Памяти Людмилы Львовны Ивановой
Можно ли сказать о женской душе как некой исключительной субстанции этого мира? И отличается ли она от мужской? Особенно, в том случае, когда речь идёт о творчестве Марины Ивановны Цветаевой, считавшей себя вовсе не поэтессой, а "поэтом", не любившей отождествления своей лирики с "женской поэзией", "женскими стихами". Да и меня, честно говоря, коробит, когда говорят, что стихи Цветаевой - это "стихи для девочек". Как-то в этом много сопливо-мелодраматического, как-то уж слишком целевой становится аудитория автора и в этом мельчает главное - образ той самой Женщины, равнозначной тому самому Мужчине. Однако если взять за основу категорию андрогинности (сочетания мужского и женского в нас), то всё же как-то вдруг получится, что лирика Цветаевой - это лирика женской души, это стихи без тени маскулинности, это разливающаяся мягкость, томление и хаотичность поглощающего пространства, точнее, словесная мелодия, заполняющая пустоту. Впрочем, это женское начало в нашей душе и призвано заполнить пустоту - вопрос лишь в том, чем именно мы будем её заполнять или это лишь кажимость заполнения, лишь расширяющая границы этой пустоты. Но в случае с женским началом души Цветаевой - это заполнение пусть иногда и стихийным, но миропорождающим, созидательным началом: детскость как непосредственность взгляда и чистота, нежность как ласка и изящество гармонии, умение любить даже в отсутствии чувств, какая-то ранимая отзывчивость на прекрасность человека, его безусловное принятие. Мне бы не хотелось сейчас переходить к литературоведческому анализу лирики ПОЭТА, упоминать какие-то факты биографии, причём не всегда лестные для автора, да и задача так не стоит - всё дело в женской душе или в женской части души... Поэтому хочется оттолкнуться от другой биографии, более приятной к телу и душе - стихам! Ведь стихи - это и есть автобиография поэта, только не событийная, а чувственная. Помня так же о том, какие прекрасные творческие диалоги *** вела Цветаева с другими собратьями по перу, иногда любимыми как люди и мужчины, имею смелость и я вступить с ней в лиропрозаический диалог. Итак, начнём благословясь! ...Ты мне памятен будешь, как самая нежная нота в пробужденье души. Душа человека, как и тело, пребывает во сне. Но если сон человека мы можем увидеть и определить как состояние небодрствования, то с душой всё намного сложнее. Её сонливость не определишь на первый взгляд. Да и на второй может показаться, что человек вполне себе деятелен, активен, дышит полной грудью, даже счастлив, полноценен в своём нормозе. Однако ж живой жизнью это не назовёшь, ибо нет самого главного - того, что называется настоящим. По чему грустят, что приходит во снах телесных, что застыло в красивых словах, устремилось большими дорогами и тропами тесными, улеглось облаками на высоких горах. Не дающее человеку покоя ощущение собственной неполноты при тотальном комфорте души. Я могу купить себе шляпку, альбом для марок, туфельки и фирменный велосипед, я могу покрасить стены в собственной квартире в сиреневый цвет, я могу купить телевизор, который станет обоями, и будет отображать программу всех двух тысяч каналов существующих на свете, я могу купить маленький жучок-автомобиль и устремиться в нём по московским пробкам, но я не могу позволить себе самого главного - я не могу позволить себе любить, потому что это чувство уж как-то совсем не связано с комфортом. И дело даже не в том, что оно вовсе и не лишит меня материальных благ, оно лишит меня покоя, статичности, потребует каких-то движений, изменений, перевернёт мир с ног на голову, в котором жить трудно-счастливо, но в то же время так не комфортно, когда ты не спишь, но не спишь вовсе не от того, что деньги в стеклянную банку уже не вмещаются, а от того, что кому-то нехорошо, кому-то плохо, чья-то душа не на своём месте... Обвела мне глаза кольцом теневым - бессонница. Оплела мне глаза бессонница теневым венцом. И вот тут-то и появляется она бессонница - мучительное бодрствование души. Однако это отнюдь не застывание в невозможности отключиться от бренных дел, это переЖИВАНИЕ самой жизни. Это плач всё той же души о найденном или утраченном главном. В русском музыкально-поэтическом фольклоре был такой жанр страдание, его суть заключалась в том, что через песню, мелодию и слова человек выражал идею о тяжести бытия, его суровом обличье, ранящим острыми краями каждую душу. Однако в основе этих страданий всегда лежал примат духовного над физическим, примат любви. Куда же тут без своей тяжкой ноши, без креста. Иными словами, в этом страдании всегда возникало СО-страдание, СО-чувствие и СО-чувствоВАНИЕ. "Без любови прожить можно, почему-то не живут!" - причем не живут ни те, кто любит, ни те, кого должно любить... Людей жалко, особенно, всех. И как они такие хрупкие вмещаются в пространство зловещей реальности, иссушающей не только горло, но и жизнестойкость, перекрывая таким образом путь к источнику собственной жизни? Может ли жить человек, который не любим? Будет ли он сам человеком вне этой любви, в тисках холодного разума и даже не разума, а куцего умишка массовой культуры? Куда нам таким холодным, жалким, не обогретым? Что такое Я без существующего где-то рядом ТЫ? И не отразиться ли моё страдание (со-страдание), моё чувствование тебя светом в твоей душе, не породит ли новую личность МЫ? Тебе за отечество пострадать хочется, за судьбы великие ЭТОЙ страны, а мне не так важно парить в одиночестве, ведь найден мой смысл: все страдания -ТЫ! И пусть одиноко, и руки усталые, усталость амбиций твоих пронеся, бессонница - гостья моя запоздалая, сведёт все потери мои до нуля: ведь там где так больно живёт СО-страдание, где мир утопает в солёных слезах, есть область души моего мироздания, есть бесконечность в твоих мечтах. Вы мне сейчас — самый близкий, вы просто у меня больнее всего болите. Так или иначе, но сострадание, сочувствие, эмпатия, понимание невозможны без ощущения боли. Невозможно представить любовь без боли, порхающую в облаках лёгкости. Даже если взять за основу самый позитивный взгляд на это чувство, то можно сказать, что человек не любил, если он не испытывал боли. Нет, я совсем не про боль уязвлённого самолюбия говорю, хотя и она имеет тут место быть, ибо любовь как-то придавливает это САМО-, как-то топит его под собой, разливаясь своей силой, я про то, что если больно и другому, то больно бесконечно и тебе за него. И вот тут возникает близость: это общее СО-болезнование - СО-участие в боли делает, казалось бы, чужого человека родным. Если твоё сердце болело рядом с чьим-то, если твоё сердце болело за него, то уже не заштопать на нём рваную рану, не забыть, не стереть - через грудь, как копьё! Стать тем, что никому не мило, - о, стать как лёд! - Не зная ни того, что было, ни что придёт. Забыть, как сердце раскололось - и вновь срослось... Забвение, уход любви равносилен уходу жизни. Душа не живёт вне этого. Это застывшая глыба льда, распространяющая вокруг себя равнодушие и холод. Это и умирание времени: когда нет прекрасного остановленного мгновения, есть застывшая вечность Снежной Королевы, в которой нет любви, нет чувствования, поскольку хронотоп позволяет тебе никуда не торопиться. Собирая мелочи суровых будней, преодолевая пространства разных веток метрополитена, отслеживая скидки в магазине "Ашан-Джавшан", ты в общем-то уже никуда не спешишь, ибо цель - существование вне чувств. И этот день повторится снова, и завтра будет таким, как вчера, просто сегодня твоя основа - мелочи жизни унылого Я. И если всё ж - плеча, крыла, колена сжав - на погост дала себя увесть, - то лишь затем, чтобы смеясь над тленом, стихом восстать - иль розаном расцвесть! Смерть - как конечная станция жизни... нет ничего, а что останется от души, куда девалась её бесконечность на этой Земле? Конечно, то, что было вчера одной энергией, перерастёт в другую: власы красавицы - сегодняшняя трава, если верить древним. Однако же жизнь чувства не уйдёт - оно либо отразится в стихах (чувствовании мира), либо световой волной оживёт в другом сердце, выступающим новым транслятором. И этот луч по всем законам строгой науки не имеет конца, значит, границы нет и у моей чувствующей любовь души. Сумбурно над стихами размышляя, с Цветаевой на ты я говорю, нет, тайну Жизни, как она не знаю, но чувствую, что, как она, люблю! Душою женской, мягкой и смиренной, я кротости стяжаю торжество: Вся сила в сердце, раненом на ВЕРНО, но живо всё - пока болит оно. Быть женщиной не лёгкая задача: страдания молитвами поправ, я не гадаю больше на удачу, я открываю мир, его в себя вобрав! Мне кажется, что женское начало души (именно души, я здесь вовсе не об особенностях гендера) или душа настоящей женщины, фемины, заключает в себе именно безусловное принятие, умение слышать и слушать, умение понимать и умение любить. ЗЫ. Одной мне показалось, что Людмила похожа на Марину?
*** Интересующиеся могут ознакомиться с этими диалогами в блестящем исполнении Алисы Фрейндлих.
Последний раз редактировалось Многая Лета 09 окт 2017, 20:19, всего редактировалось 1 раз.
|