... Закончу писать свой конспект прошлого занятия о «первичном объекте», раз уж обещала его продолжить :)
… В связи с понятием «первичного объекта» можно вспомнить понятие «внутреннего объекта». Как я поняла, в данном случае под этим термином имелось в виду нечто человеческое в человеке… его совесть, его внутренний тормоз, его чувствование внутреннего запрета на возможность переступить черту, точку невозврата; это осознание своего достоинства в этом смысле. Например, изведенный голодом человек может терпеть свой голод и не кричать о нем во всеуслышание, не молить, не пускаться в каннибализм – не давать себе на это право. И тогда он фантазирует, как бы галлюционирует, что он сыт, что голода он не чувствует. И этим пытается спастись – но даже тогда, при этом, внутренне он все-таки надеется, что кто-то почувствует его страдания и накормит его. Мне так показалось, что в данном случае речь идет о надежде на Бога, или хотя бы на Ангела-Хранителя, который всегда рядом и всегда чувствует наши страдания, а не совсем на первичный объект, как объект, отделенный от целостной реальности.
Также важно не путать понятие «первичный объект» с понятием «волшебная палочка». «Волшебная палочка» – это исполнитель наших желаний. Исполнитель, не обязанный эти желания понимать и принимать (например, «волшебная палочка» как скатерть-самобранка). А «первичный объект» прежде всего обязан понимать наши желания и надежды.
Нам не избежать того, что мы смотрим на мир через призму своего «первичного объекта». Он может расширяться с годами, вместе с нашими чувствами и вместе с нашим опытом познания себя, он может вмещать в себя даже Бога. Это то, что мы любим. И в толпе прохожих мы чувствуем «своих», родных людей, - тех людей, которые видят наше сердце, нашу суть, нашу подлинность.
И, странное дело, человек так устроен, что собственный «первичный» объект в собственных глазах кажется ему уродливым (по Фрейду, это больше характерно для женщин); и потому он пытается скрыть его, прежде всего, от самого себя.
И тогда, иногда, человек не осознает, что его мечты об идеальной женщине или мужчине – это мечта не о реальном возлюбленном – а о себе самом, точнее, о своем первичном объекте, а от возлюбленного или возлюбленной, становящимися реальными, он ждет чего-то совершенно иного.
Первичный объект разрезает реальность, делая ее неокончательной. Он сам разрезается словами и испытывает боль. Он рождается в разрезе.
Существует такое устойчивое понятие, пришедшее к нам из древнегреческого мифа: «прокрустово ложе». Это метафора не-понимания, не-чувстования. Это, видимо, метафора рассудительного расчета. Это ситуация, когда мы пытаемся подогнать человека под свои мерки, под свои представления, когда мы формируем его под себя, когда пытаемся его окончательно определить.
На этой основе может возникнуть еще одна причина страха человека открыться другому таким, каков он есть: он может бояться не подойти к меркам (? претензиям, требованиям) другого, и поэтому пытается казаться лучше, чем есть, пытаясь соответствовать тем «рамкам», которые он считает приемлемыми для другого.
«Первичный объект» – это надежда на опору. Ведь опереться по-настоящему мы можем на что-то (кого-то), что нас чувствует и понимает.
Итак, для первичного объекта характерно 3 отличительных черты: 1. Он должен быть отделен от человека в целом. Он частичен. За него можно ухватиться. 2. Он должен обладать пустотой, в смысле наличия в себе отверстия, которое готово принять и наполниться другим. 3. Совпадение внутренних желаний должно быть взаимным. В частности, должно совпадать желание брать и желание отдавать.
Если вернутся к начальному этапу формирования первичного объекта –раннему детству: ребенок фантазирует и в фантазиях отделяет грудь от своей мамы в целом; с грудью связаны не только надежды на утоление голода и жажды, но и надежды на нежность, ласку, заботу, тепло, понимание, - и эти надежды первично чувственны. И мама при этом тоже должна хотеть отдать всю свою заботу и нежность ребенку, чувствуя, что они ему необходимы.
|