Метафизика 12. Монастырь и ученость

Метафизика 12. Монастырь и ученость.

 Энергия в христианстве преимущественно термин святого Григория Паламы. И именно он первым разделил сущность Бога, которая, как мы сказали, непостижима, и ту самую энергию или свет, который исходит от него и который человек может внечувственно постичь. Поэтому само представление о жизни как энергии — это представление по преимуществу можно считать в истории человечества принадлежит исихазму, как мистической духовной практике и варианту мистического богословия.

В некотором смысле психология 20-го века полностью эту концепцию разделяла, поскольку она была построена на постулировании некоторой психической энергии. Ну не стану напоминать, что у Фрейда это либидо, а у Юнга понятие психической энергии очень мало отличается от того чувства, которое вносили в это понятие паламиты.

Жизнь человеческая это то, как мы израсходуем эту самую психическую энергию, полученную нами. А жизнь иначе определить нельзя. В общем, все остальные попытки на мой взгляд оказываются в той или иной степени несостоятельны. В любом случае живая система – это система, которая обладает и до сих пор неописуемой ясной, так называемой научной, терминологией энергией. Жизнь – это особого рода энергия. В первую очередь именно эта энергия позволяет жизни воспроизводить самое себя.

 

Что же получается в общем-то?… получается, что существует… Ну это опять, еще раз попробую повториться. Мы на светских, да,… я абсолютно светский человек, поэтому вы присутствуете на лекциях о светском понимании некоторых сторон христианства и о возможности, я бы сказал, взаимодействия светской, в том числе психологической врачебной мысли с мыслью философской и христианской.

 

В некотором смысле этого слова существуют разные роды людей, которые двигаются в противоположном направлении. Энергия светит или исходит отсюда, из этого незримого центра, а люди, формально говоря, которые называют себя монахами… мы с вами собирались на этих лекциях, потому что вряд ли мне удастся уложиться в одну,… двигаются, по крайней мере совершают психическое усилие, чтобы продвинуться сюда, навстречу этой энергии.

Целью любых духовных практик монашества, в общем-то, является обожение в христианских практиках, естественно. Наверное и вы это понимаете и я разумеется тоже, конечно христианские монастыри далеко не самые древние монастыри на свете. Буддистские монастыри и своего рода ашрамы, давайте скажем так, т.е. монастыри в индуизме существовали задолго до христианства. Некоторые считают, что вообще возникновение монастырей так или иначе является продуктом взаимодействия древней Палестины с древней Индией отчасти. Ну это на самом деле абсолютно недостоверная версия.

 

Каково, исходя из наших с вами рассуждений, разговоров, главное условие такого психического движения? Обратно,… познать,… движение к познанию источника Света или самого Света, или самой энергии. Что для этого является абсолютно необходимым, если опираться на наши с вами предыдущие разговоры?

Это погруженность в материю, в телесное. Следовательно первое, что необходимо человеку, который хочет каким-то образом погрузиться целиком в духовное, это в максимальной степени уйти от материальных проблем окружающей реальности. Остаться наедине с собой и с Богом. Не быть обремененным, обусловленным этим самым реальным миром.

Следующее условие – это принцип апофатики, устранение лишнего.

Если мы с вами удалились от мира, а собственно говоря, монашество не единственная и не крайняя форма христианского аскетизма. Есть еще столпничество, пустынничество. Ну это в общем монастырская… да суть-то не в этом, суть в том, что мы с вами удалились и что мы будем делать? От мира удалились. Конечно я ничтоже сумяшись попробую вспомнить о практиках христианства, но тем не менее,… что мы должны, с чем бороться-то? Ну по-моему это совершено очевидно, что, вообще говоря, можно конечно озвереть на мир и обидится на него. Но это что будет?

 

Зал: … Зависимость от него…

 

А.Г.: Конечно. Это еще большая обусловленность будет этим миром. Значит, что надо делать дальше?

 

Надо избавляться от помыслов об этом мире. Ну т.е. избавляться от тех мыслей, которые с миром связаны и которые мир вызывают, которые мир в вас вызывает. Как систему этих мыслей христианство традиционно именует?

 

Это я просто пытаюсь объединить наши разговоры с предыдущими опять же беседами. Ну так господа, надо по всей видимости для того, чтобы удалиться в пустынь или в келью, неважно…

Собственно считается, христиане верят, что римскому солдату по имени Пахомий еще во время его службы в Риме, в римской армии, явился ангел, который продиктовал ему, дал ему устав первого монастыря. И этот первый монастырь, так называемая тавенисская обитель, он в 318 году н.э. на территории Египта и возник. Ну правда это был не совсем монастырь в нашем понимании. А святой Пахомий до этого удалился на три года в пустыню. И поэтому он считается создателем первого монастырского устава.

Но он считал монастырь таким вот сообществом на полпути, как бы сейчас сказали, потому что, в общем, потому что негоже человеку жить одному. Он считал, что не коллективное моление, а пребывание в неком сообществе, оно гораздо более естественно для человека. И на первом этапе его подвига духовного оно помогает ему победить земные помыслы, потому что сначала должна возникать братская любовь и только использовав братскую любовь, как образ, как духовный опыт, человек может двигаться дальше. И если он хочет двигаться дальше навстречу Свету, он должен уходить дальше в пустынь и жить в полном одиночестве и тогда возможно его приобщение к Фаворскому Свету.

Более того, этот первый монастырь Пахомия на самом деле представлял из себя отдельно стоящие жилища монахов, система отдельных поселений. Причем там было, сейчас боюсь перепутать, по-моему, что-то двадцать мужских и 8 или 12 женских таких домиков, строений. И вот этого принципа строгого разделения полов в те времена еще не соблюдалось. Молились вместе. И страсти преодолевали тоже вместе. Ну мы же с вами не можем быть свидетелями того преодоления страстей. Говорят, преодолевали. Да. Так что я совершенно в данном случае не смеюсь. Т.е. все это выглядело несколько по иному.

 

Мы обязательно вернемся к этому вопросу, но давайте сразу попробуем определиться с тем, в чем же оказались главные трудности монастырской жизни. Кто-нибудь что-нибудь знает об этом?

Помыслы, с которыми человеку нужно для духовного подвига бороться, как называются?

 

Зал:… Сначала прелогия…

 

А.Г.: Не, не, не… ну это же… понимаете, мы же никто в монастырь вроде… или есть люди, которые в монастырь собираются? Прелогия, там, да…

Я имею в виду, какое общее название носят греховные помыслы? А?

 

Зал:… Искушение…

 

А.Г.: Да. Соблазны. Так. Как это все называется в христианстве?

 

Нет, я просто… я получаю наслаждение, потому что понимаете, тут есть некая особенность психологии опять же замечательная, потому что вы все знаете как это называется. Это называется в православии восемь смертных грехов, а в католичестве семь соответственно смертных грехов. Я талдычил это моим слушателям на протяжении огромного количества передач, потому что семь кругов Чистилища соответствуют семи смертным грехам папы Римского Григория Великого. Он сократил количество грехов,… как бы уплотнил некоторые грехи. На самом деле эти грехи собственно…

 

Зал: Нарушение заповедей…

 

А.Г.: Нет. Боже упаси. Собственно говоря…

 

Нет… просто речь идет о несколько несправедливо забытом в нашем богословии и об одном из основателей монашества таком Евагрии Понтийском. Это тоже один из первых создателей монастырских уставов и тоже живший в 4-ом веке только в конце, не в начале как Святой Пахомий. На 5-ом Вселенском Соборе в силу того, что он развивал некоторые идеи Оригена, он был объявлен еретиком и поэтому многие его работы потом приписывались Нилу Синайскому, Марку Подвижнику. А вообще он написал первую работу, которая называется “О восьми злых помыслах”.

Изначально никакого учения о смертных грехах, собственно говоря не было. Изначально было учение о злых помыслах, потому что для христианской антропологии никогда не было сомнений в том, что греховен не поступок (поступок уже следствие), а собственно говоря, помысел.

Соответственно вот эта работа о восьми злых помыслах, она есть в “Добротолюбии”.

 

Что такое “Добротолюбие”?… кто знает?

Это шесть больших томов, трудов исихастов, которые все посвящены молитвенному деланию. В России они переведены по венецианскому изданию 18-го века. Собственно сам этот труд возник как изборник святоотеческих трудов, посвященных молитве и исихазму, практике умной молитвы.  В середине 18-го века он был переведен на латинский, уже в 18-ом появились первые переводы на славянский, потом на русский. Он доступен. Просто это очень большой по объему, это пять больших томов. Афонское книжное издательство хотело издать шестым томом сборник древних иноческих уставов. Он вышел отдельно и в “Добротолюбие” не вошел.

 

Так вот в “Добротолюбии” он называется,… в русском переводе,… “О восьми помыслах Анатолию”. Это работа Евагрия Понтийского. Вот от нее, от этой работы и происходит знаменитое представление о смертных грехах.

Ну вот из Евагрия Понтийского…

 

“Есть восемь всех главных помыслов, от которых происходят все другие помыслы. Первый помысел – чревоугодие и после него блуда. Третий сребролюбия, четвертый печали, пятый гнева, шестой уныния, седьмой тщеславия, восьмой гордости. Чтобы эти помыслы тревожили душу…”

… вслушайтесь вот…

“… чтобы это помыслы тревожили душу или не тревожили, это не зависит от нас. Но чтобы они оставались в нас надолго или не оставались, покидали нас, чтобы они приводили в движение страсти или не приводили. Вот это всегда зависит от нас”.

4-ый век нашей эры.

 

Папа римский Григорий Великий выпустил знаменитую книгу “Толкование на книгу Иова или нравственное толкование”, в котором, надо отдать ему должное, ссылаясь на Евагрия, несмотря на то, что он был осужден 6-ым Вселенским Собором, предложил хорошо знакомую нам классификацию семи смертных грехов. Он на первое место поставил гордыню, потом другие душевные грехи, а похоть, блуд и чревоугодие поставил в самый-самый конец.

 

Вот что интересно дальше. Может быть, я немножко проясню, что имеется в виду под борьбой. Ну на более или менее современном языке.

Фома Аквинский в “Сумме теологии”. Но он тоже естественно следовал вот этой классификации папы Григория, поскольку он был все-таки католиком. Но интересно, что он предпочитал употреблять термин витиум, в смысле склад характера. Не столько грех, как мы его понимаем, сколько именно склонность, помысел. Ну собственно говоря это, опять некоторый плод вот этой нашей психологии материализации, в которой мы во всем видим действие, поступок абсолютно материальный. То бишь вот это такое наше представление, что смертный грех – это собственно говоря поступок, это конечно ошибка. На самом деле имеется в виду не поступок, а помысел и в первую очередь ведь эта классификация грехов она создавалась для монастырской жизни, потому что представьте себе, я уж не говорю о похоти или голоде, понятно, но представьте себе можно и сребролюбием страдать до безумия, пребывая в монастыре. Это несомненно так. Я думаю, что вы все это легко поймете. Потому что естественно, деньги – это средство для того, чтобы получить какие-то плотские утехи и снятся, и бродят они тоже. И поэтому речь идет не о стяжании, а именно о сребролюбии, авариция по латински, т.е. о любви. А вот превратится ли эта любовь в страсть или нет, по тому же Евагрию – это дело сугубо человеческое внутреннее. И мы вот об этом все время отчаянно забываем, потому что все то, что мы называем научным подходом, сегодня как бы стремится удалить вот эту человеческую часть и сказать: ну вы понимаете этот человек стяжатель, это у него такая болезнь. Он в общем ни в чем не виноват. У него мама стяжатель, папа стяжатель, поэтому он вот этим заболел.

Никаких таких мыслей подобных отцам первых веков христианства надо сказать в голову не приходило. Так вот. Я очень люблю эти слова Фомы Аквинского, потому что на самом деле в определенной степени они содержат некоторую значимую часть современной психологии в том числе. Вот что он писал о главных соответственно пороках…

 

“Главный порок таков, что имеет чрезвычайно желанную цель. Так что в ее вожделении человек прибегает к совершению многих грехов, которые все берут начало в этом пороке, как их главной причине”.

 

Вроде бы мысль такая, знакомая, про желания… да и про многое другое, но в действительности вот что тут в высшей степени важно и интересно. Ровно то же самое  Юнг, а потом за ним Адлер имели в виду под таким широко распространенным у нас словом комплекс. Все комплексы человеческие, то, что мы называем комплексами, основаны на смертных грехах.

Я это помню, между прочим с… когда это было?… это было … когда у нас горбачевские реформы начались?…

 

Зал: … … …

 

А.Г.: Ну в общем с конца 80-х. У меня тогда старший сын был еще маленький. И вот бабушка спала на диване, а мы с ним во что-то играли и работал телевизор. По телевизору выступал Горбачев. Вадька тогда повернулся к телевизору и сказал: “Как мне надоел этот Горбачев”. Пошел и выключил телевизор. С дивана подскочила бабушка,… подскочила спящая бабушка и говорит: “Дима, включи телевизор немедленно! Нас всех посадят!” Сейчас вот молодые, наверное, даже просто не поймут о чем речь идет. А у того поколения это комплекс, потому что никакого конечно отношения к реальности этот мамин страх не имел. Почему комплекс? Потому что это некоторый страх, который вдруг приобретает огромные размеры, заполняя все сознание. У здорового человека. Это не бред. А на чем, на каком грехе этот комплекс мог быть основан? Ну не на чревоугодие же. Правда.

 

Как это ни странно Евагрий Понтийский сказал бы, что это и есть тщеславие, поскольку видите, в его системе помыслов гордыня и тщеславие разделены. Почему тщеславие? Ну потому что, как вы догадываетесь, в римских легионах, вокруг римских легионов в 4-ом веке нашей эры жизнь была устроена, наверное еще менее справедливо, чем в Советском Союзе конца 30-ых годов, скажем так. И христианство тогда учило о том, что человек не может рассчитывать на какую-то свою роль в жизни. Бог определяет эту роль в жизни. И если ты хотя бы считаешь, например, что ты имеешь право, ну скажем, на свободу и боишься несвободы, то для римского легионера 4-го века это вне всякого сомнения было тщеславием. Поэтому у любых наших страхов можно найти такого рода корни. Или непонятно, почему тщеславие? А? Непонятно?

Ну потому что…

 

Зал:… Будешь ты жить, не будешь ты жить…

 

А.Г.: Нет. Дело не в жить, а дело в том, что это был дикий страх потерять свободу, попасть в тюрьму. А в чем заключается тщеславие? Я, наверное, думаю, что старшее поколение меня легче поймет. Ну в самом ощущении того, что ты имеешь на это право. Эта мысль, между прочим, Сенеки, наверное, до конца так явно принадлежащая. Ну а кто тебе сказал, что ты не должен сидеть в тюрьме? А если Бог пошлет тебя в тюрьму. Готов ли ты к этому? А если ты к этому не готов, то ты тщеславен. Поскольку ты претендуешь на некоторую особую роль. Особую,… быть свободным. Поскольку гордыня – это превознесение себя. А тщеславие – это вера в твою в некотором смысле особую роль. И это разные вещи. Ну т.е. это тщеславие – это представление о том, что должно быть в твоей жизни, а чего быть не должно.

 

Зал: Чего я заслуживаю, а чего не заслуживаю.

 

А.Г.: Чего я заслужил, а чего я не заслужил.

 

Мы сейчас говорим о системе грехов или греховных помыслов, которую создали в 4-ом веке н.э., боюсь ошибиться 1700 лет тому назад. Времена были несколько иные. Во-вторых, не надо никогда забывать, что мы говорим сейчас не о мирянах, а о монашестве и что представление о восьми греховных помыслах – это представление исихазма, древнейшего исихазма, это монашеские представления.

Дело в том, что в 4-ом веке н.э. ты мог сегодня быть свободным человеком, а завтра оказаться рабом. Сегодня приближенным к императору как Сенека, а послезавтра голодающим на острове. В условиях непрерывных войн и непрерывного переселения человечества они были несколько иные, чем сейчас.

 

На каменной лавке может быть мечта о комфорте – это и есть помысел.

Если человек решил совершать движение сюда, в центр, то их в мягком кресле не совершишь. По одной простой причине, и это понятно и естественно, … можно совершать другие путешествия в мягком кресле. А путешествие в некотором смысле к источнику энергии оно совершается исключительно за счет отказа от материальности. И проблема не в том, что комфорт – это хорошо или комфорт – это плохо. А проблема в том конкретном и непосредственном, что он отвлекает. Почему? Ну потому что все знаете, много людей старшего поколения, если очень долго сидеть в мягком кресле, то что образуется?

 

Зал: Геморрой.

 

А.Г.: Геморрой в лучшем случае. Пролежни образуются. Надо положение менять как-то. Понимаете. В общем я хочу сказать, что комфорт – это такая штука, которую себе надо создавать. Это все то, что называется в христианстве вот этими греховными помыслами или восьмью или семью главными смертными грехами– это то, что создает комплексы, т.е. такую систему самопожирающего движения. В каком случае? Ну они создают ценности. Понимаете. мы с вами об этом много раз говорили. Давайте пойдем снизу.

Что такое блуд? Не похоть и не желание женщины, а блуд?

 

Зал: Чрезмерно.

 

А.Г.: Чрезмерно. Согласен. А что такое чрезмерно? Вот один раз в день – это нормально, а три раза в день чрезмерно. Правильно я понимаю? В смысле,… а если женщина хочет? Что такое блуд?

 

Зал: … Нарушение…

 

А.Г.: Что? в чем оно заключается? Ир, в чем блуд заключается? Я не говорю, что ты специалист. (смех)

 

Зал: Без любви.

 

А.Г.: Без любви. Еще. А что без любви будет? Ну без любви,… ну без любви, для здоровья. Что будет без любви?

 

Зал: Ничего.

 

А.Г.: Как ничего? Дети бывают… (смех)… даже дети, в общем, все бывает. Что будет без любви-то самым главным образом? Все знаете на собственном опыте.

 

Зал: … депрессия… равнодушие…

 

А.Г.: Депрессия, равнодушие.

И снова, вот мы тут вечно в этом путаемся. Ну вообще главным образом без любви, обычно без любви у каждого будет смена партнеров. Это как вот понимаете, если для меня…

Что такое создание ценностей или вспухание комплексов? Вот если для меня ценен,… вот этот стул я считаю комфортным, то я вот его купил, например, или выпросил, вы мне его подарили. И вот я на нем сижу, сижу, сижу, сижу. Ну сколько я на одном стуле просижу? Ну не знаю. Вот это главный кайф, я сижу на стуле. Ну я просижу на нем может быть там два дня. А потом подумаю: что-то мне в этом стуле как-то не так. А раз у меня другой ценности нет, конечно сложно, но я не об этом. Я пытаюсь объяснить, как это развивается. Что-то тут у меня как-то бедро затекло, как-то мне ноги деть некуда. Я говорю: ну его на фиг, этот стул. Хочу другой стул. Но так как и другой стул меня удовлетворяет ненадолго, я становлюсь стуломаном. Я каждую неделю меняю стул. Девушки мои, жена говорит: ты что с ума сошел? А я говорю: я ищу удобный стул.

Еще есть такой вариант развития событий, когда я говорю: вот я найду себе удобный стул или удобный стол и сяду книжку писать или уроки делать или там не знаю… да, вот тогда я и заживу. А пока я стул не нашел, ни фига, никакой жизни нет. Чувствую. И в общем с мужчинами и женщинами на самом деле происходит то же самое, потому что мы же все никак не можем соответствовать представлениям друг друга об идеальном партнере. Всегда в нас что-то не то. То, не то. Это не то. Все время хочется, как стул, поменять, взять и поменять. И кажется вот тот партнер он будет лучше. Вот это и есть отсутствие любви, потому что мы выдаем некоторую прямую материальность за чувство. И считаем его чувством и называем его чувством. Вот почему я так ценю слова Фомы Аквинского, что главный порок – это, собственно говоря, значит, что человек имеет чрезвычайно желанную цель в материальном мире, очень конкретную первобытную.

 

Ну например, такое вполне естественное качество, как оставаться на свободе в определенных исторических условиях может оказаться вполне себе тщеславием.

Ну как сказать,… и опять, ну что лучше скажем тюрьма, клетка гладиаторов или та же служба в римских легионах? Служили как вы понимаете не год, как сейчас срочную службу.

И вообще вот, наверное, одна из бед самого-то Оригена заключалась в том, что он только-только тогда начинал говорить о том, что христианство есть абсолютная свобода.

 

Ну напомню, семь или восемь, восемь конечно, поскольку по-гречески восемь: тщеславие… т.е. снизу вверх. Восьмой – гордыня, седьмой – тщеславие, шестой – уныние, пятый – гнев, четвертый – печаль, третий – сребролюбие, второй – блуд и первый – чревоугодие. А помните я рассказывал, что римский папа переставил их, вверх поднял.

 

Зал: Печаль и уныние не одно и тоже?…

 

А.Г.: А вот разбирайтесь печаль и уныние – это одно и то же или нет.

Чем отличается печаль от уныния?

Печать всегда содержит в себе самолюбование. Сынок как я тобой опечален. Я хороший, ты плохой. Я без тебя печалюсь. Я такой замечательный, а ты ушла.

 

Это, вообще говоря, печаль, уныние, тьма неминуемый этап любого молитвенного делания. Говорили же, говорили о том, что обязательно следует погружение во тьму. В некотором смысле монах сталкивается ровно с теми же проблемами, что и мы сталкиваемся в повседневной жизни.

Вот, например, какова главная проблема,… я не знаю,… молодого талантливого современного студента (студентки)? Я вот что пытаюсь сказать. Вообще говоря, любая особенно современная учеба, работа строится на абсолютно ну в кавычках конечно, но, тем не менее, на том же усилии, которое нужно монаху.

Я имею в виду, что ты учишься, собираешь информацию, формулируешь перед собой какие-то задачи, большие, часто светлые, абсолютно не будучи уверенным, что они кому-нибудь на фиг нужны. Поскольку если в мои годы у студента (мы отчаянно с этим боролись), но было хотя бы распределение и твердая уверенность, например, в трудоустройстве, то современный студент даже не может быть уверен в том, что те знания, которые он учит, куда-нибудь пригодятся, в какое-нибудь дело. А если,… я сознательно сказал, талантливого студента, увлеченного,… а если он убежден в каких-то своих высоких задачах, высоких устремлениях, каких-то искренних интересах, я не знаю, не важно к чему, к искусству, к технике. Вот, например человек искренне увлечен молекулярной биологией. Он в чем может быть уверен? Собственно единственное в чем он может быть абсолютно уверен, в том, что для того, чтобы заниматься молекулярной биологией ему надо иммигрировать. Вот. 100%. Понимаете какая штука. И там, и всеми биологическими науками вместе взятыми. Биофак – факультет иммигрантов. Точка. Ну нет, ну понимаете, молодой научный сотрудник может не иммигрировать, но тогда он где-то придет на работу куда-нибудь младшим научным сотрудником, на полном серьезе, на стабильный оклад в 6 тысяч в Москве. Это чистая правда. Если не в пять. И это,… как вам сказать,.. это возможно. Да, после кандидатской – десять. Это возможно, но это же и есть аскетический подвиг. Вот если вы задумаетесь, вы поймете. Ну как бы и на самом деле примерно,.. там есть какие-то еще… хоть какие-то гранты сейчас в физике. Но если хочешь заниматься теоретической физикой,… не дай Господи, Боже упаси, философией,… это даже слово какое-то неприличное  просто, тебе и пяти тысяч платить не будут. Скажут: ты философ. Да. Питайся Святым Духом. И я абсолютно не шучу.

Т.е. это не какие-то там тайны и секреты. Это просто некая абсолютно естественная вещь. Ты отказываешься от чего-то,… ну я не знаю,…  приходя в монастырь… от комфорта домашнего, от крестьянского хозяйства, от дворянской семьи, от чего-то еще. Но в том никто ни твой духовник, да и вообще ни одна живая душа на свете никогда не скажет тебе, что вот на этом повороте, вот здесь ты обретешь фаворский свет и духовное просветление, что ты вообще как-то чего-то в принципе добьешься на том пути, на котором ты стоишь. Этого тебе не скажет ни один монастырь мира, ни буддистский, ни православный, ни католический.

 

Зал: Когда ты на эту дорогу встаешь, тебе ничего не надо.

 

А.Г.: Конечно, конечно. Но если ты вообще встаешь в нашем мире на какую-то дорогу, которая наполнена интеллектом, наполнена душой и вообще если ты собираешься выполнять заповеди хотя бы Ветхого Завета,… а Кумран, рукописи которого наделали столько шума, в общем, по сути был таким ессейским прообразом монастыря. В общем. Это вот такое было в нашем понимании монашеское поселение, где они уходили от мира для того, чтобы сохранять чистоту. Именно в этом все и дело, потому что некоторая увлеченность, с моей точки зрения, да простят меня, я все время оговариваюсь, что я грешен и светский человек, но ведь, если мы… помните, мы говорили о Софии, если мы говорили, что человек может прикоснуться к божественному знанию, то это значит, что каждый человек в определенном смысле, уходя в свой монастырь, научный например, биологический или физический или математический, я уж не говорю, может увидеть что-то какой-то отблеск, я не говорю фаворский свет, это конкретное понятие, конкретное достаточно в общем переживание, но какой-то его отблеск. Раз мы говорим, что есть есть у человека возможность прикоснуться не к Богу, не к энергии, а к божественному знанию, мы так говорили о Софии. Я правильно сам себя цитирую? Поэтому знаете, что мы сейчас сделаем.

 

Зал: Перерыв.

 

А.Г.: Перерыв делаем, да. Прямо сейчас

 

Я пытаюсь объяснить, для чего я совершаю этот экскурс, из которого по-моему мало что получилось, но я пытаюсь сказать следующее. Я пытаюсь сказать, что мы сейчас с вами проделываем краешком-краешком, даже это нельзя назвать началом, но мы с вами проделываем некоторый опыт, с которого начинается послушничество. Поскольку именно это отлавливание тех мысленных структур, которые вот эти вот восемь или семь в зависимости от традиций главных помыслов или главных грехов обозначают, их нужно в себе научиться определять, потому что эти восемь – это корни, от них отходит дерево с разными мыслями, которым надо научиться говорить: похоть уйди. Какой там голод, я биологию изучаю.

Ты этому учишься, а свет-то от этого сам по себе ведь не наступает. Свет наступает от любви к Богу, фламенко или биологии. И эта твоя внутренняя любовь в келье должна все вот эти соблазны бесовские, мира в себе превозмочь. Я думаю, что тот список грехов, который я вам читаю – это, в сущности, вместе с понятием о комплексе, это и есть в моем понимании бесы, потому что конечно монашеское сознание принимало, ну как бы создавало образы для того, чтобы отогнать эти, в общем, вполне естественные человеческие желания, в том числе и желание свободы разумеется.

 

***

Я хочу вспомнить лекцию архимандрита Киприана Керна, которую он читал в 1942 году. Сами понимаете… ну она тогда, в те времена, вышла крошечной брошюрочкой во Франции. Не знаю, переиздавалась она или нет. Но это лекция, в которой он в общем попытался, пытался говорить о главных, с его точки зрения, проблемах монашества. Называлась она “Ангелы, иночество и человечество, к вопросу об ученом монашестве”. Киприан отталкивался от учения Псевдо-Дионисия Ареопагита о том, что божественное светолитие Святой Троицы передается церковной иерархии, включающей в себя священнослужителей, монахов и мирян.

 

“По образу ангелов, которые непрестанно славословят имя Божье и причащаются к Божественному Свету, существует на земле и особый лик, которому усвоено наименование ангельского чина. Представители его носят в себе ангельский образ и воплощают в своей человеческой земнородной природе дух бесплотных небожителей”.

 

Т.е. с его точки зрения иноки, монахи и схимники как раз и призваны к тому, чтобы быть звеньями, посредниками, которые передают божественный свет от Бога к человеку.

 

“Свет мирянам иноки, свет иноком ангелы. Монашество не является эгоистическим уходом от мира. Напротив оно служит миру, просвещает окрест себя весь мир и всех человеков. Цель иночества…”

 

… вот это обратите внимание на эту важную деталь…

 

“… заключается не в спасении от мира, а в спасении мира. Монахи не только молятся за мир, но и осуществляют попечение о тюрьмах, больницах, лепрозориях и детских домах. Но есть у монахов,… — говорил отец Киприан – совершенно особое служение, о котором часто забывают. Это служение мудрости, боговедения и просвещения. Подобно ангелам – зеркалам божественной мудрости монахи — суть светильники божественного света. Они должны нести этот свет, просвещать мир и вразумлять его. История монашества во все века и во всех странах как в древности, так и в новое время, как на востоке, так и на западе знало множество примеров иноков, которые будучи сами высокообразованными и просвещенными людьми становились просветителями многих своих современников”.

 

Ну конечно в ряду примеров он приводит Афон. И пишет:

 

“Афон был подлинно ученым монашеским орденом, если не побояться применить к православному монашеству этот латинский термин.

Огласив сначала народ словом евангельского учения монахи постепенно внедряли в него начатки христианской культуры: (имеется в виду российские иноки) перевод святоотеческих творений, богослужебные книги, крюковые ноты, изумительные памятники иконописного искусства. Икона расцвела и заблистала яркими красками из монастырской кельи. Монастыри на всем протяжении истории русской церкви были в большей или меньшей степени центрами просвещения. Ценность научных вкладов всех этих иноческих светочей неодинаково и неравноценно. Но важно, что такая линия ученого иночества существовала в допетровское время и  у нас. Важно и то, что в это время (опять,… в это время) их научные плоды и усилия были на уровне тогдашних требований науки и просвещения”.

 

А дальше он переходит к рассмотрению особенностей католического иночества ученого. И пишет:

 

“Кристаллизация творческих сил в римско-католической церкви происходила несколько иным путем, чем в православном мире.  В западное монашество в частности входил принцип дифференциации сил. Монашество распределялось по своим целям и внешним условиям жизни на ордена и конгрегации. Появилась орденская организация проповедников, миссионеров, инквизиторов. И даже сыны святой бедности Ассизского нищего превратились в организованный орден безбедно живущих монахов. Все это имело и свои теневые стороны, но имело также и большие преимущества. Католики благодаря этому избежали многих трудностей, присущих православному монашеству. В частности, в разбираемом вопросе о просветительном духовном служении иноческом латинская организация ученых орденов дала блестящие результаты. Ученым орденам и конгрегациям латинства мир обязан неоценимыми культурными сокровищами. Сама селекция монашествующих по их личным стремлениям способствовала экономии духовных сил и концентрации культурных начинаний. Сонм подвижников науки вышел из рядов ученых орденов, будь то дети святого Бенедикта или псы Господни, лазаристы и члены общества Иисусова. Знаменитые аббатства просияли на весь мир своими  систематическими монументальными трудами в разных дисциплинах богословия, истории, археологии, языкознания и иных наук”.

 

Вот что он говорит дальше.

 

“Подвиг заключается не только в физическом труде. Богоугодным делом может быть не только работа в огороде, но и изучение ассиро-вавилонской клинописи или сравнение рукописей. Наука тоже подвиг. Капитальные вклады в сокровищницу богословского знания, как то патрология аббата Миня в 382 тома, литургико-археологический словарь в 300 томов, словарь католической теологии, восточная патрология и другие многотомные издания, монографии и руководства, все это вышло из ученых монастырей или из рук ученых монахов. Систематические археологические раскопки в Палестине, Сирии, Месопотамии, и Малой Азии, кропотливая работа над критикой текста, сличение рукописей и вариантов. Годы и десятилетия добросовестного изучения первоисточников. Все это возможно в условиях  и только в условиях организованной и систематической научной работы. Работы (обратите внимание) не прерываемой никакими повседневными заботами, прозаическими хозяйственными послушаниями, административно-пасторскими командировками и тому подобными, с точки зрения науки, второстепенными поделками. Подвижник науки, какой-нибудь доминиканец или бенедиктинец знает, что он будет иметь все для научной работы нужное и что ничто от нее не будет его отвлекать. Наука его главное и святое дело, его цель и задача, а не какое-то подозрительное или опасное для спасения души предприятие. Его не страшит, что его могут послать обслуживать какое-то ему совсем чуждое дело, для которого абсолютно не нужно знать коптского языка или истории догматики. Чистому делу науки может отдаться с полным спокойствием совести тот, кто имеет вкус и призвание к науке. Ученый монастырь с его храмом и библиотекой, а не только с огородом, швальней, рухольней и другими хозяйственными департаментами. И в таком монастыре рядом с библиотекой и археологический музей, чтобы уже не говорить об обсерватории.  Это и есть точно такой же подлинный скит.

Когда в одной монастырской ограде, объединенной одним уставом и снивелированный средним уровнем общепринятого благообразного монашеского жития встречаются люди разных духовных дарований, разных стремлений и разных коэффициентов культуры и умственного напряжения, тогда-то вот и неизбежны упомянутые искушения монашеского быта. В общую массу среди неблагоговейных простецов, иноков, коих всегда большинство, попадают и духовно утонченные натуры, пытливые умы, иноки с большим культурным зарядом и запасом, ушедшие в монастырь, чтобы в его тишине читать, переводить, исследовать, писать, творить, словом светить миру светом духовной науки. Богослов, прошедший школьный путь семинарии и академии желает в монашеской свободе духа подвязаться на путях богословской или иной какой науки. При отсутствии ученого ордена, ученых монастырей он попадает в среду простецов, т.е. в обычный бытовой круг. Такого инока (продолжает отец Киприан) не понимают, начинают подозревать в непростоте и неблагонадежности, стеснять и преследовать. Таким инокам говорят (это знамения русская фраза): вы ученые, а мы толченые. Причем ученость воспринимается как недостаток, а толченость как достоинство. Обскурантизм возводится в ранг необходимого условия для монашеского делания”.

 

Ну в общем правоту слов отца Киприана можно очень много подтверждать разными факиами. Ну вот обычно приводят судьбу преподобного Авраамия Смоленского. Это рубеж 12 и 13-го столетия. Он был знаменитым ученым-монахом и легендарным духовником, который славился своей образованностью и проповедническим даром. Он духовным чадам читал творения отцов наизусть и сопровождал чтение своими толкованиями. Известный иконописец, автор литературных произведений.

 

“Образованность, одаренность и популярность Авраамия вызывали по отношению к нему зависть и нескрываемую антипатию со стороны местного духовенства и иночества. О нем стали распространять грязные слухи. Его обвинили в ереси и предали суду. На суде клеветники добились, чтобы Авраамия лишили права совершать литургию и осуществлять духовное руководство. Характерно, что когда светские судьи встали на сторону Авраамия, его обвинителями явились “бесчинные попы яко волы рыкающие” и монастырские старцы-игумены”.

 

Историк русского духовничества, был такой Сергей Смирнов, замечательный… автор единственной на русском языке огромной монографии-исследования древнерусских духовников, он писал:

 

“Успехи Авраамия в учительной деятельности были причиной его страданий со стороны ленивых, невежественных, завистливых и жадных игуменов и попов Смоленска”.

 

Хотите, еще вспомню историю Максима Грека.

Это афонский инок, который приехал на Русь в 1518 году с целью перевода патристики, святоотеческих писаний и богослужебных текстов. И так как он был афонским авторитетом, то моментально попал в центр борьбы между нестяжателями, противниками монастырского землевладения, и стяжателями – последователями Иосифа Вологдского. Ну знаменитый русский спор. Вы, наверное, все это знаете. Так как Максим Грек стал на сторону нестяжателей. Он привлек внимание церковных и светских властей Москвы. И келья Максима неминуемо превратилась… Тогда у церковного кормила находилась партия Иосифлян, соответственно, и келья Максима в Симоновым монастыре, пишет Сергей Смирнов, превратилась в подобие диссидентского салона, где люди недовольные московскими порядками собирались и изливали свои обиды. И зимой 1525 года он был заточен в камеру предварительного заключения. Потом предстал перед судом. И в роли прокурора выступил московский митрополит Даниил, обвинивший афонского инока в ереси, в колдовстве, в нелояльности великому князю, в шпионаже в пользу оттоманской империи и в осуждении монастырей за владение землями и крепостными крестьянами. Был отлучен от причастия. Приговорен к пожизненному заключению. Повторный суд в 1531 году подтвердил ранее выдвинутые обвинения. Только 1548 году Максим Грек был освобожден из заточения по приказу Грозного, Ивана Грозного. Однако переведен,… это я вам про то, где лучше… переведен из острога в Троицо-Сергиеву лавру  без права покидать ее до конца своей жизни. Вот так.

 

Почему читаю с большим удовольствием?… потому что все очень похоже.

Отец Киприан… и это между прочим, вот если вы задумаетесь, сегодня могло бы стать выходом…

 

Я читал вам несколько фрагментов из пожалуй, ну я думаю, что очень многие со мной согласятся, наверное лучшей книги по христианской медитации Томаса Мертона. Томас Мертон – это человек, который принадлежал к ордену траппистов. Я об этом говорил, но вскользь.

Трапписты – это католический орден, собственно говоря, молчальников. Ну т.е. это орден самой строгой аскезы, которую можно себе представить. Орден ну, в общем, про который ходили мрачные подозрения, что они садисты в том числе, и т.д. и т.п. Так вот, когда Мертон принял обет монаха в ордене траппистов, ему сказали: шалишь. Ты великий духовный писатель, поэтому ты будешь писать и говорить от нашего имени. Вот тебе библиотека, иди, пиши. Это молчание не твой удел. За что, надо сказать, Мертон остался им благодарен до самого конца своей жизни.

 

Это огромная на самом деле страшная наша беда. Почему я об этом заговорил, ну потому что в действительности сегодня (это мечта конечно), но если государство не хочет платить за культуру и науку, то ученые монастыри, если бы такое было возможно, могли бы очень многое сохранить. Однако мы по-прежнему держимся только за строгость устава, огороднические работы и хозяйственные нужды. Т.е. в общем, на мой взгляд, перевоспитываем трудом.

 

Ну понимаете я же не стану, скажем, вспоминать ну пусть не монаха, но все-таки священника Александра Меня, который является типичным примером. Собственно уж по сравнению с русскими религиозными философами, которых московская патриархия вроде бы простила и вернула в лоно церкви, Александр Мень точно, ну как бы мягко выражаясь, будучи великим проповедником, великим миссионером, уж точно ничего плохого церкви несомненно не сделал. Однако и по сей день вы и в храмах, и в церквях услышите как бы это: Ой, Мень – это бесовщина. Мень – это в общем сатана. Держитесь подальше. Держитесь подальше. Ты что,… Мень,… ты что. Хотя в общем ну абсолютно ничем, совсем ничем, кроме интеллекта и написания им “Истории религии” с христианской точки зрения… Он же был миссионером, который проповедовал в научных институтах. Спорил с физиками. Т.е. миссионером именно в области светского мира, атеистического мира… Но, в общем, сатана. Сатана.

 

Зачем человек приходит в монастырь? Он приходит в монастырь, наверное, сегодня эта ассоциация прямо удивительно близка, как в реабилитационный центр.

Есть у меня тайное подозрение, но тайное и я в этом не уверен. Я наблюдаю с некоторой сугубо светской стороны, однако, когда я, в общем, в разных во время по разным нуждам оказываюсь в монастырях… (Бывает это нечасто, не стану скрывать. Но наверное раз в году бывает), то признаются мне монахи, что большая часть тех, кто осел в монастыре – это в общем бывшие заключенные, это в общем бывшие алкоголики. Первых больше, чем вторых. Мы как бы рассчитываем на трудовую реабилитацию и связь с Богом, и молитву, причем вовсе не на умное делание. А на повседневный круг молитв и работу на огороде. Нет, я не говорю, я же не могу утверждать про все  монастыри или там, упаси меня Господи, все приходы.

 

Проблем заключается в том, что и на уровне монастыря работает все та же самая проблема смертельной сложности и интеллектуальности перехода от внешнего к внутреннему.

Человеку гораздо проще… и это показывает, да уж простите, практика уже реабилитационных центров для алкоголиков, наркоманов,… горазда проще придерживаться некоторого ритуала, режима, чем производить внутреннюю работу. И если любой католический монастырь всегда требовал колоссальной внутренней работы, пусть и не исихиастики, то в монастыре русском это требование, в общем, отсутствует сегодня, потому что потребуешь, вообще никого не останется. И поэтому вот это вечное правило русской жизни вообще: вы ученые, а мы толченые, с предпочтением к толченым, сохраняется по-прежнему.

 

Кроме всего прочего, мы об этом действительно в следующий раз поговорим, потому что я попробую все-таки рассказать то, что я знаю про собственно исихию, умное делание, и про сам путь. Но ведь на самом деле путь этот чрезвычайно одинок. Именно поэтому древние отцы-подвижники говорили, что монастырь – это часть пути, это община. А если ты хочешь окончательно погрузиться в фаворский свет, то тебе надо уходить в пустынь.

 

Тут есть две огромные проблемы.

Первая огромная проблема – это… смотрите что получается, когда я говорю этот путь одинок, я говорю об эгоистическом пути. Кристально чистом, не ругаюсь, а в кристально чистом смысле этого слова. И возможно поэтому даже на этом пути так мало воссияло ярких святителей. Несравненно меньше в этом веке, чем в 19-ом или в 18-ом. Потому что о чем собственно говорил Макарий Египетский, Пахомий, если упираться в нашу схему? Да собственно об одной простой вещи. Вот о чем первое начало текста Киприана Керна, которое я читал про Ангелов, ангельский свет? Ну в общем, если хотите, я думаю никакой пошлостью не будет, если я скажу, что инок – это собственно говоря проводник света от Бога и Ангелов людям. Проводник. Однако есть ли способы вернуться из этой колоссальной… т.е. как бы они конечно есть, но это следующий духовный подвиг. После того, как ты эту работу совершил, тебе надо научиться ее передавать. А вот здесь жизненно необходима ученость, язык, эмпатия, способность.

 

Я ведь сейчас не про одну чистую ученость. Вы же понимаете, что Керн в общем говорил не о биологах, хотя я думаю,… представляете, вот мечта, когда биологи, которые не могут найти работу, имеют возможность уйти в монастырь, где с точки зрения теологии и телеологии будут изучать природу и живую жизнь,… например эволюционные биологи. Ну я имею в виду… я сейчас не про оборудование, я сейчас хотя бы про теоретическую биологию. А вот если мы с вами…

 

Зал: Мендель был монахом.

 

А.Г.: Мендель был монахом, конечно. И в монастырском садике делал он опыты. Да, да, да, конечно. И между прочим кроме шуток, это было бы спасением для многих областей отечественной науки.

 

И когда Василий Розанов писал, что вообще как было бы хорошо, если бы женщины рожали в церкви. Я тоже думаю, что это было бы хорошо, потому что если бы был специальный монастырь, где женщина и с молитвой, и с нежностью могла бы родить ребенка с соответствующими стерильными условиями и с учеными медиками, которые бы были монахами или монашками этого монастыря. Народу туда было бы не попасть просто.

 

Конечно это мечта. И в мечте  этой есть некая невозможность, но как всегда мы, мне кажется, вот в этой невозможности всегда упускаем постоянно эту самую возможность. Потому что… ну например, и Александр Мень… Я считаю, что отец Александр породил целую плеяду самостоятельно мыслящих людей, которых смело можно назвать теологами, богословами.

Да, они сейчас доморощенные, типа меня, что-то сидим и рассуждаем. Вот я психотерапевт, которому все это интересно. А если бы существовал монастырь, где мы бы могли, в том числе и в спорах, и в покое формировать на основе… это колоссальная наука, колоссальная, христианская антропология и вообще богословская антропология, колоссальная. Основы ее Григорий Нисский заложил. У меня есть мечта все-таки вот попробовать сформулировать, ну например принципы психопатологии на основе русской религиозной философии и христианской антропологии. Я никогда в жизни этого не сделаю. Никогда, потому что быт, необходимость зарабатывать мне все равно не даст того объема концентрации внимания… это кстати отдельное понятие в исихазме и мы с вами на следующей лекции об этом будем говорить,… чтобы я мог перелопатить то огромное количество литературы и главное с той духовной чуткостью, поскольку проблема в том, что… это как проблема перевода. Для того, чтобы понять, нужно научиться то же самое рассказывать на современном языке. И сделать это не пошло. И в общем я понимаю, что у меня никогда не хватит на это…

 

Зал: Времени…

 

А.Г.: Да времени хватит. Но это же… смотрите, это должно быть чистое время, монашеское время, когда я работаю и молюсь и прошу Христа или Софию или занимаюсь умным деланием.

 

Вторая сторона этого вопроса заключается в том, что собственно между человеком, который пришел в монастырь и его вот этими огородническими обязанностями, строительными, я не знаю там, да, и его внутренним деланием. Т.е. за это внутренне делание спросить может только духовник, который всю жизнь на пути этого умного делания стоит.

Уж больно это,… видите на какие-то такие простейшие вопросы о том, что такое помыслы, с чем бороться приходится, никто из вас ну так с ходу не ответил. Ничего. Я на вас за это ни в коем случае не сержусь, я не про то. Я про то, что в монастыри-то приходят люди или такие же или еще проще. И в общем вот это вот схимничество, которое следует дальше за монашеством, которое исихия, которое порождает старцев, тех самых, которые способны светить, светить от ангелов к миру, в общем по большому счету, на мой взгляд, на сегодняшний день эта цепь почти прервалась. Но я думаю, что кто-то еще есть. Да. Так ведь Богом устроено, что кто-то всегда есть.

 

Зал: … ???…

 

А.Г.: Ее нет как таковой. Нет. Ее вообще нет. И поэтому я читаю Керна, потому что на самом деле вопрос возрождения… ведь понимаете какая штука.

Мы с вами когда говорили о христианской медитации, это можно передать с помощью такого понятия: там за словами кто-то есть. Ну это я так для себя передаю. Вот это ощущение. И к сожалению величайшему… я закончу на этом с вашего позволения, потому что уже десятый час, вас надо отпустить, … потому что во многие мудрости много печали. И кто умножает познание, умножает скорбь. Строфа 18 и все.

Однако проблема ведь в том, что дальше Соломон говорит…

И сделался я великим и богатым больше всех бывших прежде меня в Иерусалиме и мудрость моя (скромно говорит он) пребывала со мною.

 

Я вот про что. вы понимаете какая штука, вот понять-то это, что во многие мудрости многие печали может только человек этой самой мудростью обладающий, а если ты этой самой мудростью не обладаешь и если ты вот этого… И сделался я великим и богатым больше всех … если ты этого не почувствовал и не сделал, то ты остаешься просто дураком, простецом. Поскольку ты понять этого не можешь. Сначала следует богатство слов, а потом понимание, что за этими словами что-то стоит. Вот ведь жестокий закон.

 

Помните, я пытался сказать, ну это конечно очень убогое утлое даже, я бы сказал, сравнение, что вот эта линия – это постижимое знание, София Премудрость. Но вот если София Премудрость была,… помните, когда Он проводил черту по лицу бездны, то в общем это означает, что к сожалению вот эту вот работу по продвижению против луча творения, ее начать без знаний, с нуля невозможно. Ну это как понимаете,… юродивым можно стать. Это духовный подвиг. Однако ежели ты юродивый от рождения, то ты не можешь стать юродивым, потому что ты клинический олигофрен. И это не есть подвиг юродства. Я сейчас не обсуждаю отношение к этому человеку. И он в общем, как всякий ребенок, может извлекать святые истины, но он при этом святым или юродивым никогда не станет. Поскольку это подвиг, а подвиг можно совершить, только отказываясь от чего-нибудь. А если у тебя этого изначально нет, то ты впадаешь во что?… сначала в тщеславие.

 

Ну понимаете вот это же об этом же и идет речь. Вот я дурак и это мое достоинство. Ну хорошо я не буду, не нравится вам слово “дурак”, я не буду пользоваться словом “дурак”, хотя это замечательное русское слово. Я буду пользоваться словом из последней радиопередачи. Если я горжусь своим невежеством, что это такое?… ну это тщеславие. Нежелание меняться. А может быть и гордыня в зависимости от человека, с которым мы сталкиваемся. Вот в чем проблема, на мой взгляд, величайшая, здесь лежащая. Понимаете какая штука. Я светский человек, глядящий снаружи, на происходящее в монастыре, и читающий. Я же признаю это и не собираюсь судить монастырь и его проблемы, его атмосферу и все остальное. Я лишь хочу сказать о простых очевидных фактах. Они заключаются в том, что для того, чтобы отказаться от интеллекта, нужно сначала иметь интеллект. Для того, чтобы отказаться от знаний во имя любви, надо сначала иметь знания.

 

Помните, мы говорили о блаженном Августине. Мы говорили, что он выплескивал из себя и когда он выплескал до дна, вот об этом мы и говорили. В сущности Экклезиаст – это вот эти слова царя Соломона, они о том же.

Проблема в том, что когда ты это превосходишь и отказываешься, тогда ты за этим можешь увидеть свет. А если ты этим изначально не пользуешься, то свет не заблестит. И может быть от этого… ну это бредни мои, а в общем не религия,… но может быть от этого так была важна и первична на Руси именно София, именно соборы Святой Софии, именно соборы, в которых воцарялось и процветало книжное знание, именно то, чего не хватало тогда.

Поскольку… мы все время забываем о том, что для того, чтобы сказать: я знаю, что я ничего не знаю, нужно иметь знания Сократа. А если их нет, что говори это, что не говори, это пустые слова. Они ничего не значат, за ним.

Записывала Селена.