время в тоске по своей прежней жизни.Сын растёт.Ему интересно всё-здоровое детское любопытство.А мать почти ничего не отвечает-"я бета,я в эмбрионарии работала...".Вот так и бывает-заняты чем угодно,а ответить ребёнку не умеем и/или не знаем,детские вопросы застают нас врасплох...Как бы ни был самодостаточен человек,подчас хочется в люди.И Джон тоже хочет-в тот самый мир,где выросла его мать.Он знает только то,что она сама рассказывала-сравнивать не с чем и нечем.Он доверяет ей.К тому же,там "все счастливы".И когда на экскурсию приезжают люди "оттуда",он испытывает радость узнавания.И туда,к ним,хочется ещё больше-и самому,и особенно,чтобы Линда снова стала счастливой.Дети часто остаются верны своим родителям,даже когда те ими не занимаются-или почти не занимаются;Линда сделала всё,что могла...Джону попалась очень хорошая книга.Он находил ответы в ней.А мы подчас и такого утешения не находим-воспитание и/или школа (которые то и дело перекладывают ответственность за воспитание друг на друга) отбивают желание что-либо читать...


Вернуться к началу
 Профиль  
Ответить с цитатой  
Непрочитанное сообщениеДобавлено: 07 ноя 2014, 19:59 
Не в сети
народный корреспондент
народный корреспондент
Аватара пользователя

Зарегистрирован: 26 фев 2010, 20:07
Сообщения: 3756
Откуда: Ульяновск
Глава седьмая

"Барабаны Ленайне понравились. Она закрыла глаза, и рокочущие барабанные раскаты заполнили ее сознание, заполонили, и вот уже остался в мире один этот густой рокот. Он успокоительно напоминал синтетическую музыку на сходках единения и празднования Дня Форда. «Пей гу-ляй-гу», — мурлыкнула Ленайна. Ритм в точности такой же.

Из толпы выступил юноша лет восемнадцати в одной лишь набедренной белой повязке и встал перед стариком, сложив руки на груди, склонив голову. Старик перекрестил его. Медленно юноша пошел вокруг кучи змей, спутанно шевелящейся. Совершил один круг, начал другой, и в это время, отделясь от плясунов, рослый человек в маске койота направился к нему с ременной плетью в руке. Юноша продолжал идти, как бы не замечая человека-койота. Тот поднял плеть; долгий миг ожидания, резкое движенье, свист плети, хлесткий удар по телу. Юноша дернулся весь, но он не издал ни звука, он продолжал идти тем же неторопливым, мерным шагом. Койот хлестнул опять, опять; каждый удар толпа встречала коротким общим вздохом и глухим стоном. Юноша продолжал идти. Два, три, четыре раза обошел он круг. Кровь струилась по телу. Пятый, шестой раз обошел. Ленайна вдруг закрыла лицо руками, зарыдала.
— Пусть прекратят, пусть прекратят, — взмолилась она".


Бернард и Ленайна приехали в индийскую резервацию.
Резервация – это вообще такая странная территория. Это земля, оставленная цивилизацией коренному населению для их самобытного проживания.
Однако чаще всего это не проживание – это доживание. Иногда декоративно-лубочное для туристов, иногда очень бедное, законсервированное во времени самобытие народа, обреченное на стагнацию и медленное вымирание. Придавленная цивилизацией и отгороженная от нее границами, самобытность коренного народа утрачивает свою творческую активность и лишь с трудом воспроизводит ранее наработанную культуру.

Что скрывает в себе резервация дивного мира О. Хаксли?
Там, за оградой под высоким напряжением, оставлены естественные процессы человеческого бытия: рождение, болезни, дряхление, смерть. Объявленные дикостью, вытесненные за границы сознания, они вызывают брезгливость, отвращение, стыд.
Индийская резервация дивного мира – это, прежде всего, те отношения и переживания, которые цивилизованное Мировое Государство хочет вытеснить за границу сознания всех его граждан. Не осознать и пережить, а вытеснить и забыть. Получается стерильное, дистиллированное сознание, не способное к творческим созидающим актам.

Только здесь и только сейчас в романе упоминается кровь. До этого вместо крови использовался кровезаменитель. Течет ли настоящая кровь в жилах жителей дивного мира? Ведь в эмбрионарии при конвейерном производстве эмбрионов используется кровезаменитель.

Кровь – это место, где по древним поверьям живет душа. Кровь – это символ жизненной энергии и символ страсти. Кровь – это нить родства.
Кровь – это то, что мешает одинаковости. Из дивного мира она убрана. Заменена каким-то нейтральным кровезаменителем, позволяющим формировать стабильную общность. Но оказывается убрать ее до конца все равно нельзя. Она остается в резервации. Т.е. все, что обозначено символом крови, все, что она олицетворяет, вытеснено за границы ясного сознания. Вытеснено недалеко. Где-то совсем совсем рядом с железным высоковольтным занавесом норм, предписаний, запретов, живут полупридушенные химическими бомбами, но все еще дикие и свободные страсти и узы родственной близости.
Только там и остается еще поэзия. Но не как творчество, а только как переживание через нее подлинного бытия своей души.

Обряд, на котором присутствуют, Бернард и Ленайна, похож на обряд единения в их дивном мире. “Ритм в точности такой же”. И наверное это не случайно. Что-то одинаковое они символизируют и для жителей дивного мира, и для индейцев резервации.
Почувствовать себя часть единого огромного организма: искусственного (Мирового Государства) или естественного (Природы), чтобы успокоиться, обрести уверенность, почувствовать важность своего места в этом организме, – вот цель обоих этих обрядов. Однако и там, и там оказались члены общества, не сумевшие объединиться со своей группой. Они должны были встретиться и они встретились. Бернард, пытающийся пережить свою вытесненную в бессознательное страстность, и Джон-Дикарь, пытающийся эту страстность возвеличить.
Они друг другу нужны, но это оказалось ненадолго. Рациональное и иррациональное, встретившись, так и не смогли друг друга понять.


Вернуться к началу
 Профиль  
Ответить с цитатой  
Непрочитанное сообщениеДобавлено: 09 ноя 2014, 12:59 
Не в сети

Зарегистрирован: 06 ноя 2014, 18:10
Сообщения: 2728
Откуда: Новосибирск
глава девятая.
Цитата:
...Сели в машину,взлетели.В десять тридцать четыре они приземлились на крыше сантафейского почтамта;в десять тридцать семь Бернарда соединили с канцелярией Главноуправителя на Уайтхолле,в десять тридцать девять он уже излагал своё дело четвёртому личному секретарю Его Фордейшества;в десять сорок четыре повторял то же самое первому секретарю,а в десять сорок семь с половиной в его ушах раздавался звучный бас самого Мустафы Монда...
.Бюрократия (а в "Дивном новом мире"они ещё оперативненько работают...)-это самый настоящий конвейер,в чистом виде та самая машина,на обслуживание которой нужно много людей,это если её остановить,свести к минимуму функции и обязанности,многие останутся без работы,и...Мустафа Монд всё сам сказал.У него самого четыре секретаря,хотя,возможно,хватило бы и двух,остальные двое "дают справку о том,что есть справка".
Цитата:
-Я взял на себя смелость предположить,-запинаясь,докладывал Бернард,-что Вы,Ваше Фордейшество,сочтёте случай этот представляющим достаточный научный интерес...-Да,случай,я считаю,представляет достаточный научный интерес,-отозвался бас.-Возьмите с собой в Лондон обоих индивидуумов.
...Мне вспоминаются "Хризалиды" (название вспомнилось,а кто автор-увы,нет),там тоже было и сытое время,и стандарты развития;было,в общем,нечего делать-только искать тех,у кого отклонения...Здесь-сытые люди никого специально не ищут,так,желают понаблюдать "а что у них там такое?".И это всё,что остаётся,когда жизнь уже давно благоустроена.Больше заняться нечем и,в общем,незачем....


Вернуться к началу
 Профиль  
Ответить с цитатой  
Непрочитанное сообщениеДобавлено: 10 ноя 2014, 12:58 
Не в сети

Зарегистрирован: 06 ноя 2014, 18:10
Сообщения: 2728
Откуда: Новосибирск
Цитата:
-Рад вас видеть,мистер Маркс,рад вас видеть...Мы только что получили специальное разрешение...-Знаю,-не дал ему кончить Бернард.-Я разговаривал сейчас по телефону с Его Фордейшеством.-Небрежно-скучающий тон Бернарда давал понять,что разговоры с Главноуправителем-вещь для Бернарда самая привычная и будничная.Он опустился в кресло.-Будьте добры совершить все формальности.Поскорей,будьте добры,-повторил он с нажимом.Он упивался своей новой ролью...
.О да! Как же этим не упиваться-сам Главноуправитель...самооценка резко поднимается."Будет это-будет всё".Он станет популярен,девушки сами посыплются...и Директор ничего ему не сделает.Несмотря на свои размышления о жизни,Бернард только этого и хочет.Он всё-таки ведёт себя после работы "прилично"-как ребёнок.Ребёнок,которого заметили и похвалили.
Цитата:
Дверь заперта.Уехали! Улетели! Такой беды с ним ещё не случалось.Сама приглашала прийти,а теперь их нет.Он сел на ступеньки крыльца и заплакал.Полчаса прошло,прежде чем он догадался заглянуть в окно...Он схватил с земли голыш.Зазвенело,падая,разбитое стекло.Мгновенье-и он уже в комнате...
Вандализм? Джон полюбил Ленайну,женщину из Заоградного мира.Ему интересна вся её жизнь,её вещи-в них тоже она...он трогает вещи,но саму Ленайну-не рискует,хотя,если бы он её разбудил,позволила бы ему всё-он ей понравился.Джон стоит и смотрит,вспоминает отрывки из книги,такие женщины-бывают...Может,дотронуться? Нет.Чувства Джона слишком возвышенны,чтобы так...Он серьёзно относится к Ленайне в частности и к любви в целом.


Вернуться к началу
 Профиль  
Ответить с цитатой  
Непрочитанное сообщениеДобавлено: 11 ноя 2014, 17:24 
Не в сети

Зарегистрирован: 06 ноя 2014, 18:10
Сообщения: 2728
Откуда: Новосибирск
Читаю главы десятую-одиннадцатую...Слишком хорошо всё это представила,почти увидела,почти ощутила...Самое подлое свойство моей натуры-сопереживание.Это мне показывают "цивилизацию".Это мне гадко от всех этих близнецов.Это мне не понятно,почему они не читают хороших книг (сама Шекспира не читала-пока;дело не в Шекспире в частности) и над чем в учебном фильме так смеются...Дикарь всегда был мне близок и понятен,всё то,с чем он уже сталкивается и ещё столкнётся (читала несколько раз,уже не перестану знать того,что знаю)-ужасает меня так же.Не столько потому,что вокруг найдётся нечто похожее ("найди 10 отличий на картинках"),сколько само по себе.Я переоценила свои силы в этой теме и ухожу.Прошу извинить меня за это.


Вернуться к началу
 Профиль  
Ответить с цитатой  
Непрочитанное сообщениеДобавлено: 16 ноя 2014, 00:30 
Не в сети
народный корреспондент
народный корреспондент
Аватара пользователя

Зарегистрирован: 26 фев 2010, 20:07
Сообщения: 3756
Откуда: Ульяновск
Глава восьмая

— Всегда, всегда один и одинок.
Эти слова Джона щемящим эхом отозвались в сердце Бернарда. Один и одинок…
— Я тоже одинок, — вырвалось у него. — Страшно одинок.
— Неужели? — удивился Джон. — Я думал, в Том мире… Линда же говорит, что там никто и никогда не одинок.
Бернард смущенно покраснел.
— Видите ли, — пробормотал он, глядя в сторону, — я, должно быть, не совсем такой, как большинство. Если раскупориваешься не таким…
— Да, в этом все дело, — кивнул Джон. — Если ты не такой, как другие, то обречен на одиночество. Относиться к тебе будут подло. Мне ведь нет ни к чему доступа. Когда мальчиков посылали провести ночь на горах — ну, чтобы увидеть там во сне тайного твоего покровителя, твое священное животное, — то меня не пустили с ними; не хотят приобщать меня к тайнам. Но я сам все равно приобщился. Пять суток ничего не ел, а затем ночью один поднялся на те вон горы. — Он указал рукой.


История Дикаря – это сюжет про гадкого утенка. Джон – птенец, случайно выпавший из своего мира в мир чужой и только благодаря этому оставшийся в живых. Ведь в дивном мире его бы не было. В том мире дети не рождаются, они раскупориваются из бутылей.
Рожденный в резервации, он остается чужим для его жителей не только потому, что не похож на них, но и потому, что его мать чужая в этом племени. К обычаям племени Линда приспособиться так и не смогла. А ее собственные обычаи оказались жестко привязаны к внешнему миру ее прежней жизни. Без привычных благ цивилизации она опустилась. Она маргинал для обоих миров.
Вся культура дивного мира внешняя, экстернальная. Она воспроизводится только системой, самим Мировым Государством. Вне системы она способна порождать только сентиментальные утопии, утопию о Заоградном мире, где все счастливы.

Джон растет в индейской резервации, воспитывается на мифах племени. Хочет найти свое место в этом мире. Хочет заслужить доверие и уважение членов племени. Но его не принимают. К самому главному и самому важному его не допускают. Он изгой. Он одинок. И это одиночество заставляет его искать внутри себя что-то такое, что позволило бы ему обрести уверенность. Он умеет читать, а никто этого не умеет. Он простоял на солнцепеке, раскинув руки, как Иисус на кресте. Никто такого не делал. Он сам, один, приобщался к тайнам племени. Он повторил ритуал и видел во сне своего тайного покровителя, свое священное животное. Джон находит внутреннюю точку опоры.

Но одиночество томит. Душа ищет выхода. Изгнанный из своего мира неугодник Данте пишет в изгнании Божественную Комедию. Посаженный в тюрьму, обреченный на 27 лет одиночества, Томазо Кампанелла пишет в застенках Город Солнца. Джон мечтает принести себя в жертву ради блага племени. Но он чужак и ему это не позволено. Ему позволено только изготавливать глиняные горшки.
Что делать? Как быть? Остается искать свою стаю. Бернард со своим предложением подвернулся вовремя.

Хорошо там, где нас нет. Пословица старая, всем известная и по-прежнему актуальная. Если твои амбиции не укладываются в прозаичное дело гончара, остается мечта о дивном Заоградном мире. Этот мир всегда утопичен. Он полная противоположность той реальности, которая рядом. И попасть в него можно только случайно, словно вытянув счастливый билет. Так случайно попадает в Город Солнца путешественник. Так случайно предприимчивый Бернард предлагает простодушному Дикарю полет в Лондон. Так манят огни больших городов, подрастающее поколение.

Гадкий утенок однажды встретил свою стаю, просто рванувшись навстречу прекрасным птицам. Так и кажется, что прилетев туда, куда тянет тебя душа, ты непременно встретишь тех, чьи образы рисует твоя фантазия. И только Данте знает, что путь в Рай единения лежит через страдания разобщенных кругов Ада и через плутания по слабо связанным между собой уступам Чистилища. Все остальное иллюзии. Эти иллюзии не хуже любой сомы погружают душу в прекрасный сон. И чем он ярче и желаннее, тем ужасней просыпание.


Вернуться к началу
 Профиль  
Ответить с цитатой  
Непрочитанное сообщениеДобавлено: 22 ноя 2014, 00:16 
Не в сети
народный корреспондент
народный корреспондент
Аватара пользователя

Зарегистрирован: 26 фев 2010, 20:07
Сообщения: 3756
Откуда: Ульяновск
Глава девятая

“А Бернард лежал, бессонно глядя в темноту и думая. Было уже за полночь, когда он уснул. Далеко за полночь; но бессонница дала плоды — он выработал план действий”.

Чувство одиночества либо замыкается в гордой обиде на весь мир за свою непризнанность или в сентиментальной жалости к себе, либо собирает внутренние силы для выхода из такого состояния.

В экстернальном мире, в мире объектов, значимость личности возрастает, если она становится обладателем наиболее уникальных объектов. Именно таким уникальным объектом становится Дикарь для дивного мира. Бернард это понимает и спешит воспользоваться случаем. Дикарь ему интересен только в одном качестве, как некая диковинная вещь, благодаря которой поднимется его значимость и авторитет.
При этом Бернард ведь понимает, что Дикарь обладает тем, что он сам мечтает испытать и пережить, сильной страстной натурой. Однако поинтересоваться аутентичными субъективными переживания, ему даже в голову не приходит, несмотря на то, что он психолог.

Цивилизация дивного мира изымает спонтанную аутентичность из психической жизни своих граждан. В результате все взаимодействия жителей этой антиутопии сводятся к простым схемам, внушенным им в детстве. Человека-субъекта нет, есть человек-объект, с которым возможны любые манипуляции и интриги.
Впрочем, никакое это не будущее, это вполне узнаваемое настоящее. Экономика, политика, культура направлена на среднестатистического гражданина, т.е. на некий мифический объект, которого нет в природе. А раз его нет, а любое государство оперирует только ими, то необходимо их создать. Необходимо всех убедить, что внешний человек, человек, взаимодействующий с миром и реагирующий на него, – это и есть единственный и подлинный человек, его настоящая норма. Все остальное иллюзия, фантазия, отклонения. Для этого достаточно из человека, как и из мира, изъять душу, сделать его биологическим объектом.

Культура дивного мира, как и современная потребительская культура, - это культура объективации. Внутренняя тайна изъята, остались лишь внешние задачи и проблемы. Что происходит при этом? Из человеческих взаимоотношений исчезает интерес к внутреннему миру друг друга. А раз нет интереса, то и самому человеку нет необходимости этот внутренний мир осваивать и развивать. Все, что невостребованно, со временем атрофируется. Так за ненадобностью атрофируется человеческое воображение, пространство поэзии, мечтаний, идей.
Смятение Бернарда, его желание прогулок вдвоем по Озерному краю, его возмущение при отношении других к Ленайне только как к телу (“к бараньей котлетке”) вдруг оборачивается тем же самым отношением к Джону,… не как к равному себе человеку, просто другому, а как к экзотической вещи, достойной демонстрации. Предавая другого, используя его в своих целях, человек предает самого себя. Этим предательством он закрывает путь в свою душу.

Почему такое случается? Почему Бернард предает нарождающуюся в его душе поэзию?
Еще раньше, еще до поездки Бернард, стремясь избавиться от внутреннего напряжения, в порыве откровенности говорит Гельмгольцу:
“— Если бы ты знал, что я перетерпел за последнее время, — сказал он почти со слезами. На него нахлынула, его затопила волна жалости к себе. — Если бы ты только знал!”
Жалость к себе, та самая своя рубашка, которая ближе к телу. Хочется, чтобы замечали, понимали, ценили именно тебя. И ты, застегивая рубашку на все пуговицы, так поступает заботливая жалость, перестаешь пускать в свою душу других. А без этого интереса к другим цветок поэзии засыхает. И внутри остается бесплодная каменная пустыня,… объективированная, способная вмещать только вещи и предметы.


Вернуться к началу
 Профиль  
Ответить с цитатой  
Непрочитанное сообщениеДобавлено: 28 ноя 2014, 22:58 
Не в сети
народный корреспондент
народный корреспондент
Аватара пользователя

Зарегистрирован: 26 фев 2010, 20:07
Сообщения: 3756
Откуда: Ульяновск
Глава десятая

“— Дамы и господа, — повторил он еще раз. — Простите, что прерываю ваш труд. Меня к тому вынуждает тягостный долг. Под угрозу поставлены безопасность и стабильность Общества. Да, поставлены под угрозу, дамы и господа. Этот человек, — указал он обвиняюще на Бернарда, — человек, стоящий перед вами, этот альфа-плюсовик, которому так много было дано и от которого, следовательно, так много ожидалось, этот ваш коллега грубо обманул доверие Общества. Своими еретическими взглядами на спорт и сому, своими скандальными нарушениями норм половой жизни, своим отказом следовать учению Господа нашего Форда и вести себя во внеслужебные часы «как дитя в бутыли», — Директор осенил себя знаком «Т», — он разоблачил себя, дамы и господа, как враг Общества, как разрушитель Порядка и Стабильности, как злоумышленник против самой Цивилизации. Поэтому я намерен снять его, отстранить с позором от занимаемой должности; я намерен немедленно осуществить его перевод в третьестепенный филиал, причем как можно более удаленный от крупных населенных центров, так будет в интересах Общества. В Исландии ему представится мало возможностей сбивать людей с пути своим фордохульственным примером.
Директор сделал паузу; скрестив руки на груди, повернулся величаво к Бернарду.
— Можете ли вы привести убедительный довод, который помешал бы мне исполнить вынесенный вам приговор?
— Да, могу! — не сказал, а крикнул Бернард”.


O tempora! O mores! (О времена! О нравы!)

Бернард нарушает моральные нормы общества дивного мира. У него еретические мысли, он не следует общепринятому учению Господа ихнего Форда, и тем самым становится потенциальным разрушителем порядка и стабильности, т.е. врагом Общества. Как следствие этого, ему грозит общественное порицание и изгнание.
Если нарушены морально-этические нормы, принятые в данном сообществе, то чаще всего именно таким образом общество регулирует свои внутриобщественные отношения. Диссидентов, оппозиционеров, нарушителей спокойствия в лучшем случае изгоняли, в худшем заключали под стражу, ну и самая крайняя и удобная мера – объявить сумасшедшими. Хотя… в логике этой крайней мере не откажешь. Ведь есть же нормы, и раз их нарушил, то ненормальный, псих.

Чтобы общественное порицание действовало, у человека должно быть сформировано чувство стыда. Чтобы изгнание и ссылка были действенным наказанием, должна быть заметная разница в комфорте и перспективах между центром и периферией. Все это в дивном мире сохранено в качестве активного регулирующего инструмента.

Выгнали со скандалом в третьесортный филиал, какой удар по самолюбию. Все это Бернард переживает еще до поездки в резервацию, узнав, что Директор им недоволен и готов убрать его из центрального инкубатория. Спасая свою репутацию от позора, себя от чувства стыда, свою комфортную жизнь от менее комфортной, он проворачивает несложную интрижку, чтобы убрать противника его же оружием. В ответ на обвинения Бернард предъявляет Директору Линду, его бывшую возлюбленную, и Джона, его сына. И это уже не голословные обвинения в нарушении моральных норм дивного общества, это прямое доказательство этих нарушений. Репутация Директора и его карьера разрушена, значимость Бернарда возросла. Его самолюбие спасено, а совесть молчит. Что чувствуют при этом Линда и Джон, его не интересует. Они чужие. С ними можно не считаться.

Культура стыда во главу угла ставит внешнего человека. Главный индикатор его самочувствия – самолюбие, которое всегда завязано на общество и зависит от его оценок. Стыд – это реакция на осуждающее мнение окружающих.
В культуре вины главный – внутренний человек, который руководствуется своей совестью, прислушивается к ней, следует ей. Возможно и совесть может быть сформирована внешними факторами. Однако как внутренний инструмент она все равно однажды сольется с внутренним нравственным законом и станет подлинным настройщиком человеческих дел и поступков.

Внешним человеком манипулировать несложно. Внутренним почти невозможно, особенно когда обостряется внутренний слух и внутреннее чувствование. Туда, в свою глубину, должен двигаться человек, обнаруживший свою индивидуальность, уникальность, непохожесть. Только как это сделать, если общество своим лозунгом провозглашает одинаковость? А впрочем… даже когда общество декларирует права человека, принимает в качестве моральных норм гуманистические идеалы, даже тогда становление личности очень непростая задача. Эта внутренняя работа требует значительных внутренних усилий, от которых человек легко отказывается в пользу конформизма. Быть как все – это очень удобно и незатратно.


Вернуться к началу
 Профиль  
Ответить с цитатой  
Непрочитанное сообщениеДобавлено: 01 дек 2014, 01:03 
Не в сети
Аватара пользователя

Зарегистрирован: 26 фев 2010, 09:48
Сообщения: 1071
Откуда: Москва
«Писатели-фантасты по-разному подходят к решению этой главной проблемы будущего… И наверное, первым толчком к написанию «Часа Быка» послужило желание поспорить, возразить некоторым авторам современных «антиутопий», романов-предупреждений. Это желание возникло у меня давно, в начале шестидесятых годов. Я обнаружил тенденцию в нашей научной фантастике (не говорю уже о зарубежной!) – рассматривать будущее в мрачных красках грядущих катастроф, неудач и неожиданностей, преимущественно неприятных.
Конечно, и о трудностях, о неудачах, даже о возможных катастрофах надо писать. Но при этом писатель обязан показать выход из грозных ловушек, которые будущее готовит для человечества. А у авторов «антиутопий» выхода-то никакого нет. Все или фатально, или подчинено прорвавшимся диким, животным инстинктам человека.»

Интервью с Ефремовым о "Час Быка"
Интересно, чем стоит считать это произведение, утопией или антиутопией? Я думаю не тем и не иным. На мой взгляд оно находится вне рамок этих определений, так как рамок определений этих понятий для такого произведения не хватает. Думаю понятия утопии и антиутопии относительно примитивны что бы в них можно было бы вместить реально существующее существовавшее или могущее существовать общество. Но грамотные произведения с таким жанром почитать может быть полезно.
В дивном мире(дальше если буду писать то для удобства сокращённо - ДМ) хаксли, многое очень похоже на описание коммунистического общества земли в романах ефремова час быка и туманность андромеды. Например что дети принадлежат всему обществу а не только родителям. Что действия каждого должны быть подчинены общественной стабильности и эффективно её поддерживали. Что те кто не вписывался в общественный порядок, ссылались в отдалённые места... Возможно, что Ефремов что то и взял из романов хаксли, так как они ему были интересны и какие то оказали сильное влияние.
В ДМ есть такие слова, что те кто внизу, более счастливы чем те кто наверху". Но подразумевается что счастливы все. В обоих обществах что в коммунистическом Ефремова, что в сейчас не могу сформулировать каком, Хаксли, люди вроде бы счастливы. Но если присмотреться, то счастье людей в мире хаксли, это как мне кажется счастье алкоголика или наркомана в состоянии воздействия веществ. Только в роли вещества здесь выступает отказ от работы по развитию собственной индивидуальности видимо. Как то так )
Если у Ефремова ограничение и контроль своих желаний ради общества способствует развитию индивидуальности, то у хаксли наоборот, потворствование своим желаниям ради блага общества сопособствует уменьшению, уничтожению чувства своей самости, осознанности. Увеличению механистичности своих чувств мыслей и поступков.
В мире хаксли люди больше напоминают биороботов, чем людей... Единственные Люди на мой взгляд в романе, это Дикарь, потом не помню как зовут выдающихся способностей друг Бернарда, и самый главный, директор что ли всего этого мира. У самого Бернарда вследствие его "дефективности" тоже иногда проблёскивавают черты человечности. Ведь бесчеловечность, это не только необоснованная и неконтролируемая жестокость и садизм, этого может и не быть, но так же не быть и любви, сострадания, жалости, как у людей в дивном мире. Даже наверно наличие жестокости и садизма делают более похожими на человека чем отсутствие вообще каких бы то ни было чувств кроме примитивных желаний... Так как жестокость может быть извращенным желанием любить.


Вернуться к началу
 Профиль  
Ответить с цитатой  
Непрочитанное сообщениеДобавлено: 05 дек 2014, 23:11 
Не в сети
народный корреспондент
народный корреспондент
Аватара пользователя

Зарегистрирован: 26 фев 2010, 20:07
Сообщения: 3756
Откуда: Ульяновск
Глава одиннадцатая

“Шли дни. Успех кружил Бернарду голову, как шипучий пьянящий напиток, и (подобно всякому хорошему опьяняющему средству) полностью примирил его с порядком вещей, прежде таким несправедливым. Теперь этот мир был хорош, поскольку признал Бернардову значимость. Но, умиротворенный, довольный своим успехом, Бернард однако не желал отречься от привилегии критиковать порядок вещей. Ибо критика усиливала в Бернарде чувство значимости, собственной весомости. К тому же критиковать есть что — в этом он убежден был искренно. (Столь же искренне ему хотелось и нравилось иметь успех, иметь девушек по желанию). Перед теми, кто теперь любезничал с ним ради доступа к Дикарю, Бернард щеголял язвительным инакомыслием. Его слушали учтиво. Но за спиной у него покачивали головами и пророчили: «Этот молодой человек плохо кончит». Пророчили тем увереннее, что сами намерены были в должное время позаботиться о плохом конце. «И не выйдет он вторично сухим из воды — не вечно ему козырять дикарями», — прибавляли они. Пока же этот козырь у Бернарда был, и с Бернардом держались любезно. И Бернард чувствовал себя монументальной личностью, колоссом — и в то же время ног под собой не чуял, был легче воздуха, парил в поднебесье”.

Успех пьянит.
Бернард, неохотно использующий сому, неожиданно находит ей замену. Примириться с действительностью и продолжать ее критиковать, не эта ли главная задача сомы, универсального наркотика, помогающего снимать внутренне напряжение, повышать собственную значимость, успокаивать раздутое самолюбие и оставаться при этом конформистом, которого вполне устраивает существующее положение вещей.

Критика ради собственной значимости всегда ущербна. У нее нет иной цели, кроме как высказаться. И высказывание это должно свидетельствовать либо о смелости критикующего, либо о его осведомленности. Сам предмет критики при этом критикующему не интересен. Весь пафос подобной критики основан на искреннем убеждении, что “критиковать есть что”. И этим искренность и азарт критики и ограничивается. Не хватает усилий и интереса, чтобы понять это самое “что”, глубоко вникнуть в суть критикуемого явления, чтобы говорить не из центра своего самолюбия, а из глубины прочувствованной боли.
Нет, Бернарду сейчас как раз не больно. Ему максимально комфортно и хорошо. Он умиротворен и доволен своим успехом, почему бы еще при этом и не покритиковать, воспользовавшись случаем. Ведь его успех действительно случай, а не его заслуга. Все высшекастовое общество стремилось увидеть этого восхитительного эксцентричного Дикаря, при котором Бернард оказался официальным опекуном и гидом.
Ты всего лишь связующее звено между вожделенным объектом и жаждущим субъектом, но как стремительно надувается при этом гордость, еще более стремительней перерастая в гордыню.

Как тут не вспомнить Райкина.

Дефицит
Дефицит

(Для А. Райкина)
Послушай меня, дорогой! Что я тебе скажу. Все идет к тому, что всюду все будет, изобилие будет! Но хорошо ли это будет? Подожди, не торопись, ты молодой, горячий, кровь играет. Я сам был огонь, сейчас потух немного, хотя дым еще идет иногда... С изобилием не надо торопиться! Почему?..
Ты идешь по улице, встречаешь меня.
- Здравствуй, дорогой! Заходи ко мне вечером.
- Зачем?
- Заходи, увидишь.
Я прихожу к тебе, ты через завсклада, через директора магазина, через товароведа достал дефицит! Слушай, ни у кого нет - у тебя есть! Я попробовал - во рту тает! Вкус специфический! Я тебя уважаю.
На другой день я иду по улице, встречаю тебя.
- Здравствуй, дорогой! Заходи ко мне вечером.
- Зачем?
- Заходи - увидишь!
Ты приходишь ко мне, я через завсклада, через директора магазина, через товароведа, через заднее крыльцо достал дефицит! Слушай, ни у кого нет - у меня есть! Ты попробовал - речи лишился! Вкус специфический! Ты меня уважаешь. Я тебя уважаю. Мы с тобой уважаемые люди.
В театре просмотр, премьера идет. Кто в первом ряду сидит? Уважаемые люди сидят: завсклад сидит, директор магазина сидит, сзади товаровед сидит. Все городское начальство завсклада любит, завсклада ценит. За что? Завсклад на дефиците сидит! Дефицит - великий двигатель общественных специфических отношений.
Представь себе, исчез дефицит. Я пошел в магазин, ты пошел в магазин, мы его не любим - он тоже пошел в магазин.
- Туфли есть?
- Есть!
- Черные есть?
- Есть!
- Лакированные есть?
- Есть!
- Черный верх, белый низ есть?
- Есть!
- Белый верх, черный низ есть?
- Есть!
- Сорок второй, самый ходовой, есть?
- Есть.
- Слушай, никогда не было. Сейчас есть.
- Дамские лакированые, бордо с пряжкой, с пуговицей есть?
- Есть!
Ты купил, я купил, мы его не любим - он тоже купил. Все купили.
Все ходим скучные, бледные, зеваем. Завсклад идет - мы его не замечаем. Директор магазина - мы на него плюем! Товаровед обувного отдела - как простой инженер! Это хорошо? Это противно! Пусть будет изобилие, пусть будет все! Но пусть чего-то не хватает!
(М. Жванецкий)
Свернуть

“Дефицит – великий двигатель общественных специфических отношений” – сказал великий Жванецкий устами великого Райкина.
Обладание дефицитом – один из простейших способов самоутверждения. Когда его нет – все ходят скучные, бледные, зевают.

Хаксли тоже считает, что изобилие – это скучно. Чтобы развеять скуку, нужна экзотика и эксцентрика. В общем-то, именно они сейчас и становятся основой самоутверждения и самовыражения. Эксцентричность во всем: от одежды до поступков, от высказанных мыслей до записанных идей. Чем эксцентричнее и экзотичнее, тем любопытнее и забавнее. Спасает от скуки, но ненадолго. Дальше надо искать опять что-то новенькое. И предложение находится.

Из-за раздутой самоуверенности Бернард не замечает подлинных реальных отношений. Его используют, чтобы получить новое удовольствие, точно также как он использует Дикаря, чтобы самоутвердиться, как он использует разных женщин, чтобы получить сексуальное удовольствие. Бернард, мечтавший о страсти, удовлетворяется успехом.
“Бернард чувствовал себя монументальной личностью, колоссом — и в то же время ног под собой не чуял, был легче воздуха, парил в поднебесье”.
Монументальная личность, не чующая под собой ног, и есть колосс на глиняных ногах. Рано или поздно он рухнет. Успех закончится, а вместе с ним и опьянение. К трезвлению придется идти через похмельный синдром больного самолюбия. Но это у Бернарда случится еще не скоро.


Вернуться к началу
 Профиль  
Ответить с цитатой  
Непрочитанное сообщениеДобавлено: 08 дек 2014, 19:08 
Не в сети
народный корреспондент
народный корреспондент
Аватара пользователя

Зарегистрирован: 26 фев 2010, 20:07
Сообщения: 3756
Откуда: Ульяновск
Глава одиннадцатая (продолжение)

"Но для Ленайны мотылек не оттрепетал еще. Зажегся уже свет, и они с Джоном медленно подвигались в зрительской толпе к лифтам, а призрак мотылька все щекотал ей губы, чертил на коже сладостно-тревожные ознобные дорожки. Щеки Ленайны горели, глаза влажно сияли, грудь вздымалась. Она взяла Дикаря под руку, прижала его локоть к себе. Джон покосился на нее, бледный, страдая, вожделея и стыдясь своего желания. Он недостоин, недос… Глаза их встретились на миг. Какое обещание в ее взгляде! Какие царские сокровища любви! Джон поспешно отвел глаза, высвободил руку. Он бессознательно страшился, как бы Ленайна не сделалась такой, какой он уже не будет недостоин.
— По-моему, это вам вредно, — проговорил он, торопясь снять с нее и перенести на окружающее вину за всякие прошлые или будущие отступления Ленайны от совершенства.
— Что вредно, Джон?
— Смотреть такие мерзкие фильмы.
— Мерзкие? — искренно удивилась Ленайна. — А мне фильм показался прелестным.
— Гнусный фильм, — сказал Джон негодующе. — Позорный.
— Не понимаю вас, — покачала она головой. Почему Джон такой чудак? Почему он так упорно хочет все испортить?
В вертакси он избегал на нее смотреть. Связанный нерушимыми обетами, никогда не произнесенными, покорный законам, давно уже утратившим силу, он сидел отвернувшись и молча. Иногда — будто чья-то рука дергала тугую, готовую лопнуть струну — по телу его пробегала внезапная нервная дрожь".


Джон влюблен и как многие влюбленные всеми силами своей души и стремится к возлюбленной, и избегает ее. Он бессознательно боится обнаружить, что нет совершенной Ленайны. Нет богини, которой он недостоин, а есть просто женщина красивая, трогательная, с прочно усвоенной моралью дивного общества.
Личность ее была малозначительной, отмечает Хаксли. Мысли просты и стандартны, реакции типичны. И все-таки чувствовала она что-то большее, чем положено было чувствовать удачно раскупоренной бете. Она привязывается к Генри и не хочет, хотя бы в этот период иметь еще с кем-нибудь сексуальную связь. А ведь это нарушение общественных норм. Она соглашается лететь с Бернардом в резервацию, хотя он невзрачен и странен. Она хочет быть примерным членом общества и заглушает возникающую тревогу и разочарование привычной порцией сомы. Но неразрешенные общественной моралью чувства все возникают и возникают.
Ей не позволено чувствовать больше, чем разрешено нормами дивного общества. Но… кто знает… ведь такой странный выбор партнеров, Бернард, Дикарь,… возможно,… может быть Ленайна бессознательно ждала, что кто-то тот, кто стремится к глубоким переживаниям, поможет и ей разобраться с собой, понять себя подлинную, примириться с ней и не глушить ее сомой.
А пока Джон, такой чудак, почему-то “упорно хочет все испортить”. Действительно, почему?

Джон влюблен в собственный идеал. И Ленайна никогда им не была и не станет просто потому, что идеалы дивного мира и резервации прямопротивоположны. Понять и принять это Джон не готов. Он готов пока только запрещать. Линде вредна сома, Ленайне мерзкие фильмы.
Вредны? Конечно. Только вот, а что взамен? Взамен у Джона только собственные нерушимые обеты и верность законам, здесь, на территории Мирового Государства, не имеющим силы.

Линда – мать Джона. Он ее любит, все ей прощает и смиряется с тем, что не в силах изменить. А не в силах он изменить ее главного желания: бегства от мира. Выращенная в стерильных условиях и заброшенная в дикий мир, где по-прежнему важны, прежде всего, выживание рода и племени, чем отдельной индивидуальности, она сделала своей грезой, своей мечтой именно сому. Сому, которая избавляла от стрессов. А стрессом стала вся ее жизнь. Вернувшись в цивилизацию дивного мира, она ушла в бесконечный сомо-запой. Практически еще до смерти вычеркнула себя из жизни.
Но все это Джон ей прощает и продолжает любить. А вот увидеть в Ленайне такого же обусловленного цивилизацией дивного мира человека он не готов. Его страсть поднимает из глубин его души животный сексуальный инстинкт, который он не в силах побороть и которого он стыдится. Он стыдится своей природы и этот стыд не позволяет ему познать другого человека.

“Адам познал Еву, жену свою; и она зачала, и родила Каина, и сказала: приобрела я человека от Господа”. (Быт, 4:1)
Ева, доверчивая и любопытная, соблазненная Змием, сама становится опасной соблазнительницей. Она лишает Адама Рая. Она вынуждает Адама стать на путь познания. И это познание оплодотворяет ее саму и плоды эти от Господа.
Чувственное познание становится творческим актом. Ева становится праматерью человечества, давая воплотиться через себя не только земному, природному началу, но и началу небесному, духовному. Но для этого, как ни странно, надо было выманить Адама из Рая, где он все имел и где основным его делом было называние животных, т.е. именование мира.
Рядом с актом познания встала и ответственность. За узнанное, познанное мы в ответе. Отвечаем за него или о нем. И груз этот давит, потому что и в познание, и в ответ/ответственность всегда закрадываются ошибки. Хочется вернуться в чистое догреховное, доошибочное, допознавательное бытие. Хочется назад, в Рай.
И вот Дикарь в него попадает, но Рай оказывается всего лишь другим миром, дивным, диковинным. Островок Рая остается где-то там, “в фикции, которую он именует душой и упорно считает существующей реально и помимо вещественной среды”. Но и оттуда его пытается выманить сексуальное влечение к Ленайне.

Романтичная влюбленность, обожествляющая объект любви, – это наше последнее упорное цепляние за рай, отказ от путешествия в реальность, в мир полный соблазнов и страданий, которые нужно научиться проживать и переживать, чтобы понять, что есть он, подлинный Рай, да и есть ли?


Вернуться к началу
 Профиль  
Ответить с цитатой  
Непрочитанное сообщениеДобавлено: 05 янв 2015, 23:43 
Не в сети
народный корреспондент
народный корреспондент
Аватара пользователя

Зарегистрирован: 26 фев 2010, 20:07
Сообщения: 3756
Откуда: Ульяновск
Глава двенадцатая

Что-то я застряла на этой главе. Во всем разворачивающемся сюжете этой главы нет вообще ничего антиутопического, все реально, почти буднично.

Дикарь, несмотря на свое простодушие, понимает, что Бернард использует его для удовлетворения собственного тщеславия и отказывается в очередной раз выходить к его гостям. По закону подлости именно в этот день у Бернарда самые почетные гости и он лелеет в душе надежду на оглушительный успех, почти триумф. Но… все срывается.
Гости не просто недовольны, гости возмущены. Это возмущение срывает маски. Уже никто не заискивает перед Бернардом, не льстит ему. Все снова выказывают ему то самое пренебрежение, которое так никуда и не исчезло. Его просто скрывали.
Бернард подавлен. Сома не помогает. Злость и раздражение он срывает на друзьях, высмеивая их любовь к поэзии, разрушая хрупкую поэтическую красоту и гармонию.
Почти все так же происходит в нашей реальной обычной жизни.

Мы на кого-то рассчитываем, нас подводят. Мы кому-то доверяем, нас используют. Мы кому-то открываемся, над нами иронизируют. Иногда из зависти, из-за корысти, из ревности, из-за внутреннего раздражения, но иногда ведь и просто так,… из-за невнимательности, нетактичности, из-за совершенно другого склада души, из-за другой чувствительности, эмоциональности, ментальности.
Бернард самодоволен, тщеславен, эгоистичен. Однако даже счастливый дивный мир легко прокалывает и сдувает излишне раздутое самодовольство. Подрезает крылья тщеславию, бьет по самолюбию, возвращая с небес на землю.

“К Бернарду, подавленному и протрезвевшему, Дикарь неожиданно отнесся с сочувствием.
— Теперь ты снова похож на того, каким был в Мальнаисе, — сказал он, когда Бернард поведал ему о печальном финале вечера. — Помнишь наш первый разговор? На пустыре у нас. Ты теперь опять такой.
— Да, потому что я опять несчастен.
— По мне лучше уж несчастье, чем твое фальшивое, лживое счастье прошлых недель.
— Ты б уж молчал, — горько сказал Бернард. — Ведь сам же меня подкосил. Отказался сойти к гостям и всех их превратил в моих врагов.
Бернард сознавал, что слова его несправедливы до абсурда; он признавал в душе — и даже признал вслух — правоту Дикаря, возражавшего, что грош цена приятелям, которые, чуть что, превращаются во врагов и гонителей. Но сознавая и признавая все это, дорожа поддержкой, сочувствием друга и оставаясь искренне к нему привязанным, Бернард упрямо все же затаил на Дикаря обиду и обдумывал, как бы расквитаться с ним. На архипеснослова питать обиду бесполезно; отомстить Главному укупорщику или помощнику Предопределителя у Бернарда не было возможности. Дикарь же в качестве жертвы обладал тем огромным преимуществом, что был в пределах досягаемости. Одно из главных назначений друга — подвергаться (в смягченной и символической форме) тем карам, что мы хотели бы, да не можем обрушить на врагов”.


Действительно. Лучше несчастье, чем фальшивое ложное счастье.
Все понимает Бернард, со всем согласен. Но душа готовит мелкие символические пакости тем, кто рядом. А рядом всегда наши близкие, друзья, любимые. Больше всего именно им достается от нас и нам тоже от них достается немало. Мы несовершенны, мы слабы и в этом все проблемы наших взаимоотношений.
Учится переживать, учиться прощать, учиться сдерживать – в этом искусство любви и понимания.
Путь к счастью труден. Он идет через разочарования и страдания, через усилия понимания и преодоления, через признание своих недостатков и снисхождения к недостаткам других. Вне этих усилий счастье действительно фальшиво и лживо. Но нужна смелость признаться себе в этом. А этой смелостью в дивном мире не обладает даже Его Фордейшество Мустафа Монд.

«А жаль, — подумал он, ставя свою подпись. — Работа сделана мастерски. Но только позволь им начать рассуждать о назначении жизни — и Форд знает, до чего дорассуждаются. Подобными идеями легко сбить с толку тех высшекастовиков, чьи умы менее устойчивы, разрушить их веру в счастье как Высшее Благо и убедить в том, что жизненная цель находится где то дальше, где-то вне нынешней сферы людской деятельности; что назначение жизни состоит не в поддержании благоденствия, а в углублении, облагорожении человеческого сознания, в обогащении человеческого знания. И вполне возможно, — подумал Главноуправитель, — что такова и есть цель жизни. Но в нынешних условиях это не может быть допущено». Он снова взял перо и вторично подчеркнул слова «Публикации не подлежит», еще гуще и чернее; затем вздохнул. «Как бы интересно стало жить на свете, — подумал он, — если бы можно было отбросить заботу о счастье».

Если поддержание благоденствия становится целью, то поневоле ради этой цели приходится отбрасывать, как недопустимо еретические, все попытки рассуждать о назначении жизни. И вместе с этим подменять каким-нибудь универсальным наркотиком, сомой, задачи облагораживания человеческого сознания и обогащения человеческого знания.
Но ведь это же тоже факт нашей жизни. Главная цель именно благоденствие: материальное изобилие, экономическое процветание, финансовое благополучие, политическая стабильность. Личностное развитие в этом контексте мыслится как вытекающее из благоденствия, как следствие его.
А если все наоборот? Если приоритеты поставлены неправильно и прав Хаксли?
Всеобщее благоденствие возможно только для инфантильного общества. Зрелость и взросление будут первым делом обнаруживать фальшивость счастья для всех. Разрушенные иллюзии будут порождать страдания и неудовлетворенность. А те в свою очередь будут провоцировать на поиски, еретические поиски, собственного счастья, что непременно разрушит один из краеугольных камней дивного мира: ОДИНАКОВОСТЬ.
И вслед за этим сам собой разрушится второй краеугольный камень дивного мира: ОБЩНОСТЬ.

“Только Ленайна молчала. Она сидела в углу бледная, синие глаза ее туманились непривычной грустью, и эта грусть отгородила, обособила ее от окружающих. А шла она сюда, исполненная странным чувством буйной и тревожной радости. «Еще несколько минут, — говорила она себе, входя, — и я увижу его, заговорю с ним, скажу (она уже решилась ему открыться), что он мне нравится — больше всех, кого я знала в жизни. И тогда, быть может, он мне скажет…»
Скажет — что? Ее бросало в жар и краску.
«Почему он так непонятно вел себя после фильма? Так по-чудному. И все же я уверена, что на самом деле ему нравлюсь. Абсолютно уверена…»
И в этот-то момент вернулся Бернард со своей вестью — Дикарь не выйдет к гостям.
Ленайна испытала внезапно все то, что обычно испытывают сразу после приема препарата ЗБС (заменитель бурной страсти), — чувство ужасной пустоты, теснящую дыхание тоску, тошноту. Сердце словно перестало биться.
«Возможно, оттого не хочет выйти, что не нравлюсь я ему», — подумала она. И тотчас же возможность эта сделалась в ее сознании неопровержимым фактом, не нравится она ему. Не нравится…”


Если рушится одинаковость, то как понять другого?
Ленайна примеривает чувства Джона на себя. И так же как он все больше и больше загорается страстью. Но ведь ее же надо удовлетворить, обязательно, так все делают. А иначе,… иначе – не нравится она ему…
Разве не так запутываемся мы в своих проекциях и запутываем наши отношения с родными, близкими, любимыми?
Мысль, что все всё чувствуют одинаково или очень похоже, упрощает внутреннюю жизнь. Стоит лишь предположить, что это не так, как сомнения начнут подтачивать чувство уверенности и … путь к счастью окажется очень долгим и трудным.


Вернуться к началу
 Профиль  
Ответить с цитатой  
Непрочитанное сообщениеДобавлено: 11 янв 2015, 22:23 
Не в сети
народный корреспондент
народный корреспондент
Аватара пользователя

Зарегистрирован: 26 фев 2010, 20:07
Сообщения: 3756
Откуда: Ульяновск
Глава тринадцатая

— Ты вроде бы не рад мне, Джон, — сказала наконец Ленайна.
— Не рад? — В глазах Джона выразился упрек; он вдруг упал перед ней на колени, благоговейно поцеловал ей руку. — Не рад? О, если бы вы только знали, — прошептал он и, набравшись духу, взглянул ей в лицо. — О восхитительнейшая Ленайна, достойная самого дорогого, что в мире есть. — (Она улыбнулась, обдав его нежностью). — О, вы так совершенны (приоткрыв губы, она стала наклоняться к нему), так совершенны и так несравненны (ближе, ближе); чтобы создать вас, у земных созданий взято все лучшее (еще ближе). — Дикарь внезапно поднялся с колен — Вот почему, — сказал он, отворачивая лицо, — я хотел сперва совершить что-нибудь… Показать то есть, что достоин вас. То есть я всегда останусь недостоин. Но хоть показать, что не совсем уж… Свершить что-нибудь.
— А зачем это необходимо… — начала и не кончила Ленайна. В голосе ее прозвучала раздраженная нотка. Когда наклоняешься, тянешься губами ближе, ближе, а вдруг дуралей партнер вскакивает и ты как бы проваливаешься в пустоту, то поневоле возьмет досада, хотя в крови твоей и циркулирует полграмма сомы.
— В Мальпаисе, — путано бормотал Дикарь, — надо принести шкуру горного льва, кугуара. Когда сватаешься то есть. Или волчью.
— В Англии нет львов, — сказала Ленайна почти резко.
— Да если б и были, — неожиданно проговорил Дикарь с брезгливым возмущением, — то их бы с вертопланов, наверное, стреляли, газом бы травили. Не так бы я сражался со львом, Ленайна. — Расправив плечи, расхрабрившись, он повернулся к Ленайне и увидел на лице у нее досаду и непонимание. — Я что угодно совершу, — продолжал он в замешательстве, все больше путаясь. — Только прикажите. Среди забав бывают и такие, где нужен тяжкий труд. Но оттого они лишь слаще. Вот и я бы. Прикажи вы только, я полы бы мел.
— Но на это существуют пылесосы, — сказала недоуменно Ленайна. — Мести полы нет необходимости.
— Необходимости-то нет. Но низменная служба бывает благородно исполнима. Вот и я хотел бы исполнить благородно.
— Но раз у нас есть пылесосы…
— Не в том же дело.
— И есть эпсилон-полукретины, чтобы пылесосить, — продолжала Ленайна, — то зачем это тебе, ну зачем?
— Зачем? Но для вас, Ленайна. Чтобы показать вам, что я…
— И какое отношение имеют пылесосы ко львам?..
— Показать, как сильно…
— Или львы к нашей встрече?.. — Она раздражалась все больше.
— …как вы мне дороги, Ленайна, — выговорил он с мукой в голосе.
Волна радости затопила Ленайну, волна румянца залила ей щеки.
— Ты признаешься мне в любви, Джон?
— Но мне еще не полагалось признаваться, — вскричал Джон, чуть ли не ломая себе руки. — Прежде следовало… Слушайте, Ленайна, в Мальпаисе влюбленные вступают в брак.
— Во что вступают? — Ленайна опять уже начинала сердиться: что это он мелет?
— Навсегда. Дают клятву жить вместе навек.
— Что за бредовая мысль! — Ленайна не шутя была шокирована.
— «Пускай увянет внешняя краса, но обновлять в уме любимый облик быстрей, чем он ветшает».
— Что такое?
— И Шекспир ведь учит: «Не развяжи девичьего узла до совершения святых обрядов во всей торжественной их полноте…»
— Ради Форда, Джон, говори по-человечески. Я не понимаю ни слова. Сперва пылесосы, теперь узлы. Ты с ума меня хочешь свести. — Она рывком встала и, словно опасаясь, что и сам Джон ускользнет от нее, как ускользает смысл его слов, схватила Джона за руку. — Отвечай мне прямо — нравлюсь я тебе или не нравлюсь?
Пауза; чуть слышно он произнес:
— Я люблю вас сильней всего на свете.
— Тогда почему же молчал, не говорил! — воскликнула она. И так выведена была Ленайна из себя, что острые ноготки ее вонзились Джону в кожу. — Городишь чепуху об узлах, пылесосах и львах. Лишаешь меня радости все эти недели.
Она выпустила его руку, отбросила ее сердито от себя.


Ленайна и Джон говорят на одном языке, но не понимают друг друга, совсем не понимают. Львы, пылесосы, узлы… зачем все это?... недоумевает Ленайна. Нравится она ему или нет?... если нравится, то почему Джон тянет?... почему лишает ее радости?...
А Джон создает миф. Ему очень нужно, чтобы Ленайна ему помогла или как минимум не мешала. Ленайне миф не нужен. Она торопится. Жизнь коротка и надо удовлетворить все желания, все, которые возникают. И в этом почти непреодолимый барьер между Джоном и Ленайной.

В дивном мире нет души, нет вечности и нет поэзии, вернее поэтического языка, способного создать миф. Это по нему, по этому языку, тоскует Гельмгольц. Но законы дивного мира таковы, что миф в нем утратил свою глубину и свою высоту. Он утратил душу, место, где укореняется миф, и дух, направление, куда растет миф. От потрясающей поэзии остаются попсовые стихи и простенькие песни единения.

Нет Вечности – нет Тайны. И тогда миф не нужен. Нужны только технологии, ограничивающие внутреннюю бесконечность, приемлемыми для данного времени моральными нормами.
Но в технологиях всегда остается щель. Маленькая незаметная, почти не тревожащая, но все-таки она есть. А если еще особенности жизни ее чуть-чуть увеличат, то… возникает неуверенность, неудовлетворенность, дискомфорт.
Бернард не так раскупорился, Гельмгольц чуть более нужного талантлив, Ленайна излишне придирчива к внутренним чувствам. Но все они ходят вокруг и около. Они не могут заглянуть в эту щель, потому что все равно там ничего не увидят. В культуре дивного мира окончательно стерт язык Вечности, в нем остался только язык времени.
Все временно: партнеры, вещи, развлечения, жизнь… Самое ценное, что от тебя останется – это уловленный фильтрами крематория фосфор, органическое удобрение. И все. Поэтому бери от жизни всё, наслаждайся и развлекайся и не отыскивай в себе ничего такого, что связано с душой и с Вечностью, т.к. их все равно нет.

Что же такое есть миф, который пытается сотворить Джон?
Прекрасный образ Ленайны вызывает в душе Джона восхищение красотой и совершенством, любовную страсть и желание самому быть достойным этой красоты и этого чувства. Однако мир ветшает и Джон, родившийся и выросший в резервации, прекрасно это знает. Нужно постоянное обновление мира. Этому-то и служат мифы и сопровождающие их обряды и ритуалы. Они возвращают человека, племя в начало творения. Они восстанавливают истлевшую ткань бытия, психологического внутреннего бытия. Миф консервирует в Вечности, то состояние души, те чувства, тот порядок их обретения и проживания, который помогает жить, совершенствоваться, обращаться к внутреннему источнику.
Джон и пытается внутри себя построить такую систему образов, которые бы не только сейчас позволили ему прикоснуться к прекрасному и вечному, но и помогали восстанавливать это чувство, когда время будет разрушать вокруг него те предметные формы, которые его породили.

«Пускай увянет внешняя краса, но обновлять в уме любимый облик быстрей, чем он ветшает».
Не саму любимую обожествляет Джон. Он обожествляет то чувство, которое испытывает к Ленайне. В отличие от Ленайны Джон знает, что время разрушает не только внешность, время разрушает и внутренний образ. Родители из могущественных богов превращаются в простых, часто очень беспомощных, смертных. Но душа, прикоснувшаяся к чувству любви, вновь и вновь будет искать путей к нему, чтобы именно через любовь смотреть на то, что разрушило время, чтобы видеть не иллюзию, чтобы видеть правду жизни, правду времени, но при этом оставаться верным тому Вечному, к чему прикасаешься через экстаз Встречи.
Всё это Джон и пытается свернуть во внутренний миф, соединив чувство любви, чувство восхищения красотой с собственными усилиями, благородными усилиями. Если нет львов, можно с достоинством и благородством выполнить самую непрестижную работу, например подметать полы. Недаром одним из подвигов Геракла была уборка авгиев конюшен.
Мучается Джон, не знает, что сделать, как создать достойный своего чувства миф.

А что Ленайна?
Дивный мир не только изымает из оборота Вечность и ту поэзию, которая помогает к ней прикоснуться, он ведь еще воплощает иллюзию вечности в реальность. Вечная молодость, почти отсутствие болезней, изобилие, позволяющее менять вещи задолго до того, как они начнут ветшать. Людям дивного мира не знакомо увядание, тление, даже смерть они предпочитают не замечать. У них просто нет повода задуматься о вечном. Поэтому у них нет нужды в подобном языке.

Культ молодости и красоты – это уже не антиутопия, это реальность нашего мира. Набирает обороты пластическая хирургия, стремящаяся привести тело к модным стандартам. Всевозможные инъекции и различные косметические процедуры сохраняют молодость и отодвигают старение. Достижения современной медицины все более и более продлевают жизнь. Идеи дивного мира воплощаются в мире нашем.
Иллюзия вечности – возможно это и есть самый страшный наркотик. Зачем торопиться жить, творить, рожать в муках, испытывать подлинную страсть и связанные с этим страдания, если времени как бы уже нет? Ничто не напоминает о нем. Ничто в твоей собственной жизни не напоминает о приближающемся завершении её. Все как в юности: тело, жизненная сила, сексуальные желания. До самого конца: ешь, ней, веселись, совокупляйся. Умрешь, никто не заметит.

Ленайне не нужна страсть. Она тяготится ею, пытается избавиться, уйти снова в состояние тепленького равнодушия ко всему и ко всем. Она словно языческая нимфа, от скуки пытающаяся развлечься с простым смертным, чтобы затем быстро забыть его.
И в душе Джона вместо благоговения нарастают ужас и отвращение. Ленайна из светлой богини превращается в похотливую блудницу. И все из-за того, что то, что с таким трудом Джон удерживал, пытаясь запечатлеть в своей душе на всю свою жизнь, Ленайна стремится растратить в ближайшие несколько минут.
Вместо мифа о великой любви рождается миф о великой блуднице.


Вернуться к началу
 Профиль  
Ответить с цитатой  
Непрочитанное сообщениеДобавлено: 23 янв 2015, 18:56 
Не в сети
народный корреспондент
народный корреспондент
Аватара пользователя

Зарегистрирован: 26 фев 2010, 20:07
Сообщения: 3756
Откуда: Ульяновск
Глава четырнадцатая

Человека отличает от животного то, что он знает, что умрет, а зверь этого не знает. Не помню, кто это сказал, однако мысль эта, вклиниваясь в общее состояние счастья, будет ему непременно мешать. И значит, ее влияние должно быть сведено к минимуму.

Мысль о смерти заставляет задуматься о смысле собственной жизни. Но особенно беспомощными нас делает мысль о смерти наших родных и близких, наших друзей и любимых. Даже когда они рядом и ничего не предвещает потери, даже тогда от случайно залетевшей шальной мысли, что дорогой тебе человек может навсегда исчезнуть из твоей жизни, сжимается сердце. Поэтому дивный мир убирает родных и близких, друзей и любимых. Все взаимопользуются всеми, но недолго, непостоянно, чтобы не успеть привязаться. И тут возникает вопрос: чем зависимость отличается от привязанности?
Сейчас все боятся зависимости и не только алкогольной и наркотической, но и любовной, предпочитая даже любовные отношения строить, сохраняя свою свободу, избегая привязанностей. Только вот возможна ли любовь без привязанности?

Привязанность, привязь, связь… Невидимые ниточки соединяют нас с другими. И это не только и не всегда счастье. Это также и страдания, и несчастье. Больно близкому человеку и тебе больно. Уходит он недалеко и тебя вслед за ним тянет. А если далеко,… а если в Вечность? Нити привязанности непросто разорвать и выбросить. Даже ослабить удается не сразу. И тянут, и рвут они душу. И приходится учиться жить с этой болью, смиряться с ней. Счастье на фоне этой боли – всегда трудное счастье. Трудное и одинокое. Это счастье преодоления. Преодоление расстояний, преодоление времени, преодоление себя.
А вот зависимость отрицает боль и страдания. Она капризна и нетерпелива. Она избегает усилий. Она и вовлекает в свои сети этим: обещанной легкостью бытия, не обремененной ответственностью и неопределенностью.
Если коротко, то привязанность можно охарактеризовать внутренним девизом: могу, но не хочу. А зависимость: хочу, но не могу. Хотеть и мочь, желание и воля просто меняются приоритетами в этих похожих состояниях.
Дивный мир, делая акцент на желаниях, задвигает в дальний угол личности его волю. Счастливым не нужна воля, счастливым нужны смертонавыки – нечувствительность и к самой смерти, и к мысли о ней.

“В нерешимости сестра стояла, глядя то на коленопреклоненного (постыднейшая невоспитанность!), то на близнецов (бедняжки дети!), которые, прекратив игру, пялились с того конца палаты, таращились и глазами, и ноздрями на скандальное зрелище. Заговорить с ним? Попытаться его урезонить? Чтобы он вспомнил, где находится, осознал, какой роковой вред наносит бедным малюткам, как расстраивает все их здоровые смертонавыки этим своим отвратительным взрывом эмоций… Как будто смерть — что-то ужасное, как будто из-за какой-то одной человеческой особи нужно рыдать! У детей могут возникнуть самые пагубные представления о смерти, могут укорениться совершенно неверные, крайне антиобщественные рефлексы и реакции”.

Смертонавыки – это игры и вкусная еда для детей в палате для умирающих. Рядом со смертью и никакой боли и горя. Смотрите как весело. Все лежат себе тихонько укутанные наркотиком и смотрят телевизор. Рядом можно резвиться, есть, играть. Ты все равно ни одного из этих людей не знаешь и они тебя тоже. Им не с кем прощаться, им некого прощать. Даже Линда, ставшая матерью, родившая сына, на смертном одре вспоминает только Попе, источник сексуального удовольствия, и совсем не помнит о Джоне, который долгие годы требовал от нее сил на заботу о нем и ответственность за него.
Линда не вспоминает Джона. Длительный прием сомы сумел развязать слабые узы родительской привязанности, что сформировались в ней в резервации, и вернуть ей вожделенное инфантильное состояние: хочу и получаю, которое так старательно и надежно формирует дивный мир в своих гражданах.

Такие смертонавыки изымают внутреннюю тайну из человека. От человека остается только тело. Тело, которое должно получать удовольствие. Как только оно изнашивается и становится неспособным испытывать удовольствие, оно умирает. И тогда его сжигают и улавливают из него фосфор, чтобы использовать на удобрения.
И никто не задумывается: зачем этот круговорот фосфора? Только ли для того, чтобы соединившись на конвейере в бутыли с другими химическими элементами создать биологическую структуру, стремящуюся к удовольствиям?

“Все мысли о смерти нужны для жизни”. Лев Толстой
Memento mori – помни о смерти, предлагали древние, чтобы жизнь стала осмысленной. Удовольствия не могут быть смыслом жизни просто потому, что они временны и скоротечны. А в дивном мире стали. Стали, потому что смертонавыки выработали устойчивую простую мысль: смерть – это сома и телевизор.

В нашем новом мире этот девиз уже тоже давно не вспоминается. О смерти предпочитают вообще не вспоминать. Все это пока оборачивается только одним: страх смерти вытесняется в бессознательное и оттуда диктует свои условия. Но диктат этот все тот же: как можно больше удовольствий, новых и разных. Удовольствия в нашем мире становятся тем самым универсальным наркотиком, которые заглушают страх смерти и отрубают путь к тихому, но настойчивом желанию, стоящему за ним, желанию прикоснуться к истинам Вечности.


Вернуться к началу
 Профиль  
Ответить с цитатой  
Показать сообщения за:  Поле сортировки  
Начать новую тему Ответить на тему  [ Сообщений: 49 ]  Пред.  1, 2, 3, 4  След.

Часовой пояс: UTC + 3 часа


Кто сейчас на конференции

Сейчас этот форум просматривают: нет зарегистрированных пользователей и гости: 3


Вы не можете начинать темы
Вы не можете отвечать на сообщения
Вы не можете редактировать свои сообщения
Вы не можете удалять свои сообщения
Вы не можете добавлять вложения

Найти:
Перейти:  
POWERED_BY
Русская поддержка phpBB
[ Time : 0.103s | 18 Queries | GZIP : On ]